Казалось, этот
человек обладал властью, но Имбер почувствовал, что начальником над всеми
и даже над тем, кто постучал по столу, был другой, широколобый человек,
сидевший за столом чуть подальше. Из-за стола поднялся еще один человек,
взял много тонких бумажных листов и стал их громко читать. Перед тем как
начать новый лист, он откашливался, а закончив его, слюнявил пальцы. Имбер
не понимал, что говорил этот человек, но все другие понимали, и видно
было, что они сердятся. Иногда они очень сердились, а однажды кто-то
выругал его, Имбера, коротким гневным словом, но человек за столом,
постучав пальцем, приказал ослушнику замолчать.
Человек с бумагами читал бесконечно долго. Под его скучный монотонный
голос Имбер задремал, и когда чтение кончилось, он спал глубоким сном.
Кто-то окликнул его на языке племени Белая Рыба, он проснулся и без
всякого удивления увидел перед собой лицо сына своей сестры - молодого
индейца, который уже давно ушел из родных мест и жил среди белых людей.
- Ты, верно, не помнишь меня, - сказал тот вместо приветствия.
- Нет, помню, - ответил Имбер. - Ты - Хаукан, ты давно ушел от нас.
Твоя мать умерла.
- Она была старая женщина, - сказал Хаукан.
Имбер уже не слышал его ответа, но Хаукан потряс его за плечо и
разбудил снова.
- Я скажу тебе, что читал этот человек, - он читал обо всех
преступлениях, которые ты совершил и в которых, о глупец, ты признался
капитану Александеру. Ты должен подумать и сказать, правда это все или
неправда. Так тебе приказано.
Хаукан жил у миссионеров и научился у них читать и писать. Сейчас он
держал в руках те самые тонкие листы бумаги, которые прочитал вслух
человек за столом, - в них было записано все, что сказал Имбер с помощью
Джимми на допросе у капитана Александера. Хаукан начал читать. Имбер
послушал немного, на лице его выразилось изумление, и он резко прервал
его:
- Это мои слова, Хаукан, но они идут с твоих губ, а твои уши не
слышали их.
Хаукан самодовольно улыбнулся и пригладил расчесанные на пробор
волосы.
- Нет, о Имбер, они идут с бумаги. Мои уши не слыхали их. Слова идут
с бумаги и через глаза попадают в мою голову, а потом мои губы передают их
тебе. Вот откуда они идут.
- Вот откуда они идут. Значит, они на бумаге? - благоговейным шепотом
спросил Имбер и пощупал бумагу, со страхом глядя на покрывавшие ее знаки.
- Это великое колдовство, а ты, Хаукан, настоящий кудесник.
- Пустяки, пустяки, - небрежно сказал молодой человек, не скрывая
своей гордости.
Он наугад взял один из листов бумаги и стал читать:
- "В тот год, еще до ледохода, появился старик с мальчиком, который
хромал на одну ногу. Их я тоже убил, и старик сильно кричал..."
- Это правда, - прервал задыхающимся голосом Имбер. - Он долго, долго
кричал и бился, никак не хотел умирать. Но откуда ты это знаешь, Хаукан?
Тебе, наверное, сказал начальник белых людей? Никто не видел, как я убил,
а рассказывал я только начальнику.
Хаукан с досадой покачал головой.
- Разве я не сказал тебе, о глупец, что все это написано на бумаге?
Имбер внимательно разглядывал испещренный чернильными значками лист.
- Охотник смотрит на снег и говорит: вот тут вчера пробежал заяц, вот
здесь, в зарослях ивняка, он присел и прислушался, а потом испугался
чего-то и побежал; с этого места он повернул назад, тут побежал
быстро-быстро и делал большие скачки, а тут вот еще быстрее бежала рысь;
здесь, где ее следы ушли глубоко в снег, рысь сделала большой-большой
прыжок, тут она настигла зайца и перевернулась на спину; дальше идут следы
одной рыси, а зайца уже нет. Как охотник глядит на следы на снегу и
говорит, что тут было то, а тут это, так и ты глядишь на бумагу и
говоришь, что здесь то, а там это и что все это сделал старый Имбер?
- Да, это так, - ответил Хаукан. - А теперь слушай хорошенько и
попридержи свой бабий язык, пока тебе не прикажут говорить.
И Хаукан долго читал Имберу его показания, а тот молча сидел, уйдя в
свои мысли. Когда Хаукан смолк, Имбер сказал ему:
- Все это мои слова, и верные слова, Хаукан, но я стал очень стар, и
только теперь мне вспоминаются давно уже забытые дела, о которых надо
знать начальнику. Слушай. Раз из-за Ледяных Гор пришел человек, у него
были хитрые железные капканы: он охотился за бобрами на реке Белая Рыба. Я
убил его. Потом были еще три человека на реке Белая Рыба, которые искали
золото. Их я тоже убил и бросил росомахам. И еще у Файв Фингерз я убил
человека, - он плыл на плоту, и у него было припасено много мяса.
Когда Имбер умолкал на минуту, припоминая, Хаукан переводил его
слова, а клерк записывал. Публика довольно равнодушно внимала этим
бесхитростным рассказам, из которых каждый представлял собою маленькую
трагедию, до тех пор, пока Имбер не рассказал о человеке с рыжими волосами
и косым глазом, которого он сразил стрелой издалека.
- Черт побери, - произнес один из слушателей в передних рядах, горе и
гнев звучали в его голосе. У него были рыжие волосы. - Черт побери, -
повторил он, - да это же мой брат Билл!
И пока шел суд, в комнате время от времени раздавалось гневное "черт
побери", - ни уговоры товарищей, ни замечания человека за столом не могли
заставить рыжеволосого замолчать.
Голова Имбера опять склонилась на грудь, а глаза словно подернулись
пеленой и перестали видеть окружающий мир. Он ушел в свои размышления, как
может размышлять лишь старость о беспредельной тщете порывов юности.
Хаукан растолкал его снова.
- Встань, о Имбер. Тебе приказано сказать, почему ты совершил такие
преступления и убил этих людей, а потом пришел сюда в поисках Закона.
Имбер с трудом поднялся на ноги и, шатаясь от слабости, заговорил
низким, чуть дрожащим голосом, но Хаукан остановил его.
- Этот старик совсем помешался, - обратился он по-английски к
широколобому человеку. - Он, как ребенок, ведет глупые речи.
- Мы хотим выслушать его глупые речи, - заявил широколобый человек. -
Мы хотим выслушать их до конца, слово за словом. Ясно тебе?
Хаукану было ясно. Имбер сверкнул глазами - он догадался, о чем
говорил сын его сестры с начальником белых людей. И он начал свою исповедь
- необычайную историю темнокожего патриота, которая заслуживала того,
чтобы ее начертали на бронзовых скрижалях для будущих поколений. Толпа
затихла, как завороженная, а широколобый судья, подперев голову рукой,
слушал будто самую душу индейца, душу всей его расы. В тишине звучала лишь
гортанная речь Имбера, прерываемая резким голосом переводчика, да время от
времени раздавался, подобно господнему колоколу удивленный возглас
рыжеволосого: "Черт побери!"
- Я - Имбер, из племени Белая Рыба, - переводил слова старика Хаукан;
дикарь проснулся в нем, и налет цивилизации, привитой миссионерским
воспитанием, сразу рассеялся, как только ухо его уловило в речи Имбера
знакомый ритм и распев. - Мой отец был Отсбаок, могучий воин. Когда я был
маленьким мальчиком, теплое солнце грело нашу землю и радость согревала
сердца. Люди не гнались за тем, чего не знали, не слушали чужих голосов,
обычаи отцов были их обычаями. Юноши с удовольствием глядели на девушек, а
девушек тешили из взгляды. Женщины кормили грудью младенцев, и чресла их
были отягчены обильным приплодом. Племя росло, и мужчины в те дни были
мужчинами. Они были мужчинами в дни мира и изобилия, мужчинами оставались
и в дни войны и голода.
В те времена было больше рыбы в воде, чем ныне, и больше дичи в лесу.
Наши собаки были волчьей породы, им было тепло под толстой шкурой, и они
не страшились ни стужи, ни урагана. И мы сами были такими же, как собаки,
- мы тоже не страшились ни стужи, ни урагана. А когда люди племени пелли
пришли на нашу землю, мы убивали их, и они убивали нас. Ибо мы были
мужчинами, мы, люди племени Белая Рыба; наши отцы и отцы наших отцов
сражались с пламенем пелли и установили границы нашей земли.
Я сказал: бесстрашны были наши собаки, бесстрашны были и мы сами. Но
однажды пришел к нам первый белый человек. Он полз по снегу на
четвереньках - вот так. Кожа его была туго натянута, под кожей торчали
кости. Мы никогда не видали такого человека, и мы удивлялись и гадали, из
какого он племени и откуда пришел. Он был слаб, очень слаб, как маленький
ребенок, и мы дали ему место у очага, подостлали ему теплые шкуры и
накормили его, как кормят маленьких детей.
С ним пришла собака величиной с трех наших собак, она была тоже очень
слаба. Шерсть у этой собаки была короткая и плохо грела, а хвост
обморожен, так что конец у него отвалился. Мы накормили эту странную
собаку, обогрели ее у очага и отогнали наших собак, иначе те разорвали бы
ее.
От оленьего мяса и вяленой лососины к человеку и собаке понемногу
вернулись силы, а набравшись сил, они растолстели и осмелели. Человек стал
говорить громким голосом и смеяться над стариками и юношами и дерзко
смотрел на девушек. А его собака дралась с нашими собаками, и, хотя шерсть
у нее была мягкая и короткая, однажды она загрызла трех наших собак.
Когда мы спрашивали этого человека, из какого он племени, он говорил:
"У меня много братьев" - и смеялся нехорошим смехом. А когда он совсем
окреп, он ушел от нас, и с ним ушла Нода, дочь вождя. Вскоре после этого у
нас ощенилась одна сука. Никогда мы не видали таких щенков - они были
большеголовые, с сильными челюстями, с короткой шерстью и совсем
беспомощные. Мой отец Отсбаок был могучий воин; и я помню, что, когда он
увидел этих беспомощных щенков, лицо его потемнело от гнева, он схватил
камень - вот так, и потом так - и щенков не стало. А через два лета после
этого вернулась Нода и принесла на руках маленького мальчика.
Так оно и началось. Потом пришел второй белый человек с
короткошерстыми собаками, он ушел, а собак оставил. Но он увел шесть самых
сильных наших собак, за которых дал Ку-Со-Ти, брату моей матери,
удивительный пистолет - шесть раз подряд и очень быстро стрелял этот
пистолет. Ку-Со-Ти был горд таким пистолетом и смеялся над нашими луками и
стрелами, он называл их женскими игрушками. С пистолетом в руке он пошел
на медведя. Теперь все знают, что не годится идти на медведя с пистолетом,
но откуда нам было знать это тогда? И откуда мог знать это Ку-Со-Ти? Он
очень смело пошел на медведя и быстро выстрелил в него из пистолета шесть
раз подряд, а медведь только зарычал и раздавил грудь Ку-Со-Ти, как будто
это было яйцо, и как будто мед из пчелиного гнезда, растекся по земле его
мозг. Он был умелый охотник, а теперь некому стало убивать дичь для его
скво и детей. И мы все горевали, мы сказали так: "Что хорошо для белых
людей, то для нас плохо". И это правда. Белых людей много, белые люди
толстые, а нас из-за них стало мало, и мы отощали.
И пришел третий белый человек, у него было много-много всякой
удивительной пищи и всякого добра. Он сторговал у нас в обмен на эти
богатства двадцать самых сильных наших собак. Он увел за собой, сманив
подарками и обещаниями, десять наших молодых охотников, и никто не мог
сказать, куда они ушли. Говорят, они погибли в снегах Ледяных Гор, где не
бывал ни один человек, или на Холмах Безмолвия - за краем земли. Так это
или не так, но племя Белой Рыбы никогда не видало больше этих собак и
молодых охотников.
Еще и еще приходили белые люди, приносили подарки и уводили с собой
наших юношей. Иногда юноши возвращались назад, и мы слушали их
удивительные рассказы о тяготах и опасностях, которые им пришлось испытать
в далеких землях, что лежат за землей племени пелли, а иногда юноши и не
возвращались.
1 2 3