— И теперь тоже, если очень захотеть.
— Ты видишь меня на этот раз?
— Да, — донесся шепот, — вижу.
— Потому что мы оба призраки.
— Нет, не в том дело. Зачем вы притворяетесь, что не понимаете?
— Почему я должен понимать? — спросил он тихо. — И почему ты сказала, что однажды я понял?
Он все еще видел ее лицо, хоть оно и было покрыто тенью, но еле уловил чуть слышный ответ:
— Потому что… мы говорили с вами. Вы разве не помните?
Он сделал шаг вперед, еще один, но она ничуть не приблизилась.
— И не старайтесь найти меня… пока что.
Он с мучительной болью крикнул вслед исчезающему призраку:
— Дженни! Дженни Вильерс!
Ее голос донесся откуда-то из безмерной дали:
— Нет… еще нет… еще нет…
В последний раз он увидел мерцание ее лица, едва заметное, словно светлячок осветил маску слоновой кости; и затем — тьма. Но он крикнул в эту тьму:
— Дженни, дай мне увидеть тебя еще раз, еще только раз, и тогда я буду знать! Только раз, Дженни!
Она стояла там, как в самом начале, в лучистом золоте своего зачарованного мая, и ему показалось, что губы ее шевельнулись, чтобы произнести его имя. Он простер руки и бросился вперед, и имя ее вырвалось у него из груди громким ликующим криком; но тотчас сияющий образ размыло, и Чиверел с треском ударился в мертвое холодное стекло.
— Стеклянная Дверь! — воскликнул он. — Только Стеклянная Дверь!
17
…Горели огни, слишком много огней; и все они раздражающе быстро мигали, то тускнея, то разгораясь. Тут всегда было множество спокойных, устойчивых огней. Куда они вдруг пропали? Черт знает что такое! Он хотел было спросить, но не смог, и тут ему показалось, что все это очень смешно. И страшно захотелось хихикнуть. Рядом с собой он увидел две огромные человеческие фигуры; лица их напоминали мотающиеся на ветру розовые воздушные шары, хотя в действительности они стояли, склонившись над ним.
Одна из фигур произнесла:
— Ничего, мистер Чиверел. Доктор здесь, — и тут же превратилась в славного коротышку Отли. Но надо было подумать о чем-то более важном, нежели Отли. Ах да, конечно!
— Стеклянная Дверь, — сказал он, обращаясь к ним. — Стеклянная Дверь.
— Что он говорит? — Это был доктор. Да, доктор Кейв.
— “Стеклянная Дверь”, — сказал Отли. — Это название его пьесы.
— А, да. Мысленно он возвращается к ней, — сказал доктор Кейв. — Так и бывает с людьми этого типа. Вот почему с ними всегда рискованно иметь дело.
Они не поняли самого главного о Стеклянной Двери. А что самое главное? Он старался вспомнить, но не мог.
— Ну, мистер Чиверел, теперь вам лучше? — Доктор говорил громким, профессионально-бодрым голосом.
— Да, спасибо, — ответил Чиверел медленно и осторожно. — Мне очень жаль. — Он попытался сесть. — Но я чувствовал себя хорошо… а потом, когда шагнул к ней, она исчезла…
Он заметил взгляд, который Отли бросил на доктора Кейва, затем увидел, как доктор покачал головой. Теперь оба они обрели обычные, разумные размеры, и хотя он все еще чувствовал, что Зеленая Комната освещена слишком ярко, в ней больше не было ничего странного.
— Это то самое зеркало? — спросил он.
— Там мы вас нашли, — сказал Отли. — Я услышал, как вы что-то кричали насчет стеклянной двери.
— Что ж, зеркало — это нечто вроде стеклянной двери, разве не так? — сказал Чиверел. Но он знал теперь, что говорить с ними бессмысленно.
— У вас было полное затемнение сознания, мистер Чиверел, — сказал ему доктор Кейв. — Что, если мы снова посадим вас в это удобное кресло? Вы сейчас можете двигаться?
Он кивнул и с некоторой их помощью снова оказался в глубоком кресле. Он улыбнулся им.
— Я не стану объяснять. Вы мне все равно не поверите. Но я очень сожалею, что причинял вам сколько беспокойства.
— Не думайте об этом, — сказал доктор Кейв. — К счастью, мистер Отли зашел проведать вас с полчаса назад, и ему показалось, что у вас вид какой-то странный; вот он и позвонил мне, что с его стороны было весьма разумно.
— Очень вам признателен, — сказал он Отли.
— Не за что, мистер Чиверел. Но я, с вашего разрешения, пойду к себе. Вы можете позвонить мне по внутреннему телефону — он здесь, на столе, — если я вам понадоблюсь.
Когда Отли ушел, доктор Кейв закурил сигарету, плюхнулся на стул, который был для него маловат, и принялся весело рассматривать Чиверела.
— Я сделал вам укол корамина. Пульс у вас был ужасный. Я мог бы сделать это раньше, но у людей вашего типа всякое бывает с головой. Нет смысла заставлять вас отдыхать, если вы не готовы к отдыху, это только усилит раздражение, и вам станет еще хуже. А на корамине вы продержитесь несколько часов, если вам срочно требуется что-то сделать; но уж потом придется либо как следует отдохнуть, либо искать себе другого доктора.
Слушая доктора, Чиверел обнаружил две вещи. Он был здоров — здоров как никогда — и чувствовал огромный прилив энергии и энтузиазма. Он вспомнил о множестве важных дел, которые нужно было сделать как можно скорее. Поэтому он сказал:
— Благодарю вас, доктор. Я выполню все, что вы говорите. Но кое-что мне хотелось бы сделать немедленно, Без этого я не смогу отдыхать.
— Так я и думал. — Доктор Кейв протянул руку и, взяв со стола флакончик с таблетками, задумчиво взглянул на него. Потом он перевел взгляд на Чиверела.
— Вы приняли две?
Чиверел нахмурился.
— Да, согласно вашему предписанию!
— Вы уверены, что приняли только две?
— Хм… да! Точно помню: я принял две таблетки и запил их водой. Хотя постойте. — Он задумался. — Нет, я принял четыре. Не нарочно. Вторые две я принял потому, что забыл о первых. Прошу прощения.
— Передо мной не надо извиняться, — сказал доктор Кейв с усмешкой на широком красном лице. — Извинитесь перед собой. Вы сами накликали беду. Случилось, по-видимому, вот что: вы задали себе такую нагрузку, что сердце не смогло ее выдержать. — Он снова усмехнулся. — Скажите, как себя чувствуешь в двух шагах от смерти?
И тут Чиверел вспомнил.
— Еще нет, — произнес он медленно.
— Что?
— Совсем не так, как можно предположить. Должно быть, мы переходим из одного времени в другое. Добираешься до конца в одном, но затем покидаешь его, словно переходишь в другое измерение, в другой тип времени.
— Вам это приснилось?
— Сам не знаю.
Доктор в последний раз затянулся и раздавил сигарету в пепельнице.
— Если вы еще хоть немного перенагрузите свою нервную систему, дорогой сэр, вы в два счета вылетите из всякого времени окончательно и бесповоротно.
Чиверел улыбнулся.
— Откуда вы знаете, доктор?
— Я не знаю, — отозвался тот, вставая. — Моя работа — Чинить тела, а ваше требует присмотра. — Он повертел в руке флакончик с таблетками. — Я, кстати, заберу это. А вы, не перенапрягаясь, займитесь тем, что, по-вашему, нельзя оставить без внимания, а потом попросите Отли или кого-нибудь из труппы проводить вас в гостиницу, лягте в постель и до моего прихода не вставайте. Я приду завтра утром. И не тревожьтесь, если сегодня вам будет спаться не очень хорошо. И не принимайте снотворного — просто лежите спокойно. Доброй ночи!
— Доброй ночи, доктор, — сказал Чиверел вслед ему. — Спасибо. Кстати, если вам попадется Отли, попросите его зайти ко мне на минуту.
Доктор уже в дверях махнул своей черной сумкой в знак согласия.
Чиверел медленно и испытующе оглядел Зеленую Комнату — два стеклянных шкафа, мебель, портреты, высокое зеркало в нише. Это была та самая комната, вид которой еще недавно наводил на него тоску. И все же это не была прежняя комната, потому что тогда она была мертвой, а теперь — полной жизни. Или он, смотревший на нее, был мертв и теперь снова вернулся к жизни. Теперь он озирался по сторонам с удивлением, и нежностью, и странной радостью. Жажда деятельности, какой он не знал уже много лет, охватила его. Так мало времени, если мерить здешней мерой, и так много нужно сделать, сначала в этой самой комнате, а потом в огромном сверкающем мире за ее пределами, таком страшном, таком удивительном. Не так уж важно, за что человек берется, когда перед ним столько прекрасных целей, но все же Чиверелу повезло, у него есть его профессия, его мастерская, его чудесная золотая игрушка, Театр…
18
— Да, мистер Чиверел? — спросил Отли.
— У меня к вам две просьбы, если позволите. — И он замолчал.
Отли улыбнулся.
— Вам ведь уже получше, правда?
— Мне кажется, да. Так вот. Во-первых, попросите вашего секретаря дозвониться до сэра Джорджа Гэвина — его номер Риджент шесть один пятьдесят. Может быть, он еще не вернулся, но пусть ему передадут, чтобы он сразу же позвонил мне сюда, — это довольно срочно.
Отли записывал.
— Ясно… так. Что-нибудь еще, мистер Чиверел?
— Еще… помните молодую актрису, которая хотела встретиться со мной…
— Это я виноват. Она как-то проскользнула мимо нас…
— Нет, ничего страшного. — Он кашлянул. — Я отказался поговорить с ней. Я был не прав. И если она вернется, я хочу с нею встретиться.
— Хорошо, мистер Чиверел, — ответил Отли с сомнением. — Только не очень похоже, чтобы она вернулась.
Чиверел посмотрел на него невидящим взглядом.
— Я думаю, что она может вернуться, — медленно произнес он. — Уходя, она сказала — тогда мне это показалось странным: “Вы пожалеете, что сказали это”. Это было после того, как я велел ей уйти. И она была совершенно права. Теперь я и в самом деле жалею.
Лицо Отли по-прежнему выражало сомнение.
— Все-таки… от этого ведь она не вернется обратно?
— Не знаю. Может быть, и вернется. И еще она сказала, чтобы я остерегался.
— Остерегались чего?
— Я думаю, привидений.
Отли засмеялся.
— А-а… вот, я же говорил вам, мистер Чиверел. Вы знаете, как они все суеверны.
— А вы?
— Нет, нет, я — нет.
— А я, по-моему, да, — сказал Чиверел медленно.
В комнату вперевалку вошел старый Альфред Лезерс.
— Я не помешаю?
— Нет, заходи, Альфред.
— У меня перерыв, — сказал Альфред с легкой одышкой, — вот я и вскарабкался поглядеть, как ты тут.
— Мы говорили о привидениях. И я как раз собирался напомнить мистеру Отли, что ведь мы сами тоже привидения.
Отли улыбнулся.
— Ну, ну, мистер Чиверел, не надо об этом. Значит, я постараюсь поскорее дозвониться до Лондона и скажу на служебном подъезде, чтобы эту молодую особу пропустили наверх, если она вернется.
Когда Отли вышел, Альфред Лезерс подтащил стул поближе к Чиверелу и уселся, задумчиво жуя резинку. Чиверел с любовью смотрел на его помятое лицо. Им часто приходилось работать вместе, и не один раз старый Альфред вывозил финал второго акта или каверзный третий акт очередной пьесы Чиверела с помощью своей прекрасной техники и огромного опыта. И теперь, когда старый актер сидел здесь, радуясь минутной передышке, он напомнил Чиверелу кого-то виденного совсем недавно.
— Альфред, а ты веришь, что мы тоже привидения?
— Я частенько чувствую себя привидением.
— Да я не о том, старый греховодник!
— Ну, тогда я не знаю, о чем ты. — Альфред прерывисто вздохнул и уставился на мозоль, выпиравшую у него из левого ботинка. — Но я — то вот о чем, Мартин, малыш: слишком уж долго я играл… и, как любят говорить молодые, я выхожу в тираж.
— Чепуха, Альфред!
— Нет, нет. Послушай меня. Собственно говоря, и Театр выходит в тираж. За этот час у нас на сцене раза два-три заедало, и мы с Паулиной и Джимми Уайтфутом немножко повздорили, потрепали друг другу нервы, как оно вообще бывает на последних репетициях. И мне подумалось, что прав ты, а они ошибаются. Театр дошел до последней черты, и нам остается только лишь признать это. — И он покачал своей большой старой головой.
Чиверел тоже покачал головой.
— Он был, конечно, иным в дни твоей молодости, а? — спросил он вкрадчиво.
— Иным? — вскричал Альфред, мгновенно расцветая. — Безусловно.
— Я думаю, тебе многое довелось повидать в Театре, Альфред? — Он словно подавал ему реплику.
— Да, Мартин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Ты видишь меня на этот раз?
— Да, — донесся шепот, — вижу.
— Потому что мы оба призраки.
— Нет, не в том дело. Зачем вы притворяетесь, что не понимаете?
— Почему я должен понимать? — спросил он тихо. — И почему ты сказала, что однажды я понял?
Он все еще видел ее лицо, хоть оно и было покрыто тенью, но еле уловил чуть слышный ответ:
— Потому что… мы говорили с вами. Вы разве не помните?
Он сделал шаг вперед, еще один, но она ничуть не приблизилась.
— И не старайтесь найти меня… пока что.
Он с мучительной болью крикнул вслед исчезающему призраку:
— Дженни! Дженни Вильерс!
Ее голос донесся откуда-то из безмерной дали:
— Нет… еще нет… еще нет…
В последний раз он увидел мерцание ее лица, едва заметное, словно светлячок осветил маску слоновой кости; и затем — тьма. Но он крикнул в эту тьму:
— Дженни, дай мне увидеть тебя еще раз, еще только раз, и тогда я буду знать! Только раз, Дженни!
Она стояла там, как в самом начале, в лучистом золоте своего зачарованного мая, и ему показалось, что губы ее шевельнулись, чтобы произнести его имя. Он простер руки и бросился вперед, и имя ее вырвалось у него из груди громким ликующим криком; но тотчас сияющий образ размыло, и Чиверел с треском ударился в мертвое холодное стекло.
— Стеклянная Дверь! — воскликнул он. — Только Стеклянная Дверь!
17
…Горели огни, слишком много огней; и все они раздражающе быстро мигали, то тускнея, то разгораясь. Тут всегда было множество спокойных, устойчивых огней. Куда они вдруг пропали? Черт знает что такое! Он хотел было спросить, но не смог, и тут ему показалось, что все это очень смешно. И страшно захотелось хихикнуть. Рядом с собой он увидел две огромные человеческие фигуры; лица их напоминали мотающиеся на ветру розовые воздушные шары, хотя в действительности они стояли, склонившись над ним.
Одна из фигур произнесла:
— Ничего, мистер Чиверел. Доктор здесь, — и тут же превратилась в славного коротышку Отли. Но надо было подумать о чем-то более важном, нежели Отли. Ах да, конечно!
— Стеклянная Дверь, — сказал он, обращаясь к ним. — Стеклянная Дверь.
— Что он говорит? — Это был доктор. Да, доктор Кейв.
— “Стеклянная Дверь”, — сказал Отли. — Это название его пьесы.
— А, да. Мысленно он возвращается к ней, — сказал доктор Кейв. — Так и бывает с людьми этого типа. Вот почему с ними всегда рискованно иметь дело.
Они не поняли самого главного о Стеклянной Двери. А что самое главное? Он старался вспомнить, но не мог.
— Ну, мистер Чиверел, теперь вам лучше? — Доктор говорил громким, профессионально-бодрым голосом.
— Да, спасибо, — ответил Чиверел медленно и осторожно. — Мне очень жаль. — Он попытался сесть. — Но я чувствовал себя хорошо… а потом, когда шагнул к ней, она исчезла…
Он заметил взгляд, который Отли бросил на доктора Кейва, затем увидел, как доктор покачал головой. Теперь оба они обрели обычные, разумные размеры, и хотя он все еще чувствовал, что Зеленая Комната освещена слишком ярко, в ней больше не было ничего странного.
— Это то самое зеркало? — спросил он.
— Там мы вас нашли, — сказал Отли. — Я услышал, как вы что-то кричали насчет стеклянной двери.
— Что ж, зеркало — это нечто вроде стеклянной двери, разве не так? — сказал Чиверел. Но он знал теперь, что говорить с ними бессмысленно.
— У вас было полное затемнение сознания, мистер Чиверел, — сказал ему доктор Кейв. — Что, если мы снова посадим вас в это удобное кресло? Вы сейчас можете двигаться?
Он кивнул и с некоторой их помощью снова оказался в глубоком кресле. Он улыбнулся им.
— Я не стану объяснять. Вы мне все равно не поверите. Но я очень сожалею, что причинял вам сколько беспокойства.
— Не думайте об этом, — сказал доктор Кейв. — К счастью, мистер Отли зашел проведать вас с полчаса назад, и ему показалось, что у вас вид какой-то странный; вот он и позвонил мне, что с его стороны было весьма разумно.
— Очень вам признателен, — сказал он Отли.
— Не за что, мистер Чиверел. Но я, с вашего разрешения, пойду к себе. Вы можете позвонить мне по внутреннему телефону — он здесь, на столе, — если я вам понадоблюсь.
Когда Отли ушел, доктор Кейв закурил сигарету, плюхнулся на стул, который был для него маловат, и принялся весело рассматривать Чиверела.
— Я сделал вам укол корамина. Пульс у вас был ужасный. Я мог бы сделать это раньше, но у людей вашего типа всякое бывает с головой. Нет смысла заставлять вас отдыхать, если вы не готовы к отдыху, это только усилит раздражение, и вам станет еще хуже. А на корамине вы продержитесь несколько часов, если вам срочно требуется что-то сделать; но уж потом придется либо как следует отдохнуть, либо искать себе другого доктора.
Слушая доктора, Чиверел обнаружил две вещи. Он был здоров — здоров как никогда — и чувствовал огромный прилив энергии и энтузиазма. Он вспомнил о множестве важных дел, которые нужно было сделать как можно скорее. Поэтому он сказал:
— Благодарю вас, доктор. Я выполню все, что вы говорите. Но кое-что мне хотелось бы сделать немедленно, Без этого я не смогу отдыхать.
— Так я и думал. — Доктор Кейв протянул руку и, взяв со стола флакончик с таблетками, задумчиво взглянул на него. Потом он перевел взгляд на Чиверела.
— Вы приняли две?
Чиверел нахмурился.
— Да, согласно вашему предписанию!
— Вы уверены, что приняли только две?
— Хм… да! Точно помню: я принял две таблетки и запил их водой. Хотя постойте. — Он задумался. — Нет, я принял четыре. Не нарочно. Вторые две я принял потому, что забыл о первых. Прошу прощения.
— Передо мной не надо извиняться, — сказал доктор Кейв с усмешкой на широком красном лице. — Извинитесь перед собой. Вы сами накликали беду. Случилось, по-видимому, вот что: вы задали себе такую нагрузку, что сердце не смогло ее выдержать. — Он снова усмехнулся. — Скажите, как себя чувствуешь в двух шагах от смерти?
И тут Чиверел вспомнил.
— Еще нет, — произнес он медленно.
— Что?
— Совсем не так, как можно предположить. Должно быть, мы переходим из одного времени в другое. Добираешься до конца в одном, но затем покидаешь его, словно переходишь в другое измерение, в другой тип времени.
— Вам это приснилось?
— Сам не знаю.
Доктор в последний раз затянулся и раздавил сигарету в пепельнице.
— Если вы еще хоть немного перенагрузите свою нервную систему, дорогой сэр, вы в два счета вылетите из всякого времени окончательно и бесповоротно.
Чиверел улыбнулся.
— Откуда вы знаете, доктор?
— Я не знаю, — отозвался тот, вставая. — Моя работа — Чинить тела, а ваше требует присмотра. — Он повертел в руке флакончик с таблетками. — Я, кстати, заберу это. А вы, не перенапрягаясь, займитесь тем, что, по-вашему, нельзя оставить без внимания, а потом попросите Отли или кого-нибудь из труппы проводить вас в гостиницу, лягте в постель и до моего прихода не вставайте. Я приду завтра утром. И не тревожьтесь, если сегодня вам будет спаться не очень хорошо. И не принимайте снотворного — просто лежите спокойно. Доброй ночи!
— Доброй ночи, доктор, — сказал Чиверел вслед ему. — Спасибо. Кстати, если вам попадется Отли, попросите его зайти ко мне на минуту.
Доктор уже в дверях махнул своей черной сумкой в знак согласия.
Чиверел медленно и испытующе оглядел Зеленую Комнату — два стеклянных шкафа, мебель, портреты, высокое зеркало в нише. Это была та самая комната, вид которой еще недавно наводил на него тоску. И все же это не была прежняя комната, потому что тогда она была мертвой, а теперь — полной жизни. Или он, смотревший на нее, был мертв и теперь снова вернулся к жизни. Теперь он озирался по сторонам с удивлением, и нежностью, и странной радостью. Жажда деятельности, какой он не знал уже много лет, охватила его. Так мало времени, если мерить здешней мерой, и так много нужно сделать, сначала в этой самой комнате, а потом в огромном сверкающем мире за ее пределами, таком страшном, таком удивительном. Не так уж важно, за что человек берется, когда перед ним столько прекрасных целей, но все же Чиверелу повезло, у него есть его профессия, его мастерская, его чудесная золотая игрушка, Театр…
18
— Да, мистер Чиверел? — спросил Отли.
— У меня к вам две просьбы, если позволите. — И он замолчал.
Отли улыбнулся.
— Вам ведь уже получше, правда?
— Мне кажется, да. Так вот. Во-первых, попросите вашего секретаря дозвониться до сэра Джорджа Гэвина — его номер Риджент шесть один пятьдесят. Может быть, он еще не вернулся, но пусть ему передадут, чтобы он сразу же позвонил мне сюда, — это довольно срочно.
Отли записывал.
— Ясно… так. Что-нибудь еще, мистер Чиверел?
— Еще… помните молодую актрису, которая хотела встретиться со мной…
— Это я виноват. Она как-то проскользнула мимо нас…
— Нет, ничего страшного. — Он кашлянул. — Я отказался поговорить с ней. Я был не прав. И если она вернется, я хочу с нею встретиться.
— Хорошо, мистер Чиверел, — ответил Отли с сомнением. — Только не очень похоже, чтобы она вернулась.
Чиверел посмотрел на него невидящим взглядом.
— Я думаю, что она может вернуться, — медленно произнес он. — Уходя, она сказала — тогда мне это показалось странным: “Вы пожалеете, что сказали это”. Это было после того, как я велел ей уйти. И она была совершенно права. Теперь я и в самом деле жалею.
Лицо Отли по-прежнему выражало сомнение.
— Все-таки… от этого ведь она не вернется обратно?
— Не знаю. Может быть, и вернется. И еще она сказала, чтобы я остерегался.
— Остерегались чего?
— Я думаю, привидений.
Отли засмеялся.
— А-а… вот, я же говорил вам, мистер Чиверел. Вы знаете, как они все суеверны.
— А вы?
— Нет, нет, я — нет.
— А я, по-моему, да, — сказал Чиверел медленно.
В комнату вперевалку вошел старый Альфред Лезерс.
— Я не помешаю?
— Нет, заходи, Альфред.
— У меня перерыв, — сказал Альфред с легкой одышкой, — вот я и вскарабкался поглядеть, как ты тут.
— Мы говорили о привидениях. И я как раз собирался напомнить мистеру Отли, что ведь мы сами тоже привидения.
Отли улыбнулся.
— Ну, ну, мистер Чиверел, не надо об этом. Значит, я постараюсь поскорее дозвониться до Лондона и скажу на служебном подъезде, чтобы эту молодую особу пропустили наверх, если она вернется.
Когда Отли вышел, Альфред Лезерс подтащил стул поближе к Чиверелу и уселся, задумчиво жуя резинку. Чиверел с любовью смотрел на его помятое лицо. Им часто приходилось работать вместе, и не один раз старый Альфред вывозил финал второго акта или каверзный третий акт очередной пьесы Чиверела с помощью своей прекрасной техники и огромного опыта. И теперь, когда старый актер сидел здесь, радуясь минутной передышке, он напомнил Чиверелу кого-то виденного совсем недавно.
— Альфред, а ты веришь, что мы тоже привидения?
— Я частенько чувствую себя привидением.
— Да я не о том, старый греховодник!
— Ну, тогда я не знаю, о чем ты. — Альфред прерывисто вздохнул и уставился на мозоль, выпиравшую у него из левого ботинка. — Но я — то вот о чем, Мартин, малыш: слишком уж долго я играл… и, как любят говорить молодые, я выхожу в тираж.
— Чепуха, Альфред!
— Нет, нет. Послушай меня. Собственно говоря, и Театр выходит в тираж. За этот час у нас на сцене раза два-три заедало, и мы с Паулиной и Джимми Уайтфутом немножко повздорили, потрепали друг другу нервы, как оно вообще бывает на последних репетициях. И мне подумалось, что прав ты, а они ошибаются. Театр дошел до последней черты, и нам остается только лишь признать это. — И он покачал своей большой старой головой.
Чиверел тоже покачал головой.
— Он был, конечно, иным в дни твоей молодости, а? — спросил он вкрадчиво.
— Иным? — вскричал Альфред, мгновенно расцветая. — Безусловно.
— Я думаю, тебе многое довелось повидать в Театре, Альфред? — Он словно подавал ему реплику.
— Да, Мартин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18