— Напиши об этом для нашей газеты, Юзеф! Такой аспект нов, он заинтересует немецкого читателя.
Йозеф. — Меня сейчас волнует польский, литовский, русский, украинский, белорусский и еврейский читатель, Фриц… А потом я непременно напишу для Вас. Все, что публикуется у вас, далеко от нашей борьбы, понимаешь? Это роскошь — публиковаться у вас в такое время… Публиковаться надо здесь, чтобы это доходило — в любом виде — до наших людей.
Фриц. — Объясни мне суть споров о Думе между своими — большевиками и меньшевиками…
Йозеф. — Большевики предлагали игнорировать выборы в Думу, продолжать борьбу за свержение монархии, ибо она не намерена сдавать свои позиции. Меньшевики, наоборот, требовали участия в работе Думы, полагая, что она станет трибуной для легальной агитации против тирании. Правоту большевиков доказала история: через несколько месяцев после выборов, когда царь уволил премьер — министра Витте, который показался ему либералом, Дума была беззаконно распущена, депутаты выброшены вон, часть арестована. Пришел Столыпин. Этого не устроила и вторая Дума — прошло слишком много левых кадетов и социал-демократов, центристско правое большинство Гучкова и Пуришкевича оказалось зыбким. Тогда Столыпин разогнал и вторую Государственную думу, бросив в Петропавловскую крепость депутатов от социал-демократии, обвинив их в военном заговоре, что есть ложь, провокаторский повод властям расправиться с неугодными… Я тороплюсь в Петербург, чтобы послушать процесс над депутатами первой Думы…
Фриц. — Второй.
Йозеф. — Нет, именно первой. Социал-демократов второй Думы уже отправили в каторгу А вот депутатов первой Думы, подписавших в Выборге беззубое воззвание против произвола, до сих пор не судили. Почему?
Фриц. — Это я тебя должен спросить «почему», Юзеф.
Йозеф. — Видимо, власти готовят какой-то сюрприз. Это игра, Фриц Игра в кошки— мышки. Я думаю, после скандала с фарсом суда против социал-демократических депутатов второй Думы сейчас Столыпин будет делать хорошую мину при плохой игре, вполне либеральный процесс в открытом заседании…
Фриц. — А как ты вообще относишься к Столыпину?
Йозеф. — Недюжинный человек Именно этого царь и бюрократия ему и не простят.
Фриц. — Но ведь на всех фотопортретах он вместе с государем…
Йозеф. — Веришь спектаклям? Странно, я считал, что ты больший прагматик. Прежде чем мы вернемся к исследованию царской камарильи, закончу с Думой. При выборах в третью Думу большевики сняли лозунг бойкота. И не потому, что партия переменила свое отношение к этому органу, мы поняли, что вооруженное столкновение с самодержавием проиграно, революция — временно — пошла на убыль, империя покрыта виселицами, работают военно-полевые суды, царствует страх это в России быстро реанимируется, значит, сейчас надо переходить к легальным методам борьбы, то есть использовать Думу. Есть вопросы?
Фриц. — Костяк четок. Спасибо. А теперь про тех, кто противостоит прогрессу…
Йозеф. — Сколько времени до отхода поезда?
Фриц. — Полтора часа.
Йозеф. — Тебе придется поменять билет на завтра, если я стану рассказывать обо всех противниках прогресса в России, у нас накопилась достаточно серьезная картотека не только по северной столице и Москве, но и по крупнейшим центрам империи. Ладно, остановимся на узловых фигурах…
Фриц. — Кстати, ты запомнил просьбу Розы о господине Родэ?
Йозеф. — Да, конечно. Только, пожалуйста, впредь никогда не называй имен товарищей в публичных местах…
Фриц. — Неужели ты думаешь, что эти пьяные финны слушают нас?
Йозеф. — Я допускаю такую возможность.
Фриц. — Тогда зачем говоришь со мной?
Йозеф — Во-первых, сейчас не девятьсот четвертый год, а седьмой, сил у нас побольше. А во-вторых я говорю о проблемах общего плана, это не может причинить вреда никому из товарищей, кроме, пожалуй, меня.
Фриц — Понял, учту едем дальше.
Йозеф. — Итак, наши противники. Как ты понимаешь ведущей силой в борьбе с революцией является охранка, департамент полиции, министерство внутренних дел. Армию царь боится, он не очень-то верит своим войскам особенно после краха на Востоке и восстания на «Потемкине». Самой заметной фигурой политического сыска империи был директор департамента полиции Лопухин. Но его как человека близкого министру Плеве убитого эсерами сняли. — в России каждый новый министр набирает своих людей прежних гонит. На его место сели Трусевич и его заместитель Зуев. Эти особого веса не представляют в силу того что свои позиции очень укрепил полковник Герасимов, шеф петербургской охранки работающий непосредственно на Столыпина. Эту фамилию запомни непременно. Безусловно тебе следует знать, кто такой Петр Рачковский. Хотя он сейчас активной роли не играет, но именно он был создателем русской заграничной агентуры, работал в Париже, воевал против народовольцев, потом попал в немилость у Плеве бывшего тогда министром внутренних дел и был уволен в отставку. Однако как только Плеве убили эсеры военный диктатор Петербурга генерал Трепов вернул Рачковского, сделав директором политической части департамента полиции. Говорят Герасимов поначалу попал под его начальство. Это мы еще не проверяли. Но ясно то что сейчас верховодит именно Герасимов а Рачковский ушел на второй план если вообще не готовится к отставке, хотя говорят его пытался защищать директор полиции Трусевич активный противник Герасимова.
Фриц. — Ничего не понимаю! Революция еще до конца не окончена, страна разорена, а те которые держат власть — Герасимовы, Трусевичи, Рачковские — грызутся между собою! Как это объяснить?
Йозеф. — Где и когда ты встречал единение среди тех, кто лишен общественной идеи?! Каждый из поименованных мною думает о себе Фриц о своей карьере своем имени своем будущем Своем! Вот потому мы убеждены в победе! Мы же думаем о благе народа личная выгода от революции — это бред, термидор а не революция!
Фриц. — Ты не мог бы помочь мне.
Йозеф. — В чем?
Фриц. — Я бы очень хотел побеседовать с Карповым и Астрономом. В Лондоне писали что они являются членами ЦК социал-демократов. И с Дедом, который транспортирует литературу в Россию из Берлина.
Йозеф. — Вряд ли Фриц. Еще вопросы?
Фриц. — Почему среди социал-демократов по-прежнему так сильны расхождения? Они говорят, бьются, как и сановники в Петербурге.
Йозеф. — Эти расхождения носят как понимаешь, совершенно иной оттенок чем драка в Петербурге. Ленин отстаивает одну точку зрения, Федор Дан — другую, но тут вопрос талантливости, провидения, даже сказал бы я… Дан ведь, выступая за блок с кадетами не о себе думал, он был искренне убежден, что так будет лучше революции, то есть народу. Это турнир талантов Фриц, в котором победит наиболее талантливый.
Фриц. — Кто же?
Йозеф. — Ленин.
Фриц. — Это псевдоним?
Йозеф. — Видимо.
Фриц. — А подлинная фамилия тебе неизвестна?
Йозеф. — Даже если бы я ее и знал я не вправе открыть ее закон конспирации… Ленин лишен неподвижности, чем грешит Дан, в нем нет догматизма, он следует не идолу буквы, он держит руку на пульсе жизни. Беда многих товарищей меньшевиков в том, что они страшатся отступить, признать свою неправоту выработать новый курс публично отказавшись от прежнего. Вот этого страшного, кандального в Ленине нет в этом залог того, что он…
Фриц. — Почему ты не закончил?
Йозеф. — А разве так не ясно?
Фриц. — Хорошо давай перейдем к камарилье, к царю и его семье.
Йозеф. — Там такой же раскордаж, как среди полицейских чиновников. Между царем и великим князем Николаем Николаевичем существуют расхождения. Дмитрии Константинович внук императора Николая Первого и Дмитрии Павлович внук императора Александра Второго, двоюродный дядя Николая Второго, тянут свою линию, посещают салоны где царя и царицу нескрываемо бранят как людей темных неспособных к европейскому решению русской трагедии. Елизавета Федоровна вдова великого князя Сергея, убитого Яцеком Каляевым не встречается со своей сестрой царицей Александрой Федоровной. Да, да. сестры родные сестры принцессы Гессенские и Рейнские, не разговаривают глядят врагами Великий князь Кирилл Владимирович исключен из службы и лишен звания флигель-адъютанта за то, что вступил в брак со своей двоюродной сестрой, а ведь пожалуй, единственный из Романовых кто видел войну, воочию был на броненосце «Петропавловск» во время боя с японцами, чудом спасся когда случилась трагедия. Царь и Александра Федоровна живут замкнуто под охраной генералов Дедюлина и Спиридовича, закрытое общество, тайна за семью печатями — в театрах не бывают, вернисажах тоже; специальный поезд мчит их в Крым, в Ливадию, мчит без остановок, только чтоб мимо страны, мимо, мимо, мимо…
Фриц. — Странно, отчего же все-таки Россия до сих пор не развалилась?
Йозеф. — Россия не развалится, Фриц. Развалится империя. А Россия и романовская империя — понятия взаимоисключающие.
Фриц. — Слишком красивая фраза, чтобы убеждать в своей истинности. Правда звучит проще.
Йозеф. — Ты, кстати, сформулировал свою позицию красивее, чем я. Но тем не менее я тебя в неправде не упрекаю. Действительно, правда должна звучать просто. Тот, кто мечтает о возвращении прошлого, — дурак, уповающий лишь на современное — заземленный мышонок, надеющийся на одно лишь будущее — прожектер… Прав лишь тот, кто объединяет в себе все эти три ипостаси.
Фриц. — Тоже красиво, но возразить не могу, согласен. Как я могу тебя найти, Юзеф? Если мне понадобится встреча? Через Розу?
Йозеф. — Мы уже уговорились — без имен. Ладно? Я сам найду тебя, Фриц. Я скоро буду в твоих краях.
Фриц. — Теперь последнее… Отчего ваш парламент назван Думой? На Западе этого никто не понимает.
Йозеф. — Дума — это не парламент. У нас по-прежнему нет конституции. Дума — это место, где говорят, Фриц, отводят душу, но не решают. Дума — от слова «думать», а не «решать», то есть «властвовать». Царь создал именно такой орган, где можно облегчить гнев, поговорить, но не делать…"
Буду рад, милостивый государь, Нил Петрович, ежели Вы поручите соответствующим сотрудникам навести справки о «Фрице» и «Йозефе», а также о тех, кого они упоминали в своем собеседовании.
Остаюсь Вашего Высокоблагородия
покорнейшим слугою ротмистр Кузнецов,
помощник начальники Гельсингфорсского
представительства Департамента полиции".
Зуев усмехнулся, подумав, — что обо всех тех, кого упоминали «Фриц» и «Йозеф», справки навести невозможно. Как их наведешь в салоне вдовствующей императрицы Марии Федоровны или замке Кирилла Владимировича?!
Зуев перечитал письмо еще раз: опасный документ; от себя запускать в работу нельзя, священные особы государя и государыни затронуты в таком контексте, который не может не вызвать гнев в сферах; довериться некому: директор департамента Трусевич, хоть и работал в прошлом веке по судебному ведомству, не моргнет глазом, отдаст на заклание, а уж о поддержке и думать нечего. Каждый первый боится своего второго, а посему норовит этих вторых менять почаще; меня столкнуть нетрудно — был выдвинут Плеве, сотрудничал с Лопухиным, уволенным в позорную отставку, конечно, я тут как бельмо на глазу, таким не верят; если б не трусость, страх движения, давно б вышвырнули, а так, затаившись, ждут неверного шага; дудки; говорить, что все, молчать, когда другие молчат, и дел не делать — не подкопаются, у нас жрут только тех, кто высовывается, самость свою выказывает…
Тем не менее Зуев понимал, что полученная информация таит в себе возможность интереснейшей комбинации, найди он этих самых «Фрица» и «Юзефа».
Поэтому, выписав имена и фамилии, его заинтересовавшие, на отдельные карточки, Зуев попросил своего помощника запустить «материал» в работу.
Ответы, полученные через три недели, заставили его еще раз задуматься над документом из Гельсингфорса;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Йозеф. — Меня сейчас волнует польский, литовский, русский, украинский, белорусский и еврейский читатель, Фриц… А потом я непременно напишу для Вас. Все, что публикуется у вас, далеко от нашей борьбы, понимаешь? Это роскошь — публиковаться у вас в такое время… Публиковаться надо здесь, чтобы это доходило — в любом виде — до наших людей.
Фриц. — Объясни мне суть споров о Думе между своими — большевиками и меньшевиками…
Йозеф. — Большевики предлагали игнорировать выборы в Думу, продолжать борьбу за свержение монархии, ибо она не намерена сдавать свои позиции. Меньшевики, наоборот, требовали участия в работе Думы, полагая, что она станет трибуной для легальной агитации против тирании. Правоту большевиков доказала история: через несколько месяцев после выборов, когда царь уволил премьер — министра Витте, который показался ему либералом, Дума была беззаконно распущена, депутаты выброшены вон, часть арестована. Пришел Столыпин. Этого не устроила и вторая Дума — прошло слишком много левых кадетов и социал-демократов, центристско правое большинство Гучкова и Пуришкевича оказалось зыбким. Тогда Столыпин разогнал и вторую Государственную думу, бросив в Петропавловскую крепость депутатов от социал-демократии, обвинив их в военном заговоре, что есть ложь, провокаторский повод властям расправиться с неугодными… Я тороплюсь в Петербург, чтобы послушать процесс над депутатами первой Думы…
Фриц. — Второй.
Йозеф. — Нет, именно первой. Социал-демократов второй Думы уже отправили в каторгу А вот депутатов первой Думы, подписавших в Выборге беззубое воззвание против произвола, до сих пор не судили. Почему?
Фриц. — Это я тебя должен спросить «почему», Юзеф.
Йозеф. — Видимо, власти готовят какой-то сюрприз. Это игра, Фриц Игра в кошки— мышки. Я думаю, после скандала с фарсом суда против социал-демократических депутатов второй Думы сейчас Столыпин будет делать хорошую мину при плохой игре, вполне либеральный процесс в открытом заседании…
Фриц. — А как ты вообще относишься к Столыпину?
Йозеф. — Недюжинный человек Именно этого царь и бюрократия ему и не простят.
Фриц. — Но ведь на всех фотопортретах он вместе с государем…
Йозеф. — Веришь спектаклям? Странно, я считал, что ты больший прагматик. Прежде чем мы вернемся к исследованию царской камарильи, закончу с Думой. При выборах в третью Думу большевики сняли лозунг бойкота. И не потому, что партия переменила свое отношение к этому органу, мы поняли, что вооруженное столкновение с самодержавием проиграно, революция — временно — пошла на убыль, империя покрыта виселицами, работают военно-полевые суды, царствует страх это в России быстро реанимируется, значит, сейчас надо переходить к легальным методам борьбы, то есть использовать Думу. Есть вопросы?
Фриц. — Костяк четок. Спасибо. А теперь про тех, кто противостоит прогрессу…
Йозеф. — Сколько времени до отхода поезда?
Фриц. — Полтора часа.
Йозеф. — Тебе придется поменять билет на завтра, если я стану рассказывать обо всех противниках прогресса в России, у нас накопилась достаточно серьезная картотека не только по северной столице и Москве, но и по крупнейшим центрам империи. Ладно, остановимся на узловых фигурах…
Фриц. — Кстати, ты запомнил просьбу Розы о господине Родэ?
Йозеф. — Да, конечно. Только, пожалуйста, впредь никогда не называй имен товарищей в публичных местах…
Фриц. — Неужели ты думаешь, что эти пьяные финны слушают нас?
Йозеф. — Я допускаю такую возможность.
Фриц. — Тогда зачем говоришь со мной?
Йозеф — Во-первых, сейчас не девятьсот четвертый год, а седьмой, сил у нас побольше. А во-вторых я говорю о проблемах общего плана, это не может причинить вреда никому из товарищей, кроме, пожалуй, меня.
Фриц — Понял, учту едем дальше.
Йозеф. — Итак, наши противники. Как ты понимаешь ведущей силой в борьбе с революцией является охранка, департамент полиции, министерство внутренних дел. Армию царь боится, он не очень-то верит своим войскам особенно после краха на Востоке и восстания на «Потемкине». Самой заметной фигурой политического сыска империи был директор департамента полиции Лопухин. Но его как человека близкого министру Плеве убитого эсерами сняли. — в России каждый новый министр набирает своих людей прежних гонит. На его место сели Трусевич и его заместитель Зуев. Эти особого веса не представляют в силу того что свои позиции очень укрепил полковник Герасимов, шеф петербургской охранки работающий непосредственно на Столыпина. Эту фамилию запомни непременно. Безусловно тебе следует знать, кто такой Петр Рачковский. Хотя он сейчас активной роли не играет, но именно он был создателем русской заграничной агентуры, работал в Париже, воевал против народовольцев, потом попал в немилость у Плеве бывшего тогда министром внутренних дел и был уволен в отставку. Однако как только Плеве убили эсеры военный диктатор Петербурга генерал Трепов вернул Рачковского, сделав директором политической части департамента полиции. Говорят Герасимов поначалу попал под его начальство. Это мы еще не проверяли. Но ясно то что сейчас верховодит именно Герасимов а Рачковский ушел на второй план если вообще не готовится к отставке, хотя говорят его пытался защищать директор полиции Трусевич активный противник Герасимова.
Фриц. — Ничего не понимаю! Революция еще до конца не окончена, страна разорена, а те которые держат власть — Герасимовы, Трусевичи, Рачковские — грызутся между собою! Как это объяснить?
Йозеф. — Где и когда ты встречал единение среди тех, кто лишен общественной идеи?! Каждый из поименованных мною думает о себе Фриц о своей карьере своем имени своем будущем Своем! Вот потому мы убеждены в победе! Мы же думаем о благе народа личная выгода от революции — это бред, термидор а не революция!
Фриц. — Ты не мог бы помочь мне.
Йозеф. — В чем?
Фриц. — Я бы очень хотел побеседовать с Карповым и Астрономом. В Лондоне писали что они являются членами ЦК социал-демократов. И с Дедом, который транспортирует литературу в Россию из Берлина.
Йозеф. — Вряд ли Фриц. Еще вопросы?
Фриц. — Почему среди социал-демократов по-прежнему так сильны расхождения? Они говорят, бьются, как и сановники в Петербурге.
Йозеф. — Эти расхождения носят как понимаешь, совершенно иной оттенок чем драка в Петербурге. Ленин отстаивает одну точку зрения, Федор Дан — другую, но тут вопрос талантливости, провидения, даже сказал бы я… Дан ведь, выступая за блок с кадетами не о себе думал, он был искренне убежден, что так будет лучше революции, то есть народу. Это турнир талантов Фриц, в котором победит наиболее талантливый.
Фриц. — Кто же?
Йозеф. — Ленин.
Фриц. — Это псевдоним?
Йозеф. — Видимо.
Фриц. — А подлинная фамилия тебе неизвестна?
Йозеф. — Даже если бы я ее и знал я не вправе открыть ее закон конспирации… Ленин лишен неподвижности, чем грешит Дан, в нем нет догматизма, он следует не идолу буквы, он держит руку на пульсе жизни. Беда многих товарищей меньшевиков в том, что они страшатся отступить, признать свою неправоту выработать новый курс публично отказавшись от прежнего. Вот этого страшного, кандального в Ленине нет в этом залог того, что он…
Фриц. — Почему ты не закончил?
Йозеф. — А разве так не ясно?
Фриц. — Хорошо давай перейдем к камарилье, к царю и его семье.
Йозеф. — Там такой же раскордаж, как среди полицейских чиновников. Между царем и великим князем Николаем Николаевичем существуют расхождения. Дмитрии Константинович внук императора Николая Первого и Дмитрии Павлович внук императора Александра Второго, двоюродный дядя Николая Второго, тянут свою линию, посещают салоны где царя и царицу нескрываемо бранят как людей темных неспособных к европейскому решению русской трагедии. Елизавета Федоровна вдова великого князя Сергея, убитого Яцеком Каляевым не встречается со своей сестрой царицей Александрой Федоровной. Да, да. сестры родные сестры принцессы Гессенские и Рейнские, не разговаривают глядят врагами Великий князь Кирилл Владимирович исключен из службы и лишен звания флигель-адъютанта за то, что вступил в брак со своей двоюродной сестрой, а ведь пожалуй, единственный из Романовых кто видел войну, воочию был на броненосце «Петропавловск» во время боя с японцами, чудом спасся когда случилась трагедия. Царь и Александра Федоровна живут замкнуто под охраной генералов Дедюлина и Спиридовича, закрытое общество, тайна за семью печатями — в театрах не бывают, вернисажах тоже; специальный поезд мчит их в Крым, в Ливадию, мчит без остановок, только чтоб мимо страны, мимо, мимо, мимо…
Фриц. — Странно, отчего же все-таки Россия до сих пор не развалилась?
Йозеф. — Россия не развалится, Фриц. Развалится империя. А Россия и романовская империя — понятия взаимоисключающие.
Фриц. — Слишком красивая фраза, чтобы убеждать в своей истинности. Правда звучит проще.
Йозеф. — Ты, кстати, сформулировал свою позицию красивее, чем я. Но тем не менее я тебя в неправде не упрекаю. Действительно, правда должна звучать просто. Тот, кто мечтает о возвращении прошлого, — дурак, уповающий лишь на современное — заземленный мышонок, надеющийся на одно лишь будущее — прожектер… Прав лишь тот, кто объединяет в себе все эти три ипостаси.
Фриц. — Тоже красиво, но возразить не могу, согласен. Как я могу тебя найти, Юзеф? Если мне понадобится встреча? Через Розу?
Йозеф. — Мы уже уговорились — без имен. Ладно? Я сам найду тебя, Фриц. Я скоро буду в твоих краях.
Фриц. — Теперь последнее… Отчего ваш парламент назван Думой? На Западе этого никто не понимает.
Йозеф. — Дума — это не парламент. У нас по-прежнему нет конституции. Дума — это место, где говорят, Фриц, отводят душу, но не решают. Дума — от слова «думать», а не «решать», то есть «властвовать». Царь создал именно такой орган, где можно облегчить гнев, поговорить, но не делать…"
Буду рад, милостивый государь, Нил Петрович, ежели Вы поручите соответствующим сотрудникам навести справки о «Фрице» и «Йозефе», а также о тех, кого они упоминали в своем собеседовании.
Остаюсь Вашего Высокоблагородия
покорнейшим слугою ротмистр Кузнецов,
помощник начальники Гельсингфорсского
представительства Департамента полиции".
Зуев усмехнулся, подумав, — что обо всех тех, кого упоминали «Фриц» и «Йозеф», справки навести невозможно. Как их наведешь в салоне вдовствующей императрицы Марии Федоровны или замке Кирилла Владимировича?!
Зуев перечитал письмо еще раз: опасный документ; от себя запускать в работу нельзя, священные особы государя и государыни затронуты в таком контексте, который не может не вызвать гнев в сферах; довериться некому: директор департамента Трусевич, хоть и работал в прошлом веке по судебному ведомству, не моргнет глазом, отдаст на заклание, а уж о поддержке и думать нечего. Каждый первый боится своего второго, а посему норовит этих вторых менять почаще; меня столкнуть нетрудно — был выдвинут Плеве, сотрудничал с Лопухиным, уволенным в позорную отставку, конечно, я тут как бельмо на глазу, таким не верят; если б не трусость, страх движения, давно б вышвырнули, а так, затаившись, ждут неверного шага; дудки; говорить, что все, молчать, когда другие молчат, и дел не делать — не подкопаются, у нас жрут только тех, кто высовывается, самость свою выказывает…
Тем не менее Зуев понимал, что полученная информация таит в себе возможность интереснейшей комбинации, найди он этих самых «Фрица» и «Юзефа».
Поэтому, выписав имена и фамилии, его заинтересовавшие, на отдельные карточки, Зуев попросил своего помощника запустить «материал» в работу.
Ответы, полученные через три недели, заставили его еще раз задуматься над документом из Гельсингфорса;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41