Но Вислоухий и я не помышляли ни о чем таком. Нам с ним было не до этого, когда мы оказались в цитадели Людей Огня. Единственным нашим желанием было поскорее убраться подальше оттуда, хотя мы не могли сдержать своего любопытства, подглядывая за жизнью селения. Мы впервые видели женщин и детей Людей Огня. Большинство детей бегали голыми, но на женщинах были шкуры диких животных. Люди Огня, как и мы, жили в пещерах. От пещер шел спуск к реке и на нем горело много небольших костров. Но готовили на них еду Люди Огня или нет, я не знаю. Вислоухий и я не видели их за этим занятием. И все же я считаю, что они, конечно, проводили какую-то грубую обработку пищи. Подобно нам, они носили в тыквах воду из реки. У них царила суета и раздавались громкие крики женщин и детей. Последние, играли и шалили точно также, как и дети Племени, и они гораздо больше походили на них, чем взрослые Люди Огня походили на взрослых нашего Племени. Вислоухий и я не стали мешкать. Увидев как некоторые подростки стреляют из луков, мы, стараясь остаться незамеченными, вернулись назад в лес и прокрались к реке. И там мы нашли катамаран, настоящий катамаран, очевидно построенный кем-то из Людей Огня. Два небольших, ровных бревна были соединены жесткими корнями и крестовинами из веток. На сей раз идея пришла к нам одновременно. Нам нужно было покинуть территорию Людей Огня. А что могло быть лучше, чем переезд через реку на этих бревнах? Мы поднялись на борт и оттолкнулись от берега. Внезапно что-то дернуло катамаран и круто развернуло его против берега. Резкая остановка едва не сбросила нас в воду. Катамаран был привязан к дереву веревкой из переплетенных корней. Мы развязали ее, прежде чем снова пуститься в плавание.
Через некоторое время мы выбрались на середину реки и отдрейфовали так далеко вниз по течению, что предстали во всей красе перед стойбищем Людей Огня. Поскольку мы были заняты греблей, а глаза наши были прикованы к противоположному берегу, мы не догадывались об этом, пока наше внимание не привлек вопль с берега. Мы оглянулись. Множество Людей Огня смотрели и показывали на нас, а еще больше лезло из пещер. Мы сидели, уставившись на них, забыв, что надо грести. На берегу поднялся жуткий гвалт. Некоторые из Людей Огня разрядили в нас свои луки и несколько стрел упали рядом, но расстояние было слишком велико. Это был великий день для Вислоухого и меня. На востоке пожар, виновниками которого мы были, окутал дымом полнеба. А мы были здесь в полной безопасности на середине реки, огибая цитадель Людей Огня. Мы сидели и смеялись над ними, в то время как течение несло нас мимо них то на юг, то на юго-восток и на восток, и даже на северо-восток, и затем снова на восток, юго-восток и юг и почти на запад, делая большую двойную кривую, где река едва не завязывала узел на самой себе. Отнесенные к западу, мы оставили далеко позади Людей Огня, и вот перед нашими глазами возникла знакомая картина. Это был большой водопой место, где мы бродили раз или два, наблюдая за животными, когда они проходили вниз, чтобы напиться. Дальше, мы знали, была морковная поляна, за ней пещеры и стойбище Племени. Мы начали грести к берегу, который стремительно проносился мимо нас, и прежде, чем мы поняли это, оказались у самого водопоя. Там были женщины и дети, водоносы, целая толпа, наполнявшая тыквы. При виде нас они, обезумев, ударились в паническое бегство, оставляя позади себя груды брошенных тыкв. Мы причалили, и, конечно же, забыли привязать катамаран, который уплыл вниз по реке. Со всей осторожностью мы стали красться вверх по тропе. Все Племя скрылось в своих норах, хотя то здесь, то там мы видели вытаращенные на нас глаза. Красноглазого не было видно. Мы были снова дома. В эту ночь мы спали в нашей собственной маленькой пещере высоко на утесе, хотя сначала нам пришлось выселить оттуда пару драчливых молодчиков, успевших занять ее.
ГЛАВА XIV
Летели дни. Драма трагичного будущего, конечно, будет сыграна, ну, а тем временем мы кололи орехи и жили. Я помню, что это был урожайный на орехи год. Мы наполняли тыквы орехами и относили их к скале. Там выкладыли их, разбивали камнем и поедали. Мы с Вислоухим вернулись из нашего опасного путешествия поздней осенью и наступившая зимы была мягкой. Я часто совершал вылазки в окрестности моего старого дома на дереве и частенько обследовал всю территорию, лежавшую между черничным болотом и устьем топи, где Вислоухий и я постигали науку кораблевождения, но так и не смог найти никаких следов Быстроногой. Она исчезла. И я хотел ее. Меня обуревали те чувства, о которых я уже упоминал, и которые хотя и были сродни физическому голоду, часто охватывали меня, когда мой живот был полон. Но все мои поиски были тщетны. Тем не менее жизнь в пещерах отнюдь не была однообразной. Был Красноглазый, с которым нужно было считаться. Мы с Вислоухим никогда не чувствовали себя в безопасности, если не находились в нашей маленькой пещере. Несмотря на то, что мы расширили вход, даже нам с трудом удавалось в него протиснуться. И хотя время от времени мы снова принимались за работу, он оставался все еще слишком мал для красноглазого чудовища. Но он больше не пытался штурмовать нашу пещеру. Он хорошо усвоил урок, а на шее у него торчала огромная шишка, в том месте куда я заехал ему камнем. Эта шишища осталась у него навсегда, и она была достаточно большой, чтобы увидеть ее на расстоянии. Я часто испытывал истинное восхищение, наблюдая результат своих трудов, и иногда, когда я был само собой в безопасности, ее вид вызывал у меня приступы веселья. Хотя соплеменники отнюдь не бросились бы спасать нас в то время, как Красноглазый стал рвать Вислоухого и меня на части у них на глазах, однако они сочувствовали нам. Возможно сами мы им не слишком нравились, но так они выражали свою ненависть к Красноглазому. Во всяком случае они всегда предупреждали нас о его приближении. В лесу ли, на водопое или на площадке перед пещерами, они всегда были готовы предупредить нас. Таким образом у нас было преимущество многих глаз в нашей вражде с этим ходячим пережитком прошлого. Однажды он едва не заполучил меня. Было раннее утро и Племя еще не проснулось. Происшедшее стало полной неожиданностью. Мне был отрезан путь вверх по утесу к моей пещере. Прежде, чем я осознал это, ноги сами понесли меня в двойную пещеру - ту, где Вислоухий водил меня за нос много лет назад, и где старый Саблезуб пришел в замешательство, преследуя двоих из нашего племени. Когда я протиснулся через лаз, соединяющий две пещеры, я обнаружил, что Красноглазый не последовал за мной. В следующий момент он проник в пещеру с внешней стороны. Я скользнул назад через проход, а он выскочил наружу, обежал вокруг и снова был передо мной. и мне пришлось повторить все еще раз. Он караулил меня там полдня, прежде, чем уйти. После этого, если Вислоухий и я были полностью уверены, что успеем достичь двойной пещеры, мы больше не карабкались вверх по утесу к нашей пещере, когда Красноглазый появлялся на сцене. Мы должны были не спускать с него глаз, чтобы видеть, что он не отрезал нам путь к отступлению. Именно в ту зиму Красноглазый убил свою очередную жену. Я назвал его пережитком, но в этом он был еще хуже, чем атавизм, даже самцы животных не обращаются так грубо и не убивают своих самок. Поэтому, я думаю, что Красноглазый, несмотря на его огромные атавистические склонности, предвосхищал появление настоящего мужчины, ведь только самцы человеческого рода убивают своих подруг. Как и следовало ожидать, отделавшись от одной жены, Красноглазый решил заполучить другую. Его выбор пал на Поющую. Она была внучкой старика Мозговой Кости, и дочерью Лысого. Она была молода, очень любила петь у входа своей пещеры в сумерки и только что стала подругой Изогнутой Ноги. Он был тихим существом, никому не досаждал и не дрался с приятелями. В любом случае он не был бойцом. Он был невысок, худ и не столь быстр на ногу как остальные. Красноглазый никогда не совершал ничего более возмутительного. Все произошло тихим вечером, когда мы начали собираться на площадке перед тем, как начать карабкаться в наши пещеры. Внезапно Поющая бросилась по тропе прочь от водопоя, преследуемая Красноглазым. Она бежала к мужу. Бедный маленький Изогнутая Нога был ужасно испуган. Но он был героем. Он знал, что пришла смерть, и все же не стал убегать. Он выпрямился, закричал, ощетинился и оскалил зубы. Красноглазый взревел от гнева. То, что кто-то из Племени осмелился противостоять ему, было оскорблением. Он вскинул руку и сжал Изогнутой Ноге шею. Тот вонзил зубы Красноглазому в руку, но в следующий момент, со сломанной шеей, Изогнутая Нога бился и корчился на земле. Поющая визжала и бормотала что-то. Красноглазый схватил ее за волосы и потащил к своей пещере. Он грубо обхватил ее, когда начал подниматься вверх, и затолкал в свою берлогу. Мы были очень сердиты, безумно, громогласно сердиты. Мы били себя в грудь, ощетинивались и скалили зубы, и гнев собрал нас вместе. Мы услышали зов стадного инстинкта, который пытался собрать нас для совместного действия, дать импульс к сотрудничеству. Эту потребность в объединении мы ощущали очень смутно. И не было никакого способа достичь его, потому что не было никакого способа его выразить. Мы не могли броситься, все вместе, и уничтожить Красноглазого, потому что у нас не хватало слов. В нас бродили смутные мысли, для которых не было определенных слов. Но эти слова все же должны были быть медленно и мучительно изобретены. Мы пробовали сопоставить звуки с неопределенными мыслями, мелькающими как тени в нашем сознании. Лысый начал громко лопотать. Этими звуками он выражал гнев на Красноглазого и желание причинить вред Красноглазому. Это ему удалось и это мы поняли. Но когда он попробовал выразить стремление к совместным действиям, которое бродило в нем, звуки, которые он издавал превратились в тарабарщину. Тогда залопотал Большое Лицо, с ощетиниванием лба и битьем в грудь. Один за другим мы приняли участие в этой оргии гнева, пока даже старик Мозговая Кость не начал бормотать и шипеть надтреснутым голосом и ссохшимися губами. Кто - то схватил палку и начал колотить по бревну. Случайно он нащупал ритм. Подсознательно наши вопли и восклицания подчинились этому ритму. Это произвело на нас успокаивающий эффект и прежде, чем мы поняли это, наш гнев был забыт, и началось то, что я называю "хэ-хэ сборищами". Эти "хэ-хэ сборища" блестяще иллюстрируют непоследовательность и бестолковость Племени. Только что мы были объединены гневом и зовом к совместным действиям и тут же забыли обо всем под воздействием грубого ритма. Мы были общительны и чувствовали потребность в обществе себе подобных, и это совместное пение и веселье нравилось нам. В каком-то смысле "хэ-хэ сборища" были наброском и советов первобытного человека, и больших национальных собраний, и международных съездов современного человека. Но мы - Народ Юного Мира, испытывали недостаток слов, и всякий раз, когда мы были так объединены вместе, мы извергали гам, из которого возникало единодушие ритма, содержащее в себе суть художественного видения мира. Так рождалось искусство. Мы не могли долго следовать отбиваемому ритму. Мы быстро сбивались с него и воцарялась какофония, пока мы снова не находили прежний ритм или не изобретали новый. Иногда до полдюжины ритмов отбивались одновременно, и каждый ритм поддерживался своей группой, каждая из которых отчаянно пыталась заглушить остальные ритмы. В перерывах этой какофонии каждый лопотал, бранился, кричал, визжал и танцевал, сам себе король, заполненный собственными мыслями и побуждениями, отгородившийся от всех остальных, истинный центр вселенной, отбросивший на время любое единодушие с другими центрами вселенной, прыгающими и вопящими вокруг него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Через некоторое время мы выбрались на середину реки и отдрейфовали так далеко вниз по течению, что предстали во всей красе перед стойбищем Людей Огня. Поскольку мы были заняты греблей, а глаза наши были прикованы к противоположному берегу, мы не догадывались об этом, пока наше внимание не привлек вопль с берега. Мы оглянулись. Множество Людей Огня смотрели и показывали на нас, а еще больше лезло из пещер. Мы сидели, уставившись на них, забыв, что надо грести. На берегу поднялся жуткий гвалт. Некоторые из Людей Огня разрядили в нас свои луки и несколько стрел упали рядом, но расстояние было слишком велико. Это был великий день для Вислоухого и меня. На востоке пожар, виновниками которого мы были, окутал дымом полнеба. А мы были здесь в полной безопасности на середине реки, огибая цитадель Людей Огня. Мы сидели и смеялись над ними, в то время как течение несло нас мимо них то на юг, то на юго-восток и на восток, и даже на северо-восток, и затем снова на восток, юго-восток и юг и почти на запад, делая большую двойную кривую, где река едва не завязывала узел на самой себе. Отнесенные к западу, мы оставили далеко позади Людей Огня, и вот перед нашими глазами возникла знакомая картина. Это был большой водопой место, где мы бродили раз или два, наблюдая за животными, когда они проходили вниз, чтобы напиться. Дальше, мы знали, была морковная поляна, за ней пещеры и стойбище Племени. Мы начали грести к берегу, который стремительно проносился мимо нас, и прежде, чем мы поняли это, оказались у самого водопоя. Там были женщины и дети, водоносы, целая толпа, наполнявшая тыквы. При виде нас они, обезумев, ударились в паническое бегство, оставляя позади себя груды брошенных тыкв. Мы причалили, и, конечно же, забыли привязать катамаран, который уплыл вниз по реке. Со всей осторожностью мы стали красться вверх по тропе. Все Племя скрылось в своих норах, хотя то здесь, то там мы видели вытаращенные на нас глаза. Красноглазого не было видно. Мы были снова дома. В эту ночь мы спали в нашей собственной маленькой пещере высоко на утесе, хотя сначала нам пришлось выселить оттуда пару драчливых молодчиков, успевших занять ее.
ГЛАВА XIV
Летели дни. Драма трагичного будущего, конечно, будет сыграна, ну, а тем временем мы кололи орехи и жили. Я помню, что это был урожайный на орехи год. Мы наполняли тыквы орехами и относили их к скале. Там выкладыли их, разбивали камнем и поедали. Мы с Вислоухим вернулись из нашего опасного путешествия поздней осенью и наступившая зимы была мягкой. Я часто совершал вылазки в окрестности моего старого дома на дереве и частенько обследовал всю территорию, лежавшую между черничным болотом и устьем топи, где Вислоухий и я постигали науку кораблевождения, но так и не смог найти никаких следов Быстроногой. Она исчезла. И я хотел ее. Меня обуревали те чувства, о которых я уже упоминал, и которые хотя и были сродни физическому голоду, часто охватывали меня, когда мой живот был полон. Но все мои поиски были тщетны. Тем не менее жизнь в пещерах отнюдь не была однообразной. Был Красноглазый, с которым нужно было считаться. Мы с Вислоухим никогда не чувствовали себя в безопасности, если не находились в нашей маленькой пещере. Несмотря на то, что мы расширили вход, даже нам с трудом удавалось в него протиснуться. И хотя время от времени мы снова принимались за работу, он оставался все еще слишком мал для красноглазого чудовища. Но он больше не пытался штурмовать нашу пещеру. Он хорошо усвоил урок, а на шее у него торчала огромная шишка, в том месте куда я заехал ему камнем. Эта шишища осталась у него навсегда, и она была достаточно большой, чтобы увидеть ее на расстоянии. Я часто испытывал истинное восхищение, наблюдая результат своих трудов, и иногда, когда я был само собой в безопасности, ее вид вызывал у меня приступы веселья. Хотя соплеменники отнюдь не бросились бы спасать нас в то время, как Красноглазый стал рвать Вислоухого и меня на части у них на глазах, однако они сочувствовали нам. Возможно сами мы им не слишком нравились, но так они выражали свою ненависть к Красноглазому. Во всяком случае они всегда предупреждали нас о его приближении. В лесу ли, на водопое или на площадке перед пещерами, они всегда были готовы предупредить нас. Таким образом у нас было преимущество многих глаз в нашей вражде с этим ходячим пережитком прошлого. Однажды он едва не заполучил меня. Было раннее утро и Племя еще не проснулось. Происшедшее стало полной неожиданностью. Мне был отрезан путь вверх по утесу к моей пещере. Прежде, чем я осознал это, ноги сами понесли меня в двойную пещеру - ту, где Вислоухий водил меня за нос много лет назад, и где старый Саблезуб пришел в замешательство, преследуя двоих из нашего племени. Когда я протиснулся через лаз, соединяющий две пещеры, я обнаружил, что Красноглазый не последовал за мной. В следующий момент он проник в пещеру с внешней стороны. Я скользнул назад через проход, а он выскочил наружу, обежал вокруг и снова был передо мной. и мне пришлось повторить все еще раз. Он караулил меня там полдня, прежде, чем уйти. После этого, если Вислоухий и я были полностью уверены, что успеем достичь двойной пещеры, мы больше не карабкались вверх по утесу к нашей пещере, когда Красноглазый появлялся на сцене. Мы должны были не спускать с него глаз, чтобы видеть, что он не отрезал нам путь к отступлению. Именно в ту зиму Красноглазый убил свою очередную жену. Я назвал его пережитком, но в этом он был еще хуже, чем атавизм, даже самцы животных не обращаются так грубо и не убивают своих самок. Поэтому, я думаю, что Красноглазый, несмотря на его огромные атавистические склонности, предвосхищал появление настоящего мужчины, ведь только самцы человеческого рода убивают своих подруг. Как и следовало ожидать, отделавшись от одной жены, Красноглазый решил заполучить другую. Его выбор пал на Поющую. Она была внучкой старика Мозговой Кости, и дочерью Лысого. Она была молода, очень любила петь у входа своей пещеры в сумерки и только что стала подругой Изогнутой Ноги. Он был тихим существом, никому не досаждал и не дрался с приятелями. В любом случае он не был бойцом. Он был невысок, худ и не столь быстр на ногу как остальные. Красноглазый никогда не совершал ничего более возмутительного. Все произошло тихим вечером, когда мы начали собираться на площадке перед тем, как начать карабкаться в наши пещеры. Внезапно Поющая бросилась по тропе прочь от водопоя, преследуемая Красноглазым. Она бежала к мужу. Бедный маленький Изогнутая Нога был ужасно испуган. Но он был героем. Он знал, что пришла смерть, и все же не стал убегать. Он выпрямился, закричал, ощетинился и оскалил зубы. Красноглазый взревел от гнева. То, что кто-то из Племени осмелился противостоять ему, было оскорблением. Он вскинул руку и сжал Изогнутой Ноге шею. Тот вонзил зубы Красноглазому в руку, но в следующий момент, со сломанной шеей, Изогнутая Нога бился и корчился на земле. Поющая визжала и бормотала что-то. Красноглазый схватил ее за волосы и потащил к своей пещере. Он грубо обхватил ее, когда начал подниматься вверх, и затолкал в свою берлогу. Мы были очень сердиты, безумно, громогласно сердиты. Мы били себя в грудь, ощетинивались и скалили зубы, и гнев собрал нас вместе. Мы услышали зов стадного инстинкта, который пытался собрать нас для совместного действия, дать импульс к сотрудничеству. Эту потребность в объединении мы ощущали очень смутно. И не было никакого способа достичь его, потому что не было никакого способа его выразить. Мы не могли броситься, все вместе, и уничтожить Красноглазого, потому что у нас не хватало слов. В нас бродили смутные мысли, для которых не было определенных слов. Но эти слова все же должны были быть медленно и мучительно изобретены. Мы пробовали сопоставить звуки с неопределенными мыслями, мелькающими как тени в нашем сознании. Лысый начал громко лопотать. Этими звуками он выражал гнев на Красноглазого и желание причинить вред Красноглазому. Это ему удалось и это мы поняли. Но когда он попробовал выразить стремление к совместным действиям, которое бродило в нем, звуки, которые он издавал превратились в тарабарщину. Тогда залопотал Большое Лицо, с ощетиниванием лба и битьем в грудь. Один за другим мы приняли участие в этой оргии гнева, пока даже старик Мозговая Кость не начал бормотать и шипеть надтреснутым голосом и ссохшимися губами. Кто - то схватил палку и начал колотить по бревну. Случайно он нащупал ритм. Подсознательно наши вопли и восклицания подчинились этому ритму. Это произвело на нас успокаивающий эффект и прежде, чем мы поняли это, наш гнев был забыт, и началось то, что я называю "хэ-хэ сборищами". Эти "хэ-хэ сборища" блестяще иллюстрируют непоследовательность и бестолковость Племени. Только что мы были объединены гневом и зовом к совместным действиям и тут же забыли обо всем под воздействием грубого ритма. Мы были общительны и чувствовали потребность в обществе себе подобных, и это совместное пение и веселье нравилось нам. В каком-то смысле "хэ-хэ сборища" были наброском и советов первобытного человека, и больших национальных собраний, и международных съездов современного человека. Но мы - Народ Юного Мира, испытывали недостаток слов, и всякий раз, когда мы были так объединены вместе, мы извергали гам, из которого возникало единодушие ритма, содержащее в себе суть художественного видения мира. Так рождалось искусство. Мы не могли долго следовать отбиваемому ритму. Мы быстро сбивались с него и воцарялась какофония, пока мы снова не находили прежний ритм или не изобретали новый. Иногда до полдюжины ритмов отбивались одновременно, и каждый ритм поддерживался своей группой, каждая из которых отчаянно пыталась заглушить остальные ритмы. В перерывах этой какофонии каждый лопотал, бранился, кричал, визжал и танцевал, сам себе король, заполненный собственными мыслями и побуждениями, отгородившийся от всех остальных, истинный центр вселенной, отбросивший на время любое единодушие с другими центрами вселенной, прыгающими и вопящими вокруг него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18