Неудивительно, что в припадке раздражения я свалил всю вину на Марго: обвинять самого себя – ненормально и не дает удовлетворения. Все же считать Марго демоном, посланным с целью увековечить мою простуду и свести меня в могилу, было с моей стороны несправедливо. Новость, ждавшая меня в гараже, только усилила раздражение. Моя машина стояла, слегка наклонившись вправо. «Парнишка со шляпой набекрень», – весело подумал я, не сообразив сразу, что произошло. В мастерской механик заявил:
– Повреждена рессора. Нужна замена.
В субботу телефон трезвонил так, что я вскакивал поминутно. Марго звонила, не слышала меня, бросала трубку, звонила снова. Я пытался объяснить этой дуре, что потерявший голос человек не очень-то способен к разговору. Бесполезно: Марго обрывала связь, как если бы я не говорил вообще.
В то утро я почувствовал себя лучше и добился того, что Марго меня наконец расслышала. Она немедленно сообщила:
– Хочу сказать, что в тот вечер ты был неподражаем.
– Да и ты не отставала.
– Нет-нет, я о другом. О том вечере, когда ты сдал партию. По-моему, я недостаточно тебя вознаградила.
– Не бери в голову. Ты дала мне больше, чем нужно. (Отмеряла коробами, прибавил я мысленно).
– Когда мы увидимся?
Мои отговорки не умерили ее пыла, и я покорился, устав от разговоров.
– Ну хорошо, можно отправиться в Тигре, – дал я наконец свое согласие.
– Пропустить по рюмочке.
– Где встречаемся?
– Сегодня я без машины, – в моем голосе звучала досада. – Не знаю, как случилось: машина со сломанной рессорой, а я без голоса. Цена славы, – заключил я ободряюще.
Марго родилась через много лет после премьеры фильма и поэтому пропустила намек мимо ушей.
– Значит, поедем поездом? – спросила она. Посмотрим, насколько ты тверда в своем решении меня вознаградить, подумал я.
– На поезде или как хочешь, но каждый добирается по отдельности, – последние слова я отчеканил с особенной четкостью. – Ты занимаешь свободный столик в каком-нибудь кафе на Луханской набережной и терпеливо, как умная девочка, ждешь меня. Я появлюсь во время вечернего чая.
Итак, место и время были точно определены; никаких неясностей. Бедная Марго, сказал я про себя пророчески.
Вечером состояние моего горла не располагало к тому, чтобы проветриваться на речном берегу. Доставить радость толстушке или принять душ в клубе? Никаких колебаний! Правда, я поглядел на часы, но с единственной целью: убедиться, что времени позвонить ей у меня нет.
В раздевалке нестройная группа одноклубников развлекалась сомнительного вкуса историями о любовных интригах и вообще о женщинах. Рядом, словно шакал, не осмеливающийся принять участие в трапезе хищников, кружил один из новых членов: один из тех бедняг, которым навсегда остается недоступна подлинная жизнь клуба. Рассказчики сменяли друг друга, он же не переставая копался в своей сумке. Я наблюдал за ним не без жалости: по своим габаритам этот шакал напоминал скорее слона или по меньшей мере гориллу. Я присоединился к группе, не из желания обнаружить свое присутствие – в клубе меня знают все, – а скорее повинуясь стадному инстинкту. Из-за больного горла мне приходилось молчать. Тот, кто молчит, присутствуя при товарищеской беседе, начинает смертельно скучать. В конце концов я решил отправиться в душ.
У выхода тот самый новичок окликнул меня:
– Сеньор, вы на машине?
Люди этой породы никогда не забывают вставить слово «сеньор». Я отрицательно покачал головой.
За его спиной гримасничали несколько насмешников, выражая удивление моей наивностью. Одни делали знаки рукой: «Не иди с ним!», другие с помощью мимики изображали тумаки и пощечины. Как будто из-за одной поездки в чужом автомобиле я должен был отречься от своих убеждений.
В машине новичок спросил меня:
– Что вы можете сказать о тех господах из клуба? Я предпочитаю молчать, чтобы не прибегать к слишком резким выражениям. Несчастные женщины, если послушать, как говорят о них мужчины. Нет, разумеется, я не касаюсь настоящих мужчин, вроде вас, сеньор.
Нужно было наконец показать, что я не глухонемой. Скрывая по мере возможности свой недуг, я заметил:
– Чистейшая правда. Но надо еще послушать, как женщины отзываются о нас.
– Утешительная мысль. Однако все же этим пошлостям нет оправдания. Так говорить о женщинах, которых мы должны окружать почтением и защитой! Я вам тоже расскажу о женщине. Только искренне, без дешевых сарказмов. Там, в клубе, вы были так исполнены достоинства, что я подумал: «Я едва знаю его, – тем лучше. Вот беспристрастный судья. Посоветуюсь с ним».
Шлагбаум оказался закрытым; мы поехали через парк. В том месте, где я поцеловал Марго, новичок остановил машину. Мы прошли вдоль длинного ряда освещенных автомобилей. В машинах находились пары.
– Жалкие сопляки.
Я предположил:
– Может быть, остановимся там, где больше света? Он не слушал.
Знаете, это ведь в духе таких вот сопляков, – скверно рассуждать о женщинах. Впрочем, хватит. – И тут внезапно полилось признание: – Вот что меня очень и очень беспокоит: моя жена. Мы обожаем друг друга. Близкие знакомые называют нас ласково «два великана» – конечно же, ласково, по-дружески. С намеком на наши габариты. Моя жена – это само великодушие, сама строгость, сама чистота. Выше любви для нее нет ничего! Говорить с ней о супружеской жизни, основанной на общих интересах или привычке, бесполезно, – она не слушает. Попросту не слушает, как если бы при ней издевались над святыней. К женщинам она питает неподдельное уважение, и ничто не сможет его уменьшить. А теперь перейдем к самому деликатному. Обещайте только, что не поймете меня превратно. Когда я – в воспитательных целях – рассказываю жене истории о знаменитых куртизанках, купавшихся в роскоши, глаза ее блестят. Догадайтесь, почему? Я-то знаю, отчего появляется этот блеск. Она считает, что те женщины – украшение всего женского пола. Не думайте, прошу вас, что у нее появляется хоть малейшее желание им подражать. Моя жена не забывает никогда, что она настоящая сеньора, и ведет себя соответственно, – но, невероятным образом, в то же время дарит себя. Я говорил вам о ее великодушии. Представьте себе, сеньор, что некто совершил героический, хотя бы бескорыстный – в общем, благородный, – поступок. Моя жена спешит вознаградить этого человека. Любой красивый жест совершенно ослепляет ее. Конечно же, все женщины в своем тщеславии тешат себя сладостными мечтами о том, что им суждено вручить мужчине высший дар. Моя жена претворяет мечты в действительность. Вы меня, вероятно, поймете: в случаях никогда не бывает недостатка, и бедняжка отдается столько раз, что это даже вредно для здоровья. Я же оказываюсь в сложном положении. Зная, что я всегда ее пойму, она ищет моего сочувствия. Мне не хочется ее разочаровывать. Pour la noblesse : мои представления о жизни связывают меня по рукам и ногам, и защита чести становится безнадежным делом. Конечно, я каждый раз ищу удовлетворения. Раз в месяц или два жена рассказывает о своих донкихотствах, и если мужчины вели себя не по-рыцарски, я – по порядку – наказываю их со всей силой, данной мне Господом. Одному ломаю щиколотку, другому – ключицу, третьему – одно-два ребра.
Я обладаю неплохой интуицией и живым воображением, и на этом месте сразу представил себе досадную неожиданность, приготовленную для моего собеседника.
– Мне думается, что со временем, – продолжал тот, – слухи о сделанных мной внушениях воздвигнут вокруг Марго непреодолимый барьер. А какой совет вы дали бы мне?
Вдали показался мигающий огонек, врезавшийся в длинную цепь неподвижных огней. Я понял со страхом: полиция проверяет, чем занимаются парочки в машинах.
– Полиция! – воскликнул я. – Только бы нас не спутали с этими.
– Еще чего не хватало, – с апломбом возразил мой попутчик.
– Все-таки я бы на вашем месте постарался избежать неприятностей.
Он не торопясь завел машину и продолжал выпрашивать совет. Я попросил времени на размышление.
– Где вы живете? Я отвезу вас домой.
– Нет-нет, ни в коем случае.
Я вышел у станции метро «Агуэро». Дома поспешно приготовил чемодан. И вот я провожу ночь в отеле, сообщив главному редактору, что беру отпуск на месяц и что незаменимых людей нет. Завтра я сажусь в поезд и уезжаю. Что ждет меня после возвращения? Не знаю. Пока я полагаюсь на слова предсказателя: «Прожил день – и слава Богу».
1 2
– Повреждена рессора. Нужна замена.
В субботу телефон трезвонил так, что я вскакивал поминутно. Марго звонила, не слышала меня, бросала трубку, звонила снова. Я пытался объяснить этой дуре, что потерявший голос человек не очень-то способен к разговору. Бесполезно: Марго обрывала связь, как если бы я не говорил вообще.
В то утро я почувствовал себя лучше и добился того, что Марго меня наконец расслышала. Она немедленно сообщила:
– Хочу сказать, что в тот вечер ты был неподражаем.
– Да и ты не отставала.
– Нет-нет, я о другом. О том вечере, когда ты сдал партию. По-моему, я недостаточно тебя вознаградила.
– Не бери в голову. Ты дала мне больше, чем нужно. (Отмеряла коробами, прибавил я мысленно).
– Когда мы увидимся?
Мои отговорки не умерили ее пыла, и я покорился, устав от разговоров.
– Ну хорошо, можно отправиться в Тигре, – дал я наконец свое согласие.
– Пропустить по рюмочке.
– Где встречаемся?
– Сегодня я без машины, – в моем голосе звучала досада. – Не знаю, как случилось: машина со сломанной рессорой, а я без голоса. Цена славы, – заключил я ободряюще.
Марго родилась через много лет после премьеры фильма и поэтому пропустила намек мимо ушей.
– Значит, поедем поездом? – спросила она. Посмотрим, насколько ты тверда в своем решении меня вознаградить, подумал я.
– На поезде или как хочешь, но каждый добирается по отдельности, – последние слова я отчеканил с особенной четкостью. – Ты занимаешь свободный столик в каком-нибудь кафе на Луханской набережной и терпеливо, как умная девочка, ждешь меня. Я появлюсь во время вечернего чая.
Итак, место и время были точно определены; никаких неясностей. Бедная Марго, сказал я про себя пророчески.
Вечером состояние моего горла не располагало к тому, чтобы проветриваться на речном берегу. Доставить радость толстушке или принять душ в клубе? Никаких колебаний! Правда, я поглядел на часы, но с единственной целью: убедиться, что времени позвонить ей у меня нет.
В раздевалке нестройная группа одноклубников развлекалась сомнительного вкуса историями о любовных интригах и вообще о женщинах. Рядом, словно шакал, не осмеливающийся принять участие в трапезе хищников, кружил один из новых членов: один из тех бедняг, которым навсегда остается недоступна подлинная жизнь клуба. Рассказчики сменяли друг друга, он же не переставая копался в своей сумке. Я наблюдал за ним не без жалости: по своим габаритам этот шакал напоминал скорее слона или по меньшей мере гориллу. Я присоединился к группе, не из желания обнаружить свое присутствие – в клубе меня знают все, – а скорее повинуясь стадному инстинкту. Из-за больного горла мне приходилось молчать. Тот, кто молчит, присутствуя при товарищеской беседе, начинает смертельно скучать. В конце концов я решил отправиться в душ.
У выхода тот самый новичок окликнул меня:
– Сеньор, вы на машине?
Люди этой породы никогда не забывают вставить слово «сеньор». Я отрицательно покачал головой.
За его спиной гримасничали несколько насмешников, выражая удивление моей наивностью. Одни делали знаки рукой: «Не иди с ним!», другие с помощью мимики изображали тумаки и пощечины. Как будто из-за одной поездки в чужом автомобиле я должен был отречься от своих убеждений.
В машине новичок спросил меня:
– Что вы можете сказать о тех господах из клуба? Я предпочитаю молчать, чтобы не прибегать к слишком резким выражениям. Несчастные женщины, если послушать, как говорят о них мужчины. Нет, разумеется, я не касаюсь настоящих мужчин, вроде вас, сеньор.
Нужно было наконец показать, что я не глухонемой. Скрывая по мере возможности свой недуг, я заметил:
– Чистейшая правда. Но надо еще послушать, как женщины отзываются о нас.
– Утешительная мысль. Однако все же этим пошлостям нет оправдания. Так говорить о женщинах, которых мы должны окружать почтением и защитой! Я вам тоже расскажу о женщине. Только искренне, без дешевых сарказмов. Там, в клубе, вы были так исполнены достоинства, что я подумал: «Я едва знаю его, – тем лучше. Вот беспристрастный судья. Посоветуюсь с ним».
Шлагбаум оказался закрытым; мы поехали через парк. В том месте, где я поцеловал Марго, новичок остановил машину. Мы прошли вдоль длинного ряда освещенных автомобилей. В машинах находились пары.
– Жалкие сопляки.
Я предположил:
– Может быть, остановимся там, где больше света? Он не слушал.
Знаете, это ведь в духе таких вот сопляков, – скверно рассуждать о женщинах. Впрочем, хватит. – И тут внезапно полилось признание: – Вот что меня очень и очень беспокоит: моя жена. Мы обожаем друг друга. Близкие знакомые называют нас ласково «два великана» – конечно же, ласково, по-дружески. С намеком на наши габариты. Моя жена – это само великодушие, сама строгость, сама чистота. Выше любви для нее нет ничего! Говорить с ней о супружеской жизни, основанной на общих интересах или привычке, бесполезно, – она не слушает. Попросту не слушает, как если бы при ней издевались над святыней. К женщинам она питает неподдельное уважение, и ничто не сможет его уменьшить. А теперь перейдем к самому деликатному. Обещайте только, что не поймете меня превратно. Когда я – в воспитательных целях – рассказываю жене истории о знаменитых куртизанках, купавшихся в роскоши, глаза ее блестят. Догадайтесь, почему? Я-то знаю, отчего появляется этот блеск. Она считает, что те женщины – украшение всего женского пола. Не думайте, прошу вас, что у нее появляется хоть малейшее желание им подражать. Моя жена не забывает никогда, что она настоящая сеньора, и ведет себя соответственно, – но, невероятным образом, в то же время дарит себя. Я говорил вам о ее великодушии. Представьте себе, сеньор, что некто совершил героический, хотя бы бескорыстный – в общем, благородный, – поступок. Моя жена спешит вознаградить этого человека. Любой красивый жест совершенно ослепляет ее. Конечно же, все женщины в своем тщеславии тешат себя сладостными мечтами о том, что им суждено вручить мужчине высший дар. Моя жена претворяет мечты в действительность. Вы меня, вероятно, поймете: в случаях никогда не бывает недостатка, и бедняжка отдается столько раз, что это даже вредно для здоровья. Я же оказываюсь в сложном положении. Зная, что я всегда ее пойму, она ищет моего сочувствия. Мне не хочется ее разочаровывать. Pour la noblesse : мои представления о жизни связывают меня по рукам и ногам, и защита чести становится безнадежным делом. Конечно, я каждый раз ищу удовлетворения. Раз в месяц или два жена рассказывает о своих донкихотствах, и если мужчины вели себя не по-рыцарски, я – по порядку – наказываю их со всей силой, данной мне Господом. Одному ломаю щиколотку, другому – ключицу, третьему – одно-два ребра.
Я обладаю неплохой интуицией и живым воображением, и на этом месте сразу представил себе досадную неожиданность, приготовленную для моего собеседника.
– Мне думается, что со временем, – продолжал тот, – слухи о сделанных мной внушениях воздвигнут вокруг Марго непреодолимый барьер. А какой совет вы дали бы мне?
Вдали показался мигающий огонек, врезавшийся в длинную цепь неподвижных огней. Я понял со страхом: полиция проверяет, чем занимаются парочки в машинах.
– Полиция! – воскликнул я. – Только бы нас не спутали с этими.
– Еще чего не хватало, – с апломбом возразил мой попутчик.
– Все-таки я бы на вашем месте постарался избежать неприятностей.
Он не торопясь завел машину и продолжал выпрашивать совет. Я попросил времени на размышление.
– Где вы живете? Я отвезу вас домой.
– Нет-нет, ни в коем случае.
Я вышел у станции метро «Агуэро». Дома поспешно приготовил чемодан. И вот я провожу ночь в отеле, сообщив главному редактору, что беру отпуск на месяц и что незаменимых людей нет. Завтра я сажусь в поезд и уезжаю. Что ждет меня после возвращения? Не знаю. Пока я полагаюсь на слова предсказателя: «Прожил день – и слава Богу».
1 2