Повинуясь указаниям Пертоса, он вытащил из автодока приемный стол и без труда поднял на него хозяина. Затем, преодолев недоумение и неловкость, он продел ремень безопасности в хомуты и пристегнул кукольника поперек груди. После чего Себастьян запихнул стол назад в паз, из которого его выдвинул. Машина заглотила Пертоса и начала производить диагностику, издавая звуки, словно переваривая его.
Измученный идиот утонул в кресле, глядя на машину и не понимая, отчего у Пертоса вдруг пошла кровь и что старик сделал, чтобы довести себя до такого ужасного состояния.
Немного погодя, Себастьян поел.
Он думал о Битте Белине.
На какое-то время он даже забыл про кукольника, находящегося в автодоке. Идиот встал было, чтобы пойти поискать Пертоса, как вдруг все вспомнил, смутился и сел ждать дальше.
Время тянулось медленно.
В соседней комнате хихикали куклы...
Часа через четыре после того, как компьютерный врач наконец отпустил Пертоса, на пострадавшего напал волчий аппетит. Он чувствовал себя совершенно здоровым. Раны затянулись. Кукольник потерял шесть фунтов, так как автодок заставил его организм поработать для ускоренного выздоровления, используя для этого некоторые запасы жира. Он заказал в центральном гастрономическом банке несколько горячих блюд, и пластиковые контейнеры с дымящейся пищей выскочили из пневматической трубы на приемный поднос. Пертос расставил их на столе, открыл и уничтожил содержимое с такой быстротой, которую вряд ли и сам ожидал.
Себастьян с любопытством наблюдал за ним, однако вопросов не задавал.
- Ну вот, теперь мне лучше, - сказал Пертос, покончив с половиной блюд, стоявших перед ним, и орудуя уже больше бокалом вина, чем ложкой и вилкой.
- Что? - спросил Себастьян, который решил воспользоваться тем, что кукольник нарушил молчание, чтобы удовлетворить собственное любопытство.
- Лига Преемственности Поколений. Они застали меня врасплох.
- Почему?
Пертос оттолкнулся от стола, и его лицо вдруг помрачнело. Он взглянул на дверь, соединявшую его комнату с комнатой кукол. Сквозь тонкую перегородку доносились звуки веселья. Висса смеялась, а двое из трех женихов выкрикивали слова какой-то игры. Время от времени раздавалось приглушенное хихиканье Белины. Пертос подошел к двери, осмотрел ее, потом повернул замок и распахнул дверь настежь.
Куклы перестали визжать и уставились на него. Никто из них не улыбался. По полу валялись маленькие бокалы и объедки. Висса стояла голая. Она была на редкость смуглой и красивой.
Сам не зная почему, Себастьян отвел глаза.
- Это вы впустили их, - сказал Пертос куклам. Они смотрели на него.
- Вы впустили их к себе, а потом дали пройти в соседнюю комнату.
Битти Белина решилась заговорить.
- Кому? - спросила она. Однако в ее тоне было что-то говорившее, что она знает, о ком идет речь.
- Лиге Преемственности Поколений. Тримкину и тем четверым, которых он привел с собой. - Пертос больше не был Пертосом. Он не улыбался.
- Не понимаю, о чем ты говоришь, - возразила Битти Белина.
- Я выполз в коридор, чтобы позвать на помощь, и сделал это потому, что в вашей комнате никто, похоже, не слышал меня. Но когда мне пришлось ползти за Себастьяном, я обнаружил, что моя дверь все еще заперта изнутри. Значит, они вошли как-то иначе.
Куклы молчали.
Висса натягивала одежду.
Принц сжимал и разжимал рукоять меча.
Когда Себастьян снова посмотрел на них, то увидел, что Битти Белина не сводит с него глаз. Ее лицо выражало полнейшее презрение и отвращение. Оно больше не было красивым, оно словно обвиняло его.
- Я ничего такого.., не делал, - сказал Себастьян.
- Точно, - произнесла Битти Белина.
- Что ты с нами сделаешь? - спросила Висса. Она уже оделась и теперь обращалась к хозяину. Пертос посмотрел на Битти Белину:
- На сегодня назначено два спектакля, дневной и вечерний. Но вам придется потрудиться и дать еще один, дополнительный. Если вы откажетесь играть его, я больше никогда не достану вас из Горна.
- Что еще за дополнительный спектакль? - спросила Битти Белина. Она стояла, уткнув кулаки в бока, и вид у нее был злой и немного испуганный.
- Увидите, - ответил Пертос. Улыбка вернулась к нему, но она была печальной. - Что-то вроде группового представления. Для одного зрителя. Ладно, увидимся позже.
Он закрыл дверь.
Себастьян подумал, насколько старым выглядит Пертос, как он сдал за эти несколько дней.
Когда перед вечерним спектаклем Пертос поднялся по лестнице в ложу осветителя, там его ждал Тримкин. Президент Лиги был одет в мягчайшую коричневую искусственную кожу с длинной бахромой вдоль рукавов и по низу куртки. Он с улыбкой развел руками, увидев, что кукольник достает пистолет, которым не успел воспользоваться предыдущей ночью.
- Я безоружен, - сказал Тримкин.
- Тем хуже для вас.
- В таком случае вам не выйти из театра живым.
- Возможно.
- Наверняка.
Они стояли, глядя друг другу в глаза, и, как настоящие мужчины, играли в "мужество и самообладание". Именно эта ритуальная игра отличает мужчин от мальчиков, хотя по духу она больше соответствует эпохе неандертальцев, чем современной цивилизации.
- Так зачем вы здесь? - наконец спросил Пертос.
- Вы все же дали дневной спектакль сегодня. - Тримкин достал один из рекламных листков, ходивших по городу. - Еще один у вас вечером, и так всю неделю.
- Именно так!
- Возможно, вы не поняли, мистер Гедельхауссер.
- Я понял.
- Значит, это упрямство.
- Нет. Это значит, что у меня просто очень развит инстинкт самоуважения, - сказал Пертос. - Он так проявляется. - Он улыбнулся, но улыбка получилась горькой.
Лицо Тримкина выражало замешательство.
- Самоуважения?
- Сегодня вечером я намереваюсь продать душу коммерсанту, как он и предрекал. Тогда единственное, что у меня останется, - это гордость и будущее. Без денег мне никогда не видать звезд. Я умру на Земле. А значит, я должен дать как можно больше представлений в Городе Весеннего Солнца. Ведь если я умру на Земле, то зачем мне будущее? А без будущего нет и гордости. Букашка, попавшая в янтарную западню, не может ею гордиться. Понимаете?
Тримкин не отвечал.
- Очень трудно играть роль Бога, - продолжал Пертос. - Может быть, когда вы с вашей Лигой научитесь сами творить маленькие чудеса, то обнаружите, что в действительности власть над жизнью и смертью других отнимает больше, чем дает.
- Никто не заставлял вас быть кукольником.
- Никто не заставляет солдата убивать. Он может бросить ружье и пойти в тюрьму. Но в нем сидит что-то такое, из-за чего ему нравится убивать.
- Так вы считаете, что я люблю власть?
- Вы без ума от нее.
- А людей?
- Можно любить либо власть, либо людей. Но не все сразу.
- А вы, я полагаю, любите своего идиота. И этих кукол, которые даже не настоящие живые существа.
- Нет. Я сделал ошибку, полюбив власть. Теперь я стараюсь перевоспитать себя, но, наверно, я слишком стар.
- Слишком стары, чтобы страдать, - сказал Тримкин, стараясь перевести разговор в более привычное русло. - Мы дадим вам последнюю возможность. Если завтра утром ваши объявления снова появятся в городе и вы будете настаивать на том, чтобы выступать здесь, тогда считайте, что ночью вы легко отделались. Если понадобится, мы сожжем театр с вами заодно.
Пертос не стал отвечать.
Тримкин пожал плечами, потом прошел мимо старика, спустился по лестнице и скрылся за углом - коричневое пятно на белом фоне. Шуршание его кожаной бахромы пронеслось вдоль холодных стен и растаяло, как сон, уступивший место яви.
Оставшись один в ложе, Пертос запер дверь и положил пистолет так, чтобы тот был под рукой.
Он уселся перед прожектором, повернув панель управления к себе, взглянул на кнопки и рычаги, управлявшие сценой, занавесом и декорациями, которые по его команде растягивались в ширину или опускались сверху на металлических тросах.
Кукольник провел рукой по верхнему ряду рычагов.
- Да будет свет! - подумал он, и рычаги защелкали под его быстрыми пальцами.
Лучи света залили всю сцену, унылая белизна которой едва ли стоила того, чтобы ее освещать.
Пертос улыбнулся, хотя вовсе не чувствовал себя счастливым.
- Да будет жизнь! - подумал он.
Занавес раздвинулся, и куклы весело выбежали вперед. Началось последнее вечернее представление. Зал был полон. В первом ряду на одном из самых дорогих мест сидел дьявол в обличье коммерсанта по имени Элвон Руди. Дьявол ждал, когда наступит его черед...
Держа в правой руке холистианскую жемчужину, Пертос Гедельхауссер сидел в удобном мягком кресле, принявшем форму его тела, и смотрел в никуда. Его губы как-то обвисли, лицо стало мертвенно-бледным. Драгоценность сверкала белизной, словно пылала жаром, и казалось, что, чем больше он катал ее взад-вперед, тем сильнее неведомая сила притягивала жемчужину к телу кукольника, как будто это магнит, чувствующий его кости под покровом плоти.
Себастьян сидел на полу, покрывая лаком свеженарисованную афишу, чтобы цвета стали живыми и яркими, как хотел Пертос. Идиоту никогда не доверяли самому пользоваться красками, но орудовать лаком с помощью самокрасящей кисти ему удавалось без особых проблем. Он всегда с нетерпением ждал этого, поскольку жаждал ощутить свою причастность к представлению. В глубине души Себастьяна постоянно преследовал страх, что в один прекрасный день он станет не нужен Пертосу, и тот заменит его кем-нибудь другим. Однако этим вечером он не испытывал обычного удовлетворения от того, что был нужен.
Он думал о Битти Белине.
Пертос сказал, что она дает какое-то особенное представление для коммерсанта Элвона Руди. Это было новое представление, новая пьеса, которая исполняется приватно. Так что они с Пертосом должны были ждать здесь. Неизвестно, сколько времени продлится спектакль, может быть, час, может быть, всю ночь. Можно было спать, что и делал Пертос.
Руди наслаждался новой пьесой в дальнем от комнаты Пертоса конце коридора.
Себастьяну хотелось посмотреть. Из-за того что ему не разрешали, он чувствовал себя отверженным. Ему казалось, что все, кроме него, знают, о какой пьесе идет речь. Это делало его несчастным. Он чувствовал себя маленьким и никому не нужным.
Пертос спал. Жемчужина сияла. И никто не следил за идиотом.
По опыту Себастьян знал, что кукольник пробудет в состоянии транса еще довольно долго. Этот странный сон охватил его лишь несколько минут назад, а освободиться от чар жемчужины ему никогда не удавалось меньше чем за час. Иногда Пертос оставался в плену этих чар почти целый день. Он не ел, не пил, и Себастьян пугался, думая, что хозяин, должно быть, умер, хотя до этого никогда не доходило.
Себастьян положил кисть, и, после того как щетинки зарегистрировали двадцатисекундный перерыв в работе, она начала выделять прозрачный пахучий лак. На бумаге, подстеленной, чтобы не испачкать пол, от щетинок начало расползаться липкое пятно.
Себастьяну пришло в голову, что сегодня последняя ночь, когда он видит Битти Белину живой, по крайней мере до тех пор, пока они не переедут в другой город, где ее сказку можно будет сыграть перед новой аудиторией. Два дня подряд для одной сказки - предел. После этого персонажи спектакля возвращались в Горн, уступая место другим. Они умирали.
Когда эти мысли всей тяжестью навалились на идиота, его охватила страшная паника. Ему захотелось вскочить, бежать, драться, кричать, лишь бы избавиться от этого чувства, которое раздирало его на части. Но он знал, что все это не сможет продлить жизнь златоволосой куклы ни на одну минуту. Разве дождь перестанет, если его попросить?
Битти Белина умрет.
И все же сегодня ночью она играет в новой пьесе для одного зрителя, в пьесе, которая длиннее любой другой из репертуара кукольника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24