Этот мандат у взрывников открывает любые двери так же легко, как и закрывает их. Красный флажок над головой - все обязаны лежать в укрытии.
И Жора остановился: он не мог не подчиниться приказу.
Федька бросился вперед, больше не оборачиваясь. Бычья сопка вырастала на глазах, она неудержимо приближалась к нему, она наваливалась на него, молчаливая, настороженная, готовая каждую минуту взорваться, раскидав вокруг огромные глыбы.
Федька бежал, мягко ступая на носки, чтобы не тревожить землю, в которой лежала взрывчатка. При каждом его шаге потрескивали скользкие, ломкие сосновые иглы.
Это потрескивание Федьке каждый раз слышалось грохотом. Таким же сильным, как и удары сердца. Около сопки, там, где начались камни, Федька остановился на секунду, страшась обернуться: позади была жизнь, а впереди лежала взрывчатка, которая прорубает дороги, усмиряет реки, дает руду и убивает людей.
Капли пота катились по лбу и щипали глаза. Подошвы сапог скользили по камням, и Федька каждый раз замирал, весь сжимался, но лез все выше и выше.
"Нет, нет! - думал он. - Ничего не может быть. Жорка, тайга, птицы, солнце, пыль на земле - все это вокруг меня! Нет, нет! Все будет хорошо!"
Лучи солнца стали холодными, по спине ползли мурашки, затылок был в испарине. В тайге по-прежнему пели птицы.
Федька все ж таки поскользнулся. Упал. До взрывчатки оставалось всего несколько метров. Федька побоялся встать. На какую-то долю минуты ему захотелось подняться и побежать прочь, в траншею, к Жорке. Он вытер со лба пот и пополз, завороженно глядя на камни, за которыми начиналась маленькая, совсем неглубокая штольня.
Федька подполз к камням, прижался всем телом к сухим, желтым травинкам, замер на секунду, а потом рывком поднялся. Заглянул в штольню и сразу же опустился на корточки. Потом лег на спину и судорожно, со всхлипыванием рассмеялся. Шнур выскочил из детонатора и сгорел, не дойдя до него примерно сантиметр.
Солнце нещадно жгло шею. Надрывались цикады, вспарывая своим криком томительную тишину полдня. Федька обернулся, и лицо его сморщилось в растерянной улыбке:
позади, метрах в десяти от него, стоял Жора Серегин.
- Что? - спросил Жора.
- Все в порядке, шнур выскочил, - хрипло ответил Федька.
- Пошли обратно?
- Погоди. Давай отдышусь малость.
- Закурим?
- Не хочу. Во рту пересохло.
Серегин сел на камни и сказал:
- Ну и натерпелся я страху!
Федька вздохнул и ответил:
- А я - ничего. Профессия, понимаешь, такая...
ПТЭ
Люди бросали в воздух шапки. По рельсам, довольно отфыркиваясь, шел паровоз "ФД"
с одним прицепным классным вагоном. Это был первый перед смычкой пробный рейс по участку трассы, построенному бригадами прораба. Этот участок, так же как и поселок, и дорога к руднику, и кинотеатр "Космос", и детсад на двадцать граждан, был построен в рекордные сроки Жорой Серегиным, Лехой с Киева, Федькой Взрывом, Пашкой и остальными ребятами неисправимыми романтиками, таежниками и землепроходцами.
Воздух был синий и ласковый. Но люди не видели ни зеленой реки, ни пихт, облитых солнцем, ни ручьев, которые пенились белыми гривами на перекатах. Сейчас люди видели только один паровоз, который осторожно подминал под себя рельсы, и не было для них ничего радостней этой картины.
Вел паровоз отец ветерана стройки, экскаваторщика Антона Силина. Того самого Силина, который зимой разгадал топь около Синего лога и заставил прораба заново пересчитывать генплан и делать непредусмотренный крюк в сорок метров.
Помощником машиниста стоял комсомольский секретарь депо Иван Брежко, а кочегаром - Юрка Софьин, тоже комсомолец. Такой состав бригады был подобран с умыслом, чтобы лишний раз отдать дань уважения комсомолу сердцу и запевале строительства. Установленный Пашкой на сосне репродуктор дрожал от натуги.
Гремела музыка. Почти все время звучала "Молодая гвардия".
По плану, предусмотренному постройкомом, экскаваторщик Антон Силин должен был подъехать к полотну, подсыпать на насыпь несколько ковшей грунта, а потом, подняв кран, как светофор, открыть путь паровозу, из окошка которого выглядывал машинист Сергей Иванович Силин - усатый старик, совершавший сегодня первый рейс по новой трассе и последний - в жизни. Машинист уходил на пенсию: начинало пошаливать сердце.
От прелой травы, укрывавшей землю, поднимался пар. В небе метались ласточки.
Ручьи пенились на перекатах белыми гривами.
Несчастье случилось в половине первого. Силин насыпал четыре ковша грунта, но в тот момент, когда он поднял последний, пятый ковш, заело кран. Силин выскочил из кабины и, покраснев от досады, побежал смотреть, в чем дело. И в эту минуту кран сработал, ухнул вниз, зацепив ковшом экскаваторщика. К Силину, лежавшему на траве, которая начинала краснеть от крови, протиснулся доктор Зия Куниятов.
- Если через час его доставить ко мне в больницу, он будет жить.
Антона Силина подняли и понесли к паровозу. Старик Силин, увидав окровавленное тело сына, стал белый как снег.
- Ты чего, Антон? - робко спросил он.
Сын молчал.
- Да что ты, Антоша?
Антон открыл глаза, взглянул на отца и снова зажмурился.
И в ту же секунду Силин-отец почувствовал, как в сердце вошла боль. Она растеклась по груди несносным жаром, и Силин тяжело грохнулся, подломив под свое грузное тело правую руку.
У доктора Зии затряслись губы. Он пощупал холодную руку старика, приложился ухом к груди и сказал:
- Это инфаркт.
Все посмотрели на помощника машиниста Ивана Брежко. Тот старательно вытирал концами руки, измазанные в масле. Никто не произносил ни слова. Никто не имел права ничего говорить, потому что на транспорте существует устав. ПТЭ. Правила технической эксплуатации. Это очень мудрые правила. Один из пунктов гласит, что паровозом может управлять только машинист. Помощник обязан подбрасывать уголь в топку, следить за приборами и выполнять все приказания машиниста. Виновные в нарушении правил несут суровое наказание.
Комсомольский секретарь Иван Брежко перестал вытирать пальцы, бросил промасленные концы на землю и сказал кочегару:
- Пойдем, Юрок.
Люди ни о чем не спрашивали. Все поняли, что комсомольский секретарь пошел на нарушение ПТЭ.
Иван Брежко работал с Силиным всего двадцать дней. Он вообще-то всего двадцать дней, как стал помощником машиниста. Все эти двадцать дней Иван наблюдал за тем, как старик Силин передвигал реверс, устанавливал засечку, открывал регулятор. Но никогда Иван не думал, что сделать эти три движения так страшно, так мучительно страшно. Даже на велосипед впервые страшно садиться. Иван почему-то вспомнил, как лет десять тому назад к нему в пионерлагерь приехал отец. Иван тогда не умел ездить на велосипеде, и ребята дразнили его за это "Небесным тихоходом".
Отец спросил:
- Хочешь, научу в один присест?
- Хочу, - ответил Иван.
- Ну, пошли, - сказал отец.
- Пошли, - согласился сын.
Они взяли у пионервожатой велосипед. Иван взобрался в седло и попросил:
- Только крепче держи, папка.
- Ладно.
- А то упаду.
- Не упадешь, - ответил отец и крикнул: - Жми! Иван нажал на педали и завалился на бок. Отец поддержал его. Иван нажал на педали еще сильней и поехал.
- Ох, здорово! - воскликнул он. - Пап, смотри, как здорово!
Отец молчал. Иван обернулся и не увидел отца. Он растерянно завертел рулем и упал. Поднялся, развернул велосипед, сел в седло и поехал обратно. Отец сидел, закинув ногу на ногу, и посмеивался.
"Сейчас мне нельзя падать, - подумал Иван, прежде чем подойти к реверсу, - просто никак нельзя".
- Еще уголька, Юрок, - попросил он кочегара, - еще, дорогой!
Высунувшись из окошка паровоза, он крикнул:
- Заносите людей! Едем!
Все видели, как паровоз резко взял с места. Потом встал. Снова рванулся. Люди кусали губы, потому что представляли себе, как переносят эти рывки отец и сын Силины. Паровоз зло зашипел и оттолкнулся от рельсов толстой струей белого пара.
Колеса начали вращаться все быстрей и быстрей. Паровоз пошел в поселок, где была больница.
Прораб и доктор Зия сидели рядом с белым стариком Силиным. Антон повернулся на бок, чтобы никто не видел его лица.
- Потерпи, старина, - сказал ему прораб, - пожалуйста, потерпи.
- У, зараза! - прохрипел Антон. - Плечо рвет! Мочи нету!
Доктор Зия мельком взглянул на часы и покачал головой: прошло уже больше двадцати минут, а паровоз только что тронулся с места.
- Спокойно, доктор, - улыбнувшись, сказал прораб, - мы успеем. Верно, Антон?
- О, слушай! -вскипел доктор Зия и взмахнул руками.
Его, доктора с трехмесячным стажем, всегда бесило прорабское медлительное спокойствие. Сейчас это спокойствие казалось доктору Зие особенно неуместным.
- Антон, - спросил прораб, - ты чего?
- Ничего, - прохрипел тот и сплюнул кровь, - потерплю! Ты, доктор, не волнуйся.
- Ох, слушай! - снова вскипел Зия Куниятов. - Не успокаивай меня, я и так холодный.
- Ты хочешь сказать, спокойный. Спокойный, а не холодный.
Зия раздул ноздри, замотал головой, но смолчал.
Прораб отошел к окну. Вагон был классный, обитый желтыми деревянными планочками.
В никелированных массивных подставках тонко дребезжали пузатые графины. Плюшевые диваны вдоль стены были низкие и до неудобного мягкие.
- Сергей Иваныч, - улыбнувшись, спросил прораб Силина-отца, - это вагон начальника дороги? Старик кивнул головой.
- А он у вас толстый?
- Не, - шепнул старик, - как жердь.
- Тогда ничего, - сказал прораб, - а то диваны больно уж мягкие. Но для острой кости ничего, в самый раз.
Прораб приоткрыл зеленые шторы и весь вдавился в окно. Потом он схватил ремни и с силой рванул створку на себя. Высунулся и закричал:
- Э, машинист!
Паровоз шел под гору, колеса зло перестукивались с рельсами, белый пар стелился по коричневой вохре откоса. Голова помощника машиниста в смотровом окошке паровоза показывалась только на мгновение. Иван Брежко смотрел на путь и сразу же убегал к топке - помогать кочегару и следить за приборами.
- Э! - снова закричал прораб, но еще громче. - Э, машинист!
Иван Брежко увидел прораба, улыбнулся ему и закивал головой: мол, все в порядке.
И снова исчез в паровозе.
А было далеко не все в порядке. Паровоз пошел по другой ветке, по той ветке, которая вела к руднику. А протянута эта ветка была всего на восемь километров.
Потом, сразу же за поворотом, после того как дорога выходила из сопок, рельсы кончались, потому что дорогу пересекала река. Ничего этого не знал да и не мог знать Иван Брежко. Все это знал прораб.
- Что ты вопишь, слушай! - рассердился доктор Зия. - Больных нервируешь.
- Поди ты, - сказал прораб, - знаешь куда!..
Зия Куниятов, увидел его побледневшее лицо, взбухшие под кожей желваки и замолчал, крепко сжав руку Силина-отца.
Тот разлепил холодные синие губы и спросил:
- Что, напортачили?
За окном промелькнул столбик. На нем была укреплена дощечка с цифрой "5".
Значит, до реки, до того места, где кончались рельсы, осталось пять километров.
- Где стоп-кран? - спросил прораб.
- В классном нету, - прошептал Силин-отец и повторил: - Напортачили, черти... - Посмотрел на сына и жалобно спросил: - Антоша, ты как?
- Идем, Юрок! - закричал Иван Брежко и яростно швырнул в обжигающую пасть полную лопату угля. - Идем ведь, а!
- Идем! - так же радостно ответил кочегар, и на его лоснящемся негритянском лице засверкала сахарная белизна зубов.
- Я, знаешь, чего боялся? - спросил Иван.
- Чего?
- Как с места пойдем.
- А я боюсь, как останавливаться будем.
- Ерунда!
Иван Брежко подбежал к окошку, высунулся по пояс и, залюбовавшись стройной шеренгой кедров, выстроившихся вдоль полотна, рассмеялся, счастливый:
- Экая красота, Юрок!
- Да уж, красота, - ответил кочегар, - я все руки отмотал!
- Ладно, ладно, - улыбнулся Иван, - сыпь жарче. Там прораб в вагоне руками машет, тебе в помощники просится.
1 2 3 4