Боже, что за человек, что за умница был этот ЮнСан! Он подверг меня основательной проверке. Он знал многое о других краях и местах, о которых никто в ЧоСене и не подозревал. Поверил ли он сказке о моем происхождении? Я не мог этого узнать, ибо лицо его было невозмутимо, как вылитое из бронзы.
О чем думал Юн-Сан, было известно лишь ему самому. Но в нем, в этом убого одетом и тощем жреце, я угадывал силу, приводившую в движение все прочие силы во всем дворце и во всем Чо-Сене. Из разговора я понял также, что я ему нужен. Подсказала ли ему это дева Ом? Эту трудную задачу я задал Гендрику Гамелю. Я мало над чем задумывался и еще менее заботился, ибо жил всегда минутой, а думы и беспокойство предоставлял другим.
Я откликнулся на призыв девы Ом и последовал за гладколицым с кошачьей поступью евнухом тихими закоулками дворца в ее покои. Она жила так, как полагается жить принцессе крови. Ей также был отведен особый дворец среди лотосовых прудов, где росли леса трехсотлетних, но карликовых деревьев, не достигавших мне до пояса. Бронзовые мостики, словно отделанные ювелирами, перекидывались через лилейные пруды, и бамбуковая роща отделяла ее дворец от прочих дворцов.
У меня закружилась голова. Хоть и простой матрос, я знал, однако, женщин, и в том, что дева Ом за мной послала, угадывал нечто большее, чем праздное любопытство. Мне известны были примеры любви между простолюдинами и царицами, и я думал – не случится ли со мной такая же история?
Дева Ом не тратила даром времени: ее окружали женщины, но она так же мало стеснялась их присутствием, как погонщик стесняется своих лошадей. Я сидел рядом с нею на мягких циновках, превративших комнату в какое-то ложе, а она угощала меня вином и сластями, поданными на крохотных, не выше фута, столиках, выложенных перламутром.
Боже, стоило мне только заглянуть в ее глаза… Но погодите. Не заблуждайтесь. Дева Ом была неглупая женщина. Я уже говорил, что она была одного со мной возраста. Ей было полных тридцать лет, и в ней заметна была степенность зрелого возраста. Она знала, что ей нужно, и знала, чего не нужно. По этой причине она и не выходила замуж, хотя весь этот азиатский двор оказывал на нее давление; тщетно пытаясь заставить ее выйти замуж за Чонг-Монг-Джу. Он находился в дальнем родстве с великим родом Мин, был неглуп и так жадно домогался власти, что это всполошило Юн-Сана, которому хотелось удержать всю власть в своих руках и сохранить в Чо-Сене установленный порядок. Таким образом Юн-Сан сделался союзником девы Ом, спасая ее от родственника и используя для того, чтобы остричь ему крылья… Но довольно об интригах. Много прошло времени, пока я узнал и десятую часть их, да и то главным образом благодаря излияниям девы Ом и догадкам Гендрика Гамеля.
Дева Ом была сущий цветок. Такие женщины редко рождаются на свет, едва ли два раза в столетие. Ни правила, ни условности не смущали ее. Религия была для нее рядом абстрактных понятий, отчасти заимствованных у Юн-Сана, отчасти выработанных ею самой. Вульгарная религия – религия народа – была просто способом удерживать трудящиеся миллионы на работе. У девы Ом была сильная воля, а сердце совсем женское. Она была красавицей, да, красавицей согласно всем существующим на свете понятиям о красоте. Большие черные глаза ее не были раскосы и узки, как у азиатов. Правда, глаза были продолговатые и поставлены не прямо, а чуть-чуть наклонно, что придавало ей большую пикантность.
Я уже говорил, что она была неглупа. Смотрите же! Раздумывая над возникшим небывалым положением принцессы и матроса, связанных любовью, которая грозила разрастись, я неустанно следил за тем, чтобы не уронить своего достоинства. В начале этого первого свидания я упомянул то, о чем сказал всему двору, – именно что в действительности я чистокровный кореец древнего дома Кориу.
– Полно! – проговорила она, ударив меня по губам своим веером из павлиньих перьев. – Нечего рассказывать детские сказки! Знай, что для меня ты и лучше и выше какого бы то ни было дома Кориу. Ты…
Она сделала паузу, а я ждал, наблюдая, как в ее глазах созревало смелое решение.
– Ты мужчина! – докончила она. – Даже в грезах мне не снилось, что может существовать такой мужчина.
Боже, боже! Что мог в этом случае сделать бедный матрос? Должен сознаться, что этот матрос покраснел под своим морским загаром, а глаза девы Ом лукаво и задорно смеялись – и руки мои сами собой чуть не обхватили ее. Но она хлопнула в ладоши, позвав своих наперсниц, – и я понял, что на этот раз аудиенция кончилась. Я понял также, что будут другие аудиенции, непременно будут другие!
К Гамелю я вернулся с закружившейся головой.
– Женщина! – проговорил он, подумав. Он поглядел на меня и испустил завистливый вздох, насчет которого не могло быть ошибки. – Твое счастье, Адам Стрэнг, что у тебя бычачья глотка и желтые волосы! Вот перед тобой игра, дружище. Веди ее, и всем нам будет хорошо. Веди игру, я научу тебя – как…
Я ощетинился. Хоть и матрос, я все же был мужчина и никому не хотел быть обязан своим успехом у женщины! Гендрик Гамель был, правда, одно время половинным владельцем старого «Спарвера», знал мореходную астрономию, был начитан, но что касается женщин – я мог поучить его!
Он усмехнулся своими тонкими губами и спросил:
– Как тебе нравится княжна Ом?
– В таких вещах матрос не бывает разборчив, – ответил я.
– Как она тебе нравится? – повторил он, уставившись на меня своими выпуклыми глазами.
– Ничего, даже очень недурна, если хотите знать!
– Тогда добейся ее, – приказал он. – И в один прекрасный день мы получим судно и улизнем из этой проклятой страны. Я бы отдал половину шелков Индии за добрый христианский обед! – Он пристально посмотрел на меня.
– Как ты думаешь, можешь ты добиться ее любви? – спросил он.
Я чуть не подскочил при этом вопросе. Он удовлетворенно улыбнулся.
– Но не торопись, – посоветовал он. – Поспешишь – людей насмешишь! Держись! Не будь расточителен в ласках. Заставь ценить свою бычачью глотку и желтые волосы – и счастье, что они у тебя есть, – ибо в глазах женщин они стоят больше, чем мысли десятков философов!
Последовавшие дни мне вспоминаются как какой-то непрерывный вихрь – аудиенции у императора, попойки с Тайвуном, совещания с Юн-Саном и часы с девой Ом. Кроме того, добрую половину ночи, по распоряжению Гамеля, я проводил за тем, что выуживал у Кима все мелочи придворного этикета и манер, знакомился с историей Кореи, с древними и новыми богами, с фразеологией высоких сфер, дворянства и простонародья. Никогда, вероятно, простой матрос не работал так усердно! Я был куклой – куклой Юн-Сана, которому был нужен, – куклой Гамеля, сокровенные цели и мысли которого были так глубоки, что я, наверное, потонул бы в них. Только с девой Ом я был человеком, а не куклой… И все же, оглядываясь теперь назад и думая обо всем, я начинаю сомневаться. Я думаю, что и дева Ом вертела мною как хотела, утоляя желания своего сердца! Это ей было нетрудно, ибо очень скоро она стала желанием моего сердца, и так сильно было это желание, что ни ее воля, ни воля Гамеля или Юн-Сана не могли помешать мне заключить ее в мои объятия.
Между тем я оказался замешанным в дворцовую интригу, глубину которой я не в состоянии был измерить. Я мог только угадать основное ее направление – против Чонг-Монг-Джу, царственного родственника девы Ом. Я не знал о существовании бесчисленных клик дворца, запутанных как лабиринт и простиравших свое влияние на все Семь Берегов. Но меня это мало тревожило – я предоставил это Гендрику Гамелю. Я ему сообщал до мельчайших деталей все, что происходило в его отсутствие; а он, нахмурив брови, сидел целыми часами и как терпеливый паук распутывал нити свежесплетенных сетей. Будучи моим телохранителем, он настаивал на необходимости всюду сопутствовать мне. Только иногда ему в этом препятствовал Юн-Сан. Разумеется, я не подпускал его в минуты свиданий с девой Ом, но в общем рассказывал ему все, что между нами происходило, за исключением минут нежности, которые его не касались.
Я думаю, что Гамель был доволен тем, что сидел в тени и вел свою тайную игру. Он был достаточно хладнокровен, чтобы понять, что риск лежал на мне. Если я буду благоденствовать, будет благоденствовать и он. Если я потерплю неудачу, он может улизнуть, как хорек. Я убежден, что именно так рассуждал он, и все же, как вы убедитесь, это в конце концов не спасло его.
– Стой за меня, – говорил я Киму, – и все, что пожелаешь, будет твоим. Чего тебе хочется?
– Я хотел бы командовать тигровыми охотниками Пьенг-Янга, а вследствие этого и командовать дворцовой стражей, – отвечал он.
– Подожди, – сказал я, – и ты этого дождешься. Я обещаю!
Но как – в этом-то и была вся загвоздка! Впрочем, тот, у кого ничего нет, может дарить хоть целый мир; я, ничего не имевший, дарил Киму чин капитана дворцовой стражи. Лучше всего было то, что я сдержал свое обещание! Ким получил командование над тигровыми охотниками, хотя это и не привело к добру.
Интриги и заговоры я предоставил Гамелю и ЮнСану – это были политики. Я был просто мужчина и любовник, и проводил время куда веселее их. Представьте себе картину – истрепанный бурями жизнерадостный матрос, безответственный, не знающий ни прошлого, ни будущего, пьет и обедает с царями; он любовник принцессы, и мозги Гамеля и Юн-Сана ведут за него всю умственную работу!
Не раз случалось, что Юн-Сан почти разгадывал мои мысли; но когда он подверг испытанию Гамеля, тот проявил себя тупым рабом, которому в тысячу раз менее интересны государственные дела и политика, чем мое здоровье и удобства, и который занят только тем, как бы удерживать меня от попоек с Тайвуном. Я думаю, дева Ом угадывала истину и держала ее про себя; она желала не ума, но как выразился Гамель, бычачьей шеи и желтых волос мужчины.
Я не буду распространяться о том, что происходило между нами, хотя дева Ом – давно драгоценный прах столетий. Ни я к ней, ни она ко мне – оба мы не могли остаться равнодушными; а уж раз мужчина и женщина понравились друг другу, то пусть падают головы и рушатся царства – они не погибнут! С течением времени начали поговаривать о нашем браке – разумеется, сперва потихоньку, – вначале это были лишь дворцовые сплетни в дворцовых углах, между евнухами и горничными. Но во дворце сплетни кухонных судомоек доползают до трона. И скоро поднялась порядочная сумятица. Дворец был пульсом всей державы Чо-Сен. И когда дворец зашевелился, задрожал и Чо-Сен. И этому были причины. Наш брак был бы ударом прямо в лоб Чонг-Монг-Джу! И он стал бороться с энергией, к которой уже приготовился Юн-Сан. Чонг-Монг-Джу взбудоражил добрую половину провинциальных жрецов; они пошли огромной, в милю, процессией ко дворцу и довели императора до паники.
Но Юн-Сан стоял как скала; вторая половина провинциальных жрецов была за него, и вдобавок жреческое сословие больших городов, как Кейджо, Фузан, Сонгдо, Пьенг-Янг, Ченампо, Чемульпо. Юн-Сан и дева Ом, сговорившись, ловко обошли императора. Впоследствии дева Ом признавалась мне, что застращала его слезами, истериками и угрозой скандала, который мог пошатнуть его трон. В довершение всего в удобный психологический момент Юн-Сан засыпал императора новшествами, которые давно подготовлял.
– Ты должен отрастить себе волосы и завязать их брачным узлом, – предупредил меня Юн-Сан, и в его величавом взоре засверкали лукавые искры.
Неприлично ведь было выходить принцессе замуж за матроса или даже за претендента на кровное родство с древним родом Кориу, но лишенного власти, земли и каких бы то ни было признаков ранга! И вот императорским декретом было объявлено, что я принц Кориу! Затем четвертовали и обезглавили тогдашнего губернатора пяти провинций, приверженца Чонг-Монг-Джу, а меня назначили губернатором семи внутренних провинций древнего Кориу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
О чем думал Юн-Сан, было известно лишь ему самому. Но в нем, в этом убого одетом и тощем жреце, я угадывал силу, приводившую в движение все прочие силы во всем дворце и во всем Чо-Сене. Из разговора я понял также, что я ему нужен. Подсказала ли ему это дева Ом? Эту трудную задачу я задал Гендрику Гамелю. Я мало над чем задумывался и еще менее заботился, ибо жил всегда минутой, а думы и беспокойство предоставлял другим.
Я откликнулся на призыв девы Ом и последовал за гладколицым с кошачьей поступью евнухом тихими закоулками дворца в ее покои. Она жила так, как полагается жить принцессе крови. Ей также был отведен особый дворец среди лотосовых прудов, где росли леса трехсотлетних, но карликовых деревьев, не достигавших мне до пояса. Бронзовые мостики, словно отделанные ювелирами, перекидывались через лилейные пруды, и бамбуковая роща отделяла ее дворец от прочих дворцов.
У меня закружилась голова. Хоть и простой матрос, я знал, однако, женщин, и в том, что дева Ом за мной послала, угадывал нечто большее, чем праздное любопытство. Мне известны были примеры любви между простолюдинами и царицами, и я думал – не случится ли со мной такая же история?
Дева Ом не тратила даром времени: ее окружали женщины, но она так же мало стеснялась их присутствием, как погонщик стесняется своих лошадей. Я сидел рядом с нею на мягких циновках, превративших комнату в какое-то ложе, а она угощала меня вином и сластями, поданными на крохотных, не выше фута, столиках, выложенных перламутром.
Боже, стоило мне только заглянуть в ее глаза… Но погодите. Не заблуждайтесь. Дева Ом была неглупая женщина. Я уже говорил, что она была одного со мной возраста. Ей было полных тридцать лет, и в ней заметна была степенность зрелого возраста. Она знала, что ей нужно, и знала, чего не нужно. По этой причине она и не выходила замуж, хотя весь этот азиатский двор оказывал на нее давление; тщетно пытаясь заставить ее выйти замуж за Чонг-Монг-Джу. Он находился в дальнем родстве с великим родом Мин, был неглуп и так жадно домогался власти, что это всполошило Юн-Сана, которому хотелось удержать всю власть в своих руках и сохранить в Чо-Сене установленный порядок. Таким образом Юн-Сан сделался союзником девы Ом, спасая ее от родственника и используя для того, чтобы остричь ему крылья… Но довольно об интригах. Много прошло времени, пока я узнал и десятую часть их, да и то главным образом благодаря излияниям девы Ом и догадкам Гендрика Гамеля.
Дева Ом была сущий цветок. Такие женщины редко рождаются на свет, едва ли два раза в столетие. Ни правила, ни условности не смущали ее. Религия была для нее рядом абстрактных понятий, отчасти заимствованных у Юн-Сана, отчасти выработанных ею самой. Вульгарная религия – религия народа – была просто способом удерживать трудящиеся миллионы на работе. У девы Ом была сильная воля, а сердце совсем женское. Она была красавицей, да, красавицей согласно всем существующим на свете понятиям о красоте. Большие черные глаза ее не были раскосы и узки, как у азиатов. Правда, глаза были продолговатые и поставлены не прямо, а чуть-чуть наклонно, что придавало ей большую пикантность.
Я уже говорил, что она была неглупа. Смотрите же! Раздумывая над возникшим небывалым положением принцессы и матроса, связанных любовью, которая грозила разрастись, я неустанно следил за тем, чтобы не уронить своего достоинства. В начале этого первого свидания я упомянул то, о чем сказал всему двору, – именно что в действительности я чистокровный кореец древнего дома Кориу.
– Полно! – проговорила она, ударив меня по губам своим веером из павлиньих перьев. – Нечего рассказывать детские сказки! Знай, что для меня ты и лучше и выше какого бы то ни было дома Кориу. Ты…
Она сделала паузу, а я ждал, наблюдая, как в ее глазах созревало смелое решение.
– Ты мужчина! – докончила она. – Даже в грезах мне не снилось, что может существовать такой мужчина.
Боже, боже! Что мог в этом случае сделать бедный матрос? Должен сознаться, что этот матрос покраснел под своим морским загаром, а глаза девы Ом лукаво и задорно смеялись – и руки мои сами собой чуть не обхватили ее. Но она хлопнула в ладоши, позвав своих наперсниц, – и я понял, что на этот раз аудиенция кончилась. Я понял также, что будут другие аудиенции, непременно будут другие!
К Гамелю я вернулся с закружившейся головой.
– Женщина! – проговорил он, подумав. Он поглядел на меня и испустил завистливый вздох, насчет которого не могло быть ошибки. – Твое счастье, Адам Стрэнг, что у тебя бычачья глотка и желтые волосы! Вот перед тобой игра, дружище. Веди ее, и всем нам будет хорошо. Веди игру, я научу тебя – как…
Я ощетинился. Хоть и матрос, я все же был мужчина и никому не хотел быть обязан своим успехом у женщины! Гендрик Гамель был, правда, одно время половинным владельцем старого «Спарвера», знал мореходную астрономию, был начитан, но что касается женщин – я мог поучить его!
Он усмехнулся своими тонкими губами и спросил:
– Как тебе нравится княжна Ом?
– В таких вещах матрос не бывает разборчив, – ответил я.
– Как она тебе нравится? – повторил он, уставившись на меня своими выпуклыми глазами.
– Ничего, даже очень недурна, если хотите знать!
– Тогда добейся ее, – приказал он. – И в один прекрасный день мы получим судно и улизнем из этой проклятой страны. Я бы отдал половину шелков Индии за добрый христианский обед! – Он пристально посмотрел на меня.
– Как ты думаешь, можешь ты добиться ее любви? – спросил он.
Я чуть не подскочил при этом вопросе. Он удовлетворенно улыбнулся.
– Но не торопись, – посоветовал он. – Поспешишь – людей насмешишь! Держись! Не будь расточителен в ласках. Заставь ценить свою бычачью глотку и желтые волосы – и счастье, что они у тебя есть, – ибо в глазах женщин они стоят больше, чем мысли десятков философов!
Последовавшие дни мне вспоминаются как какой-то непрерывный вихрь – аудиенции у императора, попойки с Тайвуном, совещания с Юн-Саном и часы с девой Ом. Кроме того, добрую половину ночи, по распоряжению Гамеля, я проводил за тем, что выуживал у Кима все мелочи придворного этикета и манер, знакомился с историей Кореи, с древними и новыми богами, с фразеологией высоких сфер, дворянства и простонародья. Никогда, вероятно, простой матрос не работал так усердно! Я был куклой – куклой Юн-Сана, которому был нужен, – куклой Гамеля, сокровенные цели и мысли которого были так глубоки, что я, наверное, потонул бы в них. Только с девой Ом я был человеком, а не куклой… И все же, оглядываясь теперь назад и думая обо всем, я начинаю сомневаться. Я думаю, что и дева Ом вертела мною как хотела, утоляя желания своего сердца! Это ей было нетрудно, ибо очень скоро она стала желанием моего сердца, и так сильно было это желание, что ни ее воля, ни воля Гамеля или Юн-Сана не могли помешать мне заключить ее в мои объятия.
Между тем я оказался замешанным в дворцовую интригу, глубину которой я не в состоянии был измерить. Я мог только угадать основное ее направление – против Чонг-Монг-Джу, царственного родственника девы Ом. Я не знал о существовании бесчисленных клик дворца, запутанных как лабиринт и простиравших свое влияние на все Семь Берегов. Но меня это мало тревожило – я предоставил это Гендрику Гамелю. Я ему сообщал до мельчайших деталей все, что происходило в его отсутствие; а он, нахмурив брови, сидел целыми часами и как терпеливый паук распутывал нити свежесплетенных сетей. Будучи моим телохранителем, он настаивал на необходимости всюду сопутствовать мне. Только иногда ему в этом препятствовал Юн-Сан. Разумеется, я не подпускал его в минуты свиданий с девой Ом, но в общем рассказывал ему все, что между нами происходило, за исключением минут нежности, которые его не касались.
Я думаю, что Гамель был доволен тем, что сидел в тени и вел свою тайную игру. Он был достаточно хладнокровен, чтобы понять, что риск лежал на мне. Если я буду благоденствовать, будет благоденствовать и он. Если я потерплю неудачу, он может улизнуть, как хорек. Я убежден, что именно так рассуждал он, и все же, как вы убедитесь, это в конце концов не спасло его.
– Стой за меня, – говорил я Киму, – и все, что пожелаешь, будет твоим. Чего тебе хочется?
– Я хотел бы командовать тигровыми охотниками Пьенг-Янга, а вследствие этого и командовать дворцовой стражей, – отвечал он.
– Подожди, – сказал я, – и ты этого дождешься. Я обещаю!
Но как – в этом-то и была вся загвоздка! Впрочем, тот, у кого ничего нет, может дарить хоть целый мир; я, ничего не имевший, дарил Киму чин капитана дворцовой стражи. Лучше всего было то, что я сдержал свое обещание! Ким получил командование над тигровыми охотниками, хотя это и не привело к добру.
Интриги и заговоры я предоставил Гамелю и ЮнСану – это были политики. Я был просто мужчина и любовник, и проводил время куда веселее их. Представьте себе картину – истрепанный бурями жизнерадостный матрос, безответственный, не знающий ни прошлого, ни будущего, пьет и обедает с царями; он любовник принцессы, и мозги Гамеля и Юн-Сана ведут за него всю умственную работу!
Не раз случалось, что Юн-Сан почти разгадывал мои мысли; но когда он подверг испытанию Гамеля, тот проявил себя тупым рабом, которому в тысячу раз менее интересны государственные дела и политика, чем мое здоровье и удобства, и который занят только тем, как бы удерживать меня от попоек с Тайвуном. Я думаю, дева Ом угадывала истину и держала ее про себя; она желала не ума, но как выразился Гамель, бычачьей шеи и желтых волос мужчины.
Я не буду распространяться о том, что происходило между нами, хотя дева Ом – давно драгоценный прах столетий. Ни я к ней, ни она ко мне – оба мы не могли остаться равнодушными; а уж раз мужчина и женщина понравились друг другу, то пусть падают головы и рушатся царства – они не погибнут! С течением времени начали поговаривать о нашем браке – разумеется, сперва потихоньку, – вначале это были лишь дворцовые сплетни в дворцовых углах, между евнухами и горничными. Но во дворце сплетни кухонных судомоек доползают до трона. И скоро поднялась порядочная сумятица. Дворец был пульсом всей державы Чо-Сен. И когда дворец зашевелился, задрожал и Чо-Сен. И этому были причины. Наш брак был бы ударом прямо в лоб Чонг-Монг-Джу! И он стал бороться с энергией, к которой уже приготовился Юн-Сан. Чонг-Монг-Джу взбудоражил добрую половину провинциальных жрецов; они пошли огромной, в милю, процессией ко дворцу и довели императора до паники.
Но Юн-Сан стоял как скала; вторая половина провинциальных жрецов была за него, и вдобавок жреческое сословие больших городов, как Кейджо, Фузан, Сонгдо, Пьенг-Янг, Ченампо, Чемульпо. Юн-Сан и дева Ом, сговорившись, ловко обошли императора. Впоследствии дева Ом признавалась мне, что застращала его слезами, истериками и угрозой скандала, который мог пошатнуть его трон. В довершение всего в удобный психологический момент Юн-Сан засыпал императора новшествами, которые давно подготовлял.
– Ты должен отрастить себе волосы и завязать их брачным узлом, – предупредил меня Юн-Сан, и в его величавом взоре засверкали лукавые искры.
Неприлично ведь было выходить принцессе замуж за матроса или даже за претендента на кровное родство с древним родом Кориу, но лишенного власти, земли и каких бы то ни было признаков ранга! И вот императорским декретом было объявлено, что я принц Кориу! Затем четвертовали и обезглавили тогдашнего губернатора пяти провинций, приверженца Чонг-Монг-Джу, а меня назначили губернатором семи внутренних провинций древнего Кориу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47