этого требовали его операции.
Эллис и дети, конечно, уже спали, и ему вдруг почудилось, что они очень далеко от него и что он может никогда их не увидеть, не вернуться в свой дом, к той жизни, которую он так терпеливо и кропотливо строил.
Его охватил панический страх. Безумно захотелось немедленно вернуться, забыть о Тони, о Сиде Кубике, о Филе и всех прочих. Он вдруг возмутился: никто не имел права так грубо нарушать его налаженную жизнь!
Флешинг-авеню тоже ни в чем не изменилась, это было прямо невероятно: те же запахи возле сосисочных и ресторанов, тот же шум и звуки музыки, доносящиеся из увеселительных заведений.
Когда-то он был таким же молодым, как эти солдаты, которые смеялись, расталкивая прохожих, и эти парни — сигарета во рту, руки в карманах, — шнырявшие с таинственным видом мимо витрин.
Вдоль тротуара медленно ехал автомобиль, и Эдди показалось, что он увидел в нем знакомое лицо. Из окошка высунулась рука, помахала ему, и машина остановилась.
Это оказался Билл, по прозвищу Поляк. Рядом с ним на переднем сиденье расположились две девушки, позади в полумраке сидели еще одна девушка и мужчина, которого Эдди не знал. Билл не вышел из машины.
— Что ты здесь делаешь?
— Я проездом, зашел повидать мать.
Повернувшись к девушкам, Поляк пояснил:
— Это брат Тони. — И снова обратился к Эдди:
— Давно приехал? Я думал, ты где-то на Юге. Чуть ли не в Луизиане.
— Нет, во Флориде.
— Так-так, во Флориде. Тебе там хорошо живется?
Эдди сторонился Билла. Тот корчил из себя невесть что, был криклив, заносчив, его всегда окружали женщины, перед которыми он любил покрасоваться.
Каково его место в Организации? Конечно, он не на главных ролях. Билл промышлял вблизи пакгаузов, интересовался профсоюзами. Эдди подозревал, что он ссужает докерам деньги под проценты на короткий срок и скупает у них краденые товары.
— Выпьешь с нами стаканчик?
Приглашали не от чистого сердца: Билл лишь из любопытства остановил машину и даже не выключил мотор.
— Мы спешим в Манхаттан, там на Двадцатой улице в модном кабаре женщины пляшут нагишом.
— Спасибо. Я иду спать.
— Как хочешь. Есть известия от Тони?
— Нет.
Разговор с Биллом был окончен. Машина отъехала.
Поляк, должно быть, говорил о нем, об Эдди, со своими спутницами и с мужчиной, сидевшим позади. Что же он мог о нем сказать?
Эдди не тянуло к другим людям. Он редко впадал в уныние. Однако в этот вечер, несмотря на свое решение, он не мог заставить себя пойти спать. Ему хотелось поговорить с кем-то, кто отнесся бы к нему сердечно и кому он мог бы ответить тем же.
На память Эдди приходили лица и имена людей, которых легко было бы найти, стоило ему открыть дверь любого бара или ресторана на этой улице. Но никто из этих людей ему не подходил. Ни в ком он не нашел бы того, что искал, что ему было нужно.
Лишь втянув носом ползущий из какого-то дома запах чеснока, он подумал о Пепе Фазоли, толстом парне, своем однокашнике, который обзавелся кабачком, где всегда можно было перекусить. Небольшое длинное и узкое помещение со стойкой и несколькими столиками. Там подавали спагетти, сосиски и биточки.
Во Флориде, когда они с Эллис ели в итальянском ресторане спагетти, он иногда повторял с оттенком грусти:
— Их не сравнить со спагетти у Фазоли.
Эдди захотелось есть, и он вошел в кабачок. За стойкой два повара в замасленных халатах хлопотали у электрических плит. Официантки в черных платьях и белых передниках сновали между столиками, заложив за ухо карандаш. Казалось, записав заказ, они вкалывают карандаш в волосы, как гребень.
Половина мест пустовала. Радиола наигрывала что-то душещипательное. Пеп был на месте, тоже в поварском халате, еще более приземистый и толстый, чем его помнил Эдди. Он не мог не узнать Эдди, когда тот усаживался на табурет, но не бросился к нему поздороваться, может быть, даже поколебался, прежде чем подойти.
— Я знал, что ты в нашем квартале, но не был уверен, что зайдешь ко мне.
Обычно Пеп более бурно проявлял свои чувства.
— А откуда ты мог узнать, что я в Бруклине?
— Видели, как ты входил к матери.
Слова Пепа встревожили Эдди. На улице он несколько раз оборачивался, чтобы убедиться, что за ним не следят. Но никого не заметил. А когда он выходил из дома матери, вокруг не было ни души.
— Кто меня видел?
Пеп сделал неопределенный жест:
— Черт подери, почем я знаю? Здесь топчется столько народу.
Это была не правда. Пеп знал, кто ему говорил про Эдди, почему же он не хотел сказать?
— Спагетти под соусом?
С ним обращались как с обыкновенным посетителем.
Следовало отказаться, ответить, что он сыт. Но Эдди не осмелился. Точно так же, как он не осмелился отказаться от кьянти у матери. Ведь его старый товарищ мог обидеться. Он утвердительно кивнул, и Пеп повернулся, чтобы передать заказ одному из двух поваров.
— У тебя неважный вид.
Уж не сказал ли Пеп это нарочно? Эдди всегда очень беспокоило собственное здоровье. Стена перед ним была вся в зеркалах, на них мелом писали дежурные блюда. От поднимавшегося над плитами кухонного чада зеркало, перед которым он сидел, потускнело, да, вероятно, это и вообще было плохое зеркало. Эдди видел в нем свое более бледное, чем обычно, лицо, темные круги под глазами, бесцветные губы. Ему даже показалось, что нос слегка искривился, как у Джино.
— Есть новости от Тони?
Всем все известно, все в курсе его дел, все точно сговорились и, когда задавали ему этот вопрос, косились на него, словно подозревая в постыдных намерениях.
— Он мне не писал.
— А-а!
Пеп дальше не расспрашивал. Подойдя к кассе, он выбил чек.
— Ты возвращаешься во Флориду? — сквозь зубы спросил он так, словно ответ его не интересовал.
— Да, но еще не знаю когда.
Ему подали спагетти под очень острым соусом, от запаха которого его затошнило. Есть не хотелось, но он пересилил себя.
— Кофе эспрессо?
— Пожалуйста.
Двое молодых парней с другого конца стойки упорно смотрели в его сторону, и Эдди был уверен, что они говорят о нем. По-видимому, он представлялся им важной персоной. Это были новички, стоявшие в самом низу иерархической лестницы, такие, кому время от времени бросают пять долларов за какую-нибудь мелкую услугу.
Раньше Эдди доставило бы удовольствие, что на него так смотрят, но сегодня он не знал, как себя держать. Ему не нравилось еще и выражение лица Пепа, который все время вертелся возле него. Пеп, в сущности, был одним из тех, кого можно было считать другом. Эдди вспомнил, как однажды лунной ночью разоткровенничался с ним.
Они шатались по улицам, и было им тогда лет шестнадцать-семнадцать. Он толковал Пепу об установленном порядке, о его необходимости и о том, как глупо и опасно отклоняться от него.
— Спагетти невкусные?
— Очень вкусные.
И Эдди постарался доесть все, несмотря на привкус подгорелого сала и обилие чеснока. Не надо было заходить к Фазоли. Не надо было заходить к матери.
Ну что такого страшного случилось бы, если бы он возвратился в Санта-Клару и позвонил Сиду Кубику, что не нашел никаких следов брата? Но он был очень исполнителен.
— Сколько я тебе должен?
— Брось.
— Ну нет. С какой стати?
Ему позволили уплатить. В первый раз. И Эдди еще острее почувствовал, что он здесь чужой.
Ему никак не удавалось определить, чуждаются ли его окружающие или он сам их сторонится. Гостиница находилась не очень далеко, всего в двух кварталах. Он решил возвратиться туда, теперь уже нигде не задерживаясь, однако зашел еще в один бар. Эдди смутно помнил тамошнего бармена, ему случалось играть с ним в кости. Бармен сменился, владелец тоже. Стойка была темного цвета, стены в коричневых панелях, с гравюрами, изображающими скачки, с фотографиями жокеев и боксеров. Некоторые из этих фотографий относились к давним временам. Эдди узнал двух-трех боксеров, которых некогда вывел на ринг старый Мосси, тот начинал как содержатель гимнастического зала.
Он указал на пивной насос:
— Кружку пива.
Тот, кто ему подавал, не знал его. Так же как мужчина, пивший рядом с ним виски и уже охмелевший, так же как парочка в глубине зала, которая получала максимум удовольствия от того, что позволительно делать на людях.
Еще немного, и он снова позвонил бы Эллис.
— Повторить.
Но он тут же передумал.
— Нет, виски.
Внезапная жажда алкоголя, которой, он знал, ему не следовало поддаваться. С ним это случалось редко. Есть люди, которых алкоголь взбадривает. Что касается Эдди, то, выпив, он делался грустным и подозрительным. Было два часа ночи, он валился с ног, глаза слипались, но, облокотившись о стойку, он упорно сидел в этом баре, где с ним никто не заговаривал, даже пьяный.
— Повторить!
Он выпил четыре стопки виски. Здесь также напротив было зеркало. Эдди посмотрелся и остался недоволен. Борода за день успела отрасти, придавая щекам и подбородку неопрятный вид. Где-то он читал, что борода растет быстрее на лицах мертвецов.
Наконец Эдди добрался до гостиницы. Он шел медленно, расслабленной походкой и каждый раз, слыша за спиной шаги, убеждал себя, что кто-то по поручению Фила следит за ним. В углу холла, где большинство ламп было потушено, сидели двое мужчин и переговаривались вполголоса. Они подняли головы и посмотрели на Эдди, когда он брел к лифту. Может быть, они здесь из-за него? Эдди их не знал. Но существовали же тысячи, которых он не знал и которые знали его: он ведь был Эдди Рико!
Ему захотелось встать перед ними и сказать: «Я — Эдди Рико. Что вам от меня надо?»
Мальчик-лифтер предупредил его:
— Осторожнее, ступенька.
— Спасибо, молодой человек.
Он плохо спал, два раза вставал и пил воду большими стаканами. Проснулся хмурый, с головной болью. Из номера он позвонил в агентство воздушных сообщений:
— Эль-Сентро, да, в Калифорнии. Как можно скорее.
Самолет улетал в полдень. Все билеты были проданы.
— Все забронировано на три дня вперед. Но если вы приедете за полчаса до отлета, то почти наверняка получите место. Почти всегда кто-нибудь возвращает билет в последнюю минуту.
За окном светило солнце. Более бледное, более мягкое, чем во Флориде, пробивающееся сквозь прозрачную дымку.
Он велел подать себе завтрак, к которому едва притронулся, и позвонил, чтобы принесли еще кофе. Затем он вызвал по телефону Эллис. В этот час она, должно быть, убирала в комнатах вместе с Лоис, маленькой негритянкой, которая стлала постели. Бэби ходила за ними следом, трогая все, что ей попадалось на пути.
— Это ты? Дома все в порядке?
— Все в порядке.
— Никто не звонил?
— Нет. Бэби сегодня утром обожгла пальчик, дотронувшись до печки, но не сильно: даже не заплакала. Ты видел мать?
— Да.
Ему нечего было ей сказать. Он спросил, какая у них погода, доставили ли новые занавеси для столовой.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — встревожилась вдруг жена.
— Да.
— Кажется, у тебя насморк?
— Нет. А может, и есть.
— Ты в гостинице?
— Да.
— Встретился с друзьями?
— Кое с кем встретился.
Зачем он так ответил?
— Ты скоро приедешь?
— Мне нужно еще кое-что сделать. В другом месте.
Он чуть не сказал ей, что едет в Эль-Сентро. Но говорить об этом было опасно, и он вовремя сдержался. Теперь, если что-нибудь случится у него дома с кем-нибудь, например с одной из его дочерей, никто не будет знать, где его разыскивать, чтобы сообщить о несчастье.
— Переключи, пожалуйста, телефон, чтобы меня не разъединили с Санта-Кларой, мне нужно переговорить с Анджело.
Это нетрудно было сделать.
— Алло, патрон?
— Ничего нового в магазине?
— Ничего особенного. Маляры утром начали работу.
— А как Джо?
— Не очень. — В тоне Анджело не слышалось восторга.
— С ним трудно?
— Мисс ван Несс поставила его на место.
— Он пытался приставать к ней?
По-видимому, это был первый случай, когда кто-то проявил неуважение к мисс ван Несс.
— Она влепила ему такую затрещину, что он все еще не пришел в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Эллис и дети, конечно, уже спали, и ему вдруг почудилось, что они очень далеко от него и что он может никогда их не увидеть, не вернуться в свой дом, к той жизни, которую он так терпеливо и кропотливо строил.
Его охватил панический страх. Безумно захотелось немедленно вернуться, забыть о Тони, о Сиде Кубике, о Филе и всех прочих. Он вдруг возмутился: никто не имел права так грубо нарушать его налаженную жизнь!
Флешинг-авеню тоже ни в чем не изменилась, это было прямо невероятно: те же запахи возле сосисочных и ресторанов, тот же шум и звуки музыки, доносящиеся из увеселительных заведений.
Когда-то он был таким же молодым, как эти солдаты, которые смеялись, расталкивая прохожих, и эти парни — сигарета во рту, руки в карманах, — шнырявшие с таинственным видом мимо витрин.
Вдоль тротуара медленно ехал автомобиль, и Эдди показалось, что он увидел в нем знакомое лицо. Из окошка высунулась рука, помахала ему, и машина остановилась.
Это оказался Билл, по прозвищу Поляк. Рядом с ним на переднем сиденье расположились две девушки, позади в полумраке сидели еще одна девушка и мужчина, которого Эдди не знал. Билл не вышел из машины.
— Что ты здесь делаешь?
— Я проездом, зашел повидать мать.
Повернувшись к девушкам, Поляк пояснил:
— Это брат Тони. — И снова обратился к Эдди:
— Давно приехал? Я думал, ты где-то на Юге. Чуть ли не в Луизиане.
— Нет, во Флориде.
— Так-так, во Флориде. Тебе там хорошо живется?
Эдди сторонился Билла. Тот корчил из себя невесть что, был криклив, заносчив, его всегда окружали женщины, перед которыми он любил покрасоваться.
Каково его место в Организации? Конечно, он не на главных ролях. Билл промышлял вблизи пакгаузов, интересовался профсоюзами. Эдди подозревал, что он ссужает докерам деньги под проценты на короткий срок и скупает у них краденые товары.
— Выпьешь с нами стаканчик?
Приглашали не от чистого сердца: Билл лишь из любопытства остановил машину и даже не выключил мотор.
— Мы спешим в Манхаттан, там на Двадцатой улице в модном кабаре женщины пляшут нагишом.
— Спасибо. Я иду спать.
— Как хочешь. Есть известия от Тони?
— Нет.
Разговор с Биллом был окончен. Машина отъехала.
Поляк, должно быть, говорил о нем, об Эдди, со своими спутницами и с мужчиной, сидевшим позади. Что же он мог о нем сказать?
Эдди не тянуло к другим людям. Он редко впадал в уныние. Однако в этот вечер, несмотря на свое решение, он не мог заставить себя пойти спать. Ему хотелось поговорить с кем-то, кто отнесся бы к нему сердечно и кому он мог бы ответить тем же.
На память Эдди приходили лица и имена людей, которых легко было бы найти, стоило ему открыть дверь любого бара или ресторана на этой улице. Но никто из этих людей ему не подходил. Ни в ком он не нашел бы того, что искал, что ему было нужно.
Лишь втянув носом ползущий из какого-то дома запах чеснока, он подумал о Пепе Фазоли, толстом парне, своем однокашнике, который обзавелся кабачком, где всегда можно было перекусить. Небольшое длинное и узкое помещение со стойкой и несколькими столиками. Там подавали спагетти, сосиски и биточки.
Во Флориде, когда они с Эллис ели в итальянском ресторане спагетти, он иногда повторял с оттенком грусти:
— Их не сравнить со спагетти у Фазоли.
Эдди захотелось есть, и он вошел в кабачок. За стойкой два повара в замасленных халатах хлопотали у электрических плит. Официантки в черных платьях и белых передниках сновали между столиками, заложив за ухо карандаш. Казалось, записав заказ, они вкалывают карандаш в волосы, как гребень.
Половина мест пустовала. Радиола наигрывала что-то душещипательное. Пеп был на месте, тоже в поварском халате, еще более приземистый и толстый, чем его помнил Эдди. Он не мог не узнать Эдди, когда тот усаживался на табурет, но не бросился к нему поздороваться, может быть, даже поколебался, прежде чем подойти.
— Я знал, что ты в нашем квартале, но не был уверен, что зайдешь ко мне.
Обычно Пеп более бурно проявлял свои чувства.
— А откуда ты мог узнать, что я в Бруклине?
— Видели, как ты входил к матери.
Слова Пепа встревожили Эдди. На улице он несколько раз оборачивался, чтобы убедиться, что за ним не следят. Но никого не заметил. А когда он выходил из дома матери, вокруг не было ни души.
— Кто меня видел?
Пеп сделал неопределенный жест:
— Черт подери, почем я знаю? Здесь топчется столько народу.
Это была не правда. Пеп знал, кто ему говорил про Эдди, почему же он не хотел сказать?
— Спагетти под соусом?
С ним обращались как с обыкновенным посетителем.
Следовало отказаться, ответить, что он сыт. Но Эдди не осмелился. Точно так же, как он не осмелился отказаться от кьянти у матери. Ведь его старый товарищ мог обидеться. Он утвердительно кивнул, и Пеп повернулся, чтобы передать заказ одному из двух поваров.
— У тебя неважный вид.
Уж не сказал ли Пеп это нарочно? Эдди всегда очень беспокоило собственное здоровье. Стена перед ним была вся в зеркалах, на них мелом писали дежурные блюда. От поднимавшегося над плитами кухонного чада зеркало, перед которым он сидел, потускнело, да, вероятно, это и вообще было плохое зеркало. Эдди видел в нем свое более бледное, чем обычно, лицо, темные круги под глазами, бесцветные губы. Ему даже показалось, что нос слегка искривился, как у Джино.
— Есть новости от Тони?
Всем все известно, все в курсе его дел, все точно сговорились и, когда задавали ему этот вопрос, косились на него, словно подозревая в постыдных намерениях.
— Он мне не писал.
— А-а!
Пеп дальше не расспрашивал. Подойдя к кассе, он выбил чек.
— Ты возвращаешься во Флориду? — сквозь зубы спросил он так, словно ответ его не интересовал.
— Да, но еще не знаю когда.
Ему подали спагетти под очень острым соусом, от запаха которого его затошнило. Есть не хотелось, но он пересилил себя.
— Кофе эспрессо?
— Пожалуйста.
Двое молодых парней с другого конца стойки упорно смотрели в его сторону, и Эдди был уверен, что они говорят о нем. По-видимому, он представлялся им важной персоной. Это были новички, стоявшие в самом низу иерархической лестницы, такие, кому время от времени бросают пять долларов за какую-нибудь мелкую услугу.
Раньше Эдди доставило бы удовольствие, что на него так смотрят, но сегодня он не знал, как себя держать. Ему не нравилось еще и выражение лица Пепа, который все время вертелся возле него. Пеп, в сущности, был одним из тех, кого можно было считать другом. Эдди вспомнил, как однажды лунной ночью разоткровенничался с ним.
Они шатались по улицам, и было им тогда лет шестнадцать-семнадцать. Он толковал Пепу об установленном порядке, о его необходимости и о том, как глупо и опасно отклоняться от него.
— Спагетти невкусные?
— Очень вкусные.
И Эдди постарался доесть все, несмотря на привкус подгорелого сала и обилие чеснока. Не надо было заходить к Фазоли. Не надо было заходить к матери.
Ну что такого страшного случилось бы, если бы он возвратился в Санта-Клару и позвонил Сиду Кубику, что не нашел никаких следов брата? Но он был очень исполнителен.
— Сколько я тебе должен?
— Брось.
— Ну нет. С какой стати?
Ему позволили уплатить. В первый раз. И Эдди еще острее почувствовал, что он здесь чужой.
Ему никак не удавалось определить, чуждаются ли его окружающие или он сам их сторонится. Гостиница находилась не очень далеко, всего в двух кварталах. Он решил возвратиться туда, теперь уже нигде не задерживаясь, однако зашел еще в один бар. Эдди смутно помнил тамошнего бармена, ему случалось играть с ним в кости. Бармен сменился, владелец тоже. Стойка была темного цвета, стены в коричневых панелях, с гравюрами, изображающими скачки, с фотографиями жокеев и боксеров. Некоторые из этих фотографий относились к давним временам. Эдди узнал двух-трех боксеров, которых некогда вывел на ринг старый Мосси, тот начинал как содержатель гимнастического зала.
Он указал на пивной насос:
— Кружку пива.
Тот, кто ему подавал, не знал его. Так же как мужчина, пивший рядом с ним виски и уже охмелевший, так же как парочка в глубине зала, которая получала максимум удовольствия от того, что позволительно делать на людях.
Еще немного, и он снова позвонил бы Эллис.
— Повторить.
Но он тут же передумал.
— Нет, виски.
Внезапная жажда алкоголя, которой, он знал, ему не следовало поддаваться. С ним это случалось редко. Есть люди, которых алкоголь взбадривает. Что касается Эдди, то, выпив, он делался грустным и подозрительным. Было два часа ночи, он валился с ног, глаза слипались, но, облокотившись о стойку, он упорно сидел в этом баре, где с ним никто не заговаривал, даже пьяный.
— Повторить!
Он выпил четыре стопки виски. Здесь также напротив было зеркало. Эдди посмотрелся и остался недоволен. Борода за день успела отрасти, придавая щекам и подбородку неопрятный вид. Где-то он читал, что борода растет быстрее на лицах мертвецов.
Наконец Эдди добрался до гостиницы. Он шел медленно, расслабленной походкой и каждый раз, слыша за спиной шаги, убеждал себя, что кто-то по поручению Фила следит за ним. В углу холла, где большинство ламп было потушено, сидели двое мужчин и переговаривались вполголоса. Они подняли головы и посмотрели на Эдди, когда он брел к лифту. Может быть, они здесь из-за него? Эдди их не знал. Но существовали же тысячи, которых он не знал и которые знали его: он ведь был Эдди Рико!
Ему захотелось встать перед ними и сказать: «Я — Эдди Рико. Что вам от меня надо?»
Мальчик-лифтер предупредил его:
— Осторожнее, ступенька.
— Спасибо, молодой человек.
Он плохо спал, два раза вставал и пил воду большими стаканами. Проснулся хмурый, с головной болью. Из номера он позвонил в агентство воздушных сообщений:
— Эль-Сентро, да, в Калифорнии. Как можно скорее.
Самолет улетал в полдень. Все билеты были проданы.
— Все забронировано на три дня вперед. Но если вы приедете за полчаса до отлета, то почти наверняка получите место. Почти всегда кто-нибудь возвращает билет в последнюю минуту.
За окном светило солнце. Более бледное, более мягкое, чем во Флориде, пробивающееся сквозь прозрачную дымку.
Он велел подать себе завтрак, к которому едва притронулся, и позвонил, чтобы принесли еще кофе. Затем он вызвал по телефону Эллис. В этот час она, должно быть, убирала в комнатах вместе с Лоис, маленькой негритянкой, которая стлала постели. Бэби ходила за ними следом, трогая все, что ей попадалось на пути.
— Это ты? Дома все в порядке?
— Все в порядке.
— Никто не звонил?
— Нет. Бэби сегодня утром обожгла пальчик, дотронувшись до печки, но не сильно: даже не заплакала. Ты видел мать?
— Да.
Ему нечего было ей сказать. Он спросил, какая у них погода, доставили ли новые занавеси для столовой.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — встревожилась вдруг жена.
— Да.
— Кажется, у тебя насморк?
— Нет. А может, и есть.
— Ты в гостинице?
— Да.
— Встретился с друзьями?
— Кое с кем встретился.
Зачем он так ответил?
— Ты скоро приедешь?
— Мне нужно еще кое-что сделать. В другом месте.
Он чуть не сказал ей, что едет в Эль-Сентро. Но говорить об этом было опасно, и он вовремя сдержался. Теперь, если что-нибудь случится у него дома с кем-нибудь, например с одной из его дочерей, никто не будет знать, где его разыскивать, чтобы сообщить о несчастье.
— Переключи, пожалуйста, телефон, чтобы меня не разъединили с Санта-Кларой, мне нужно переговорить с Анджело.
Это нетрудно было сделать.
— Алло, патрон?
— Ничего нового в магазине?
— Ничего особенного. Маляры утром начали работу.
— А как Джо?
— Не очень. — В тоне Анджело не слышалось восторга.
— С ним трудно?
— Мисс ван Несс поставила его на место.
— Он пытался приставать к ней?
По-видимому, это был первый случай, когда кто-то проявил неуважение к мисс ван Несс.
— Она влепила ему такую затрещину, что он все еще не пришел в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19