— Как он себя чувствует?
— Если я не ошибаюсь, его как раз сейчас осматривает профессор Маньен.
— Его оперировали?
— Кто вам сказал про операцию?
— Не помню… Я полагал…
Здесь, в этой больнице, Мегрэ чувствовал себя явно не в своей тарелке и даже как-то робел.
— Под какой фамилией он у вас значится?
— Под той, что стоит в его удостоверении личности.
— Оно хранится у вас?
— Могу вам его показать.
Сестра зашла в маленький кабинетик за стеклянной перегородкой в конце коридора и тотчас вернулась, неся засаленное удостоверение личности, еще влажное после пребывания в водах Сены.
Фамилия — Келлер.
Имя — Франсуа Мари Флорантен.
Профессия — тряпичник.
Место рождения — Мюлуз, Нижний Реин.
Согласно документу, Келлеру минуло шестьдесят три года и проживал он в Париже в меблированных комнатах на площади Мобер. Мегрэ хорошо знал эти номера: они служили официальным местом жительства многих бродяг.
— Он пришел в сознание?
Сестра хотела было забрать удостоверение, но комиссар положил его к себе в карман, и она недовольно проворчала:
— Это не положено. По правилам… — Келлер лежит в отдельной палате?
— С какой стати?
— Проводите меня к нему.
Сначала она заколебалась, но в конце концов уступила.
— Вам все равно придется договариваться с профессором.
Пройдя впереди Мегрэ и Лапуэнта, сестра распахнула дверь, за которой виднелись два ряда коек, запятых больными. Большинство из них лежало неподвижно, с открытыми глазами, а двое или трое в больничных халатах стояли в глубине комнаты и о чем-то потихоньку толковали.
Возле одной из коек, как раз посреди палаты, десяток юношей и девушек, одетых в белые халаты и шапочки, окружили коренастого человека с подстриженными бобриком волосами. Он тоже был в белом халате и, судя по всему, проводил с ними занятия.
— Сейчас профессору нельзя мешать. Как видите, он занят, — заметила сестра.
Однако подошла к нему и прошептала несколько слов на ухо. Профессор взглянул на Мегрэ и продолжал что-то объяснять студентам.
— Профессор освободится через несколько минут, — сказала сестра. — Он просит вас подождать у него в кабинете.
И она провела их в маленькую комнату, где стояло всего два стула. На письменном столе в серебряной рамке — фотография женщины с тремя детьми, склонившимися друг к другу.
Мегрэ поколебался, потом выбил трубку прямо а пепельницу, полную сигаретных окурков, и снова ее набил.
— Простите, что заставил вас ждать, господин комиссар. Когда сестра доложила мне о вас, я был несколько озадачен… В конце концов… Неужели и он тоже скажет: «Ведь это всего лишь бродяга»? Нет, не может быть!
— …в конце концов, дело весьма обычное, не так ли? — докончил профессор.
— Пока я и сам почти ничего не знаю и надеюсь, что как раз вы прольете свет на это дело.
— Что ж, пробит череп, к счастью — без сопутствующих трещин. Мой ассистент, должно быть, уже сказал вам об этом утром по телефону.
— Тогда еще не было результатов рентгена.
— Теперь снимок сделан… Возможно, потерпевший выкарабкается, поскольку мозг, кажется, не задет.
— Мог ли этот пролом явиться результатом падения и удара о камни набережной?
— Ни в коем случае. Ему был нанесен сильный удар каким-то тяжелым предметом… ну, скажем, молотком или гаечным ключом… — И от этого он потерял сознание?
— Бесспорно… И в результате сейчас находится в коматозном состоянии… Кстати, он может пробыть в нем несколько дней, а может и в любую минуту прийти в себя… Перед мысленным взором Мегрэ возник крутой берег Сены, конура Тубиба, грязная вода, плескавшаяся в нескольких метрах от него, и почему-то вдруг вспомнилось, что говорил фламандец.
— Простите, что я возвращаюсь к этому вопросу. Вы говорите, что ему нанесли удар по голове. Один удар?
— А почему вы об этом спрашиваете?
— Это может иметь значение для следствия.
— Сначала я подумал, что ударов было несколько.
— Почему?
— Потому что у него разорвано ухо и на лице имеется несколько неглубоких ссадин. Теперь же, когда больного обрили, я осмотрел его более тщательно.
— И пришли к выводу?..
— Простите, где это произошло?
— Под мостом Мари.
— Была драка?
— Кажется, нет. Говорят, на потерпевшего напали ночью, во время сна. Как вы думаете, это правдоподобно?
— Вполне.
— И вы полагаете, что он сразу потерял сознание?
— Я в этом почти убежден. А теперь, после того что вы мне рассказали, мне понятно, почему у него разорвано ухо и лицо в царапинах. Его вытащили из воды, не так ли? Эти второстепенные ранения доказывают, что беднягу не несли, а волокли по камням набережной. Там есть песок?
— В нескольких метрах от этого места разгружают баржу с песком.
— Я обнаружил песчинки в ране.
— Значит, по-вашему, Тубиб…
— Как вы сказали? — удивился профессор.
— Так его зовут на набережных. Не исключено, что когда-то он был врачом.
И вдобавок первым врачом, которого комиссар за тридцать лет своей деятельности обнаружил под мостом Сены. Правда, в свое время Мегрэ как-то набрел там на бывшего преподавателя химии из провинциального лицея, а несколько лет спустя — на женщину, которая в прошлом была известной цирковой наездницей.
— Возможно ли, с медицинской точки зрения, чтобы человек, в бессознательном состоянии сброшенный в реку, сразу же очнулся от холодной воды и закричал? — спросил Мегрэ.
Профессор почесал затылок.
— Хм… вы многого от меня требуете. Мне не хотелось бы утверждать безоговорочно… но я не вижу в этом ничего невозможного. Под воздействием холодной воды…
— Он мог прийти в себя?
— Не обязательно. Бывает, что в коматозном состоянии больные что-то говорят и мечутся. Не исключено…
— Во время вашего осмотра он не сказал ни слова?
— Несколько раз простонал.
— Когда его вытащили из воды, у него якобы были открыты глаза…
— Это ничего не доказывает. Полагаю, вы хотели бы на него взглянуть? Пойдемте со мной.
Профессор Маньен повел полицейских в палату. Старшая сестра удивленно и неодобрительно смотрела на них.
Все больные молча следили за этими неожиданными посетителями, которые, пройдя по палате, остановились у изголовья одной из коек.
— Смотреть тут, собственно, почти не на что! — обронил профессор.
В самом деле, бинты, окутавшие голову и лицо бродяги, оставляли открытыми только глаза, ноздри и рот.
— Сколько шансов, что он выкарабкается?
— Семьдесят из ста, а то и восемьдесят, ибо сердце довольно крепкое.
— Благодарю вас, профессор.
— Вам сообщат, как только он придет в сознание. Оставьте старшей сестре номер своего телефона.
До чего же было приятно снова очутиться на улице, увидеть солнце, прохожих, желтый с красным автобус, что стоял у паперти Собора Парижской богоматери. Из автобуса выходили туристы.
Мегрэ шел молча, заложив руки за спину, и Лапуэнт, чувствуя, что комиссар озабочен, не заговаривал с ним.
Они вошли в здание Сыскной полиции, поднялись по широкой лестнице, казавшейся особенно пыльной при солнечном свете, и, наконец, очутились в кабинете комиссара.
Прежде всего Мегрэ открыл настежь окно и проводил взглядом караван баржей, спускавшихся вниз по течению.
— Нужно послать кого-нибудь сверху осмотреть его вещи.
Наверху размещалась судебно-медицинская экспертиза, различные специалисты, техники, фотографы.
— Лучше всего взять машину и перевезти сюда его пожитки.
Мегрэ отнюдь не боялся, что другие бродяги завладеют вещами Тубиба, но уличные мальчишки могли все растащить.
— Тебе придется пойти в управление мостов и дорог… Думаю, что в Париже не так уж много красных машин «Пежо-403». Перепиши все номера с двумя девятками… Возьми в помощь сколько нужно ребят: пусть они проверят эти машины и их владельцев.
— Ясно, шеф.
Оставшись один, Мегрэ прочистил и набил трубки и взглянул на ворох служебных бумаг, скопившихся на столе.
В такую великолепную погоду ему не хотелось завтракать в кабачке «Дофин», и после недолгого раздумья он отправился домой.
В этот час яркое солнце заливало столовую. На госпоже Мегрэ было платье в розовых цветочках, почему-то напомнившее комиссару розоватую кофту толстухи Леа.
С рассеянным видом он ел телячью печенку, зажаренную в сухарях.
— О чем ты думаешь? — вдруг спросила его жена.
— О бродяге.
— Каком бродяге?
— О бродяге, который когда-то был врачом.
— А что он натворил?
— Насколько мне известно, ничего худого. А вот его, когда он спал под мостом Мари, ударили по голове и потом бросили в Сену.
— Он умер?
— Его вовремя вытащили речники.
— За что же его так?
— Об этом-то я и думаю… Кстати, он родом из тех же мест, что и твой свояк.
Сестра госпожи Мегрэ была замужем за дорожным инженером и жила в Мюлузе. Чета Мегрэ часто ездила к ним в гости.
— Как его зовут?
— Келлер. Франсуа Келлер.
— Странно, что-то знакомая фамилия… — Она довольно распространена в тех местах.
— А не позвонить ли сестре?
Комиссар пожал плечами. Потом подумал: а почему бы и нет? Правда, сам он мало верил в успех этого предприятия, но знал, что жене приятно будет поговорить с сестрой.
Подав кофе, госпожа Мегрэ вызвала по телефону Мюлуз. Ожидая вызова, она повторяла про себя, словно пытаясь вспомнить:
— Келлер… Франсуа Келлер… Раздался звонок.
— Алло, алло! Да, да, я заказывала Мюлуз. Это ты, Флоранс? Что? Да, это я. Нет, ничего не случилось… Из Парижа, из дому. Он рядом, пьет кофе. Чувствует себя хорошо… Все в порядке… У нас тоже. Наконец дождались весны… Как дети? Гриппом? Я тоже немножко прихворнула на прошлой неделе. Послушай, я тебе звоню по делу. Ты случайно не помнишь некоего Келлера, Франсуа Келлера? Что? Сейчас узнаю… Сколько ему лет? — повернувшись к мужу, спросила она.
— Шестьдесят три года.
— Шестьдесят три года… Да… Ты его лично не знала? Что ты говоришь?.. Не разъединяйте, барышня… Алло! Да, он был врачом. Добрых полчаса пытаюсь вспомнить, от кого я о нем слышала. Думаешь, от твоего мужа?.. Да, подожди! Я повторю мужу все, что ты сказала, ему ведь не терпится. Этот Келлер женился на девушке, по фамилии Мервиль. Кто такие Мервили? Советник суда? Значит, Келлер женился на дочери советника суда? Ну-ну… Тот умер? Давно? А дальше? Не удивляйся, что я повторяю твои слова, иначе я что-нибудь забуду. Почтенная семья, давно живущая в Мюлузе. Дед был мэром. Плохо слышу… Статуя? Вряд ли это имеет значение. Не беда, если ты в этом не уверена. Алло! Келлер женился на ней. Единственная дочь… На улице Соваж? Молодожены жили на улице Соваж. Чудак? Почему? Ты точно знаешь? Да, да, поняла! Такой же дикий, как и его улица.
Жена смотрела на Мегрэ с таким видом, будто хотела сказать, что делает все от нее зависящее.
— Да, да. Все равно, даже если это и неинтересно. С ним ведь никогда ничего не поймешь… Иной раз какая-нибудь мелочь. Да… В каком году? Значит, прошло почти двадцать лет. Она получила от тетки наследство. А он от нее ушел. Не сразу. Прожил еще с год. У них были дети? Дочь? За кого? Руслэ? Аптекарские товары? Она живет в Париже?
Госпожа Мегрэ повторила мужу:
— У них была дочь, которая вышла замуж за сына Руслэ, фабриканта аптекарских товаров. Они живут в Париже.
Потом снова заговорила в трубку:
— Понимаю… Послушай, постарайся разузнать обо всем подробнее. Да, спасибо! Поцелуй за меня мужа и детей. Звони в любое время, я не выхожу из дому.
В трубке послышался звук поцелуя. Теперь госпожа Мегрэ обратилась к мужу:
— Я была уверена, что слышала эту фамилию. Ты понял? По всей вероятности, это тот самый Франсуа Келлер, что женился на дочери советника суда. Советник умер незадолго до их свадьбы.
— А его жена? — спросил комиссар. Госпожа Мегрэ пытливо взглянула на мужа: уж не подтрунивает ли он над ней?
— Не знаю. Флоранс ничего не сказала про нее. Лет двадцать тому назад мадам Келлер получила наследство от одной из своих теток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16