от них что-то скрывают…
А вдруг какой-нибудь слишком шустрый репортер раскопает то, что сумел раскопать Мегрэ?
Назавтра оперативники уголовной полиции продолжили показывать фотографии Марселя Вивьена и задавать вопросы, на которые не получали положительных ответов.
Мегрэ позвонил Одетт Делаво. Она также опознала отца.
— Вы знаете, когда состоятся похороны?
— Мать вам разве не сказала?
— Когда я разговаривала с ней в последний раз, она еще не видела агента похоронного бюро.
— Похороны состоятся завтра в девять утра.
— Отпевание будет?
— Нет. Мы не станем отпевать его в церкви. За катафалком пойдут только моя мать, мой муж и я…
Какая жалость, что Мегрэ пришлось пообещать не ставить в известность прессу. Возможно, как это часто случается, убийца пришел бы к Институту судебной медицины или на кладбище?
Был ли он знаком с Вивьеном двадцать лет назад?
Этому нет никаких доказательств. Клошар вполне мог вызвать чью-то ненависть много позже. Может, такого же клошара, решившего, что он прячет сбережения в своей комнате? Вряд ли. Клошары, за редким исключением, не имеют огнестрельного оружия. И уж тем более пистолетов 32-го калибра.
Но сколько всего могло произойти за двадцать лет?
И все же Мегрэ постоянно возвращался мыслями к исчезновению Вивьена, к дню, когда он, как обычно, ушел утром из дому, но так и не вошел в свою мастерскую на улице Лепик.
Не в женщине ли кроется причина? В таком случае почему он ее потом бросил и стал клошаром? Среди писем, пришедших в уголовную полицию после опубликования в газетах фотографий и статей об убийстве, ни в одном не упоминалось о неизвестной женщине в жизни Вивьена.
Сегодня вечером, чтобы не пережевывать без конца одну и ту же проблему, уже начинавшую его раздражать, Мегрэ посмотрел по телевизору вестерн. Помыв посуду, мадам Мегрэ села рядом с ним, деликатно не донимая расспросами.
— Завтра утром разбуди меня на полчаса раньше, чем обычно.
Она не спросила почему. Он сам добавил:
— Иду на похороны.
Она поняла, о чьих похоронах шла речь, и принесла ему первую чашку кофе в семь часов.
Он попросил Торранса заехать за ним в половине восьмого на оперативной машине. Торранс приехал вовремя.
— Полагаю, сначала мы поедем в Институт судебной медицины?
— Да.
Автомобиль-катафалк уже стоял у тротуара, как и еще одна машина, предоставленная похоронным бюро.
В ней сидели две женщины и муж Одетт. Торранс затормозил достаточно далеко, чтобы их не заметили. Ни журналистов, ни фотографов не было. Четверо мужчин вынесли гроб, выглядевший очень тяжелым. Через несколько минут кортеж двинулся к Иври.
Со вчерашнего дня небо затянуло тучами, стало не так жарко. Метеопрогнозы обещали к вечеру дожди на западе страны и в Париже.
Торранс держался на значительном расстоянии от машины, в которой ехали родственники. Мегрэ молча курил трубку, глядя перед собой, и невозможно было угадать, о чем он думает.
Торранс не нарушал его молчания, что было для него, самого разговорчивого инспектора во всей уголовке, совсем непростым делом.
Катафалк проехал примерно половину кладбища и наконец остановился перед свежевырытой могилой на новом участке, где было еще много свободных мест.
Мегрэ и его спутник держались больше чем в сотне метров сзади. Мадам Вивьен, ее дочь и Делаво неподвижно стояли на краю могилы, пока в нее опускали гроб. Обе женщины держали в руке по букету цветов.
Вдове протянули лопату, чтобы та бросила на гроб первую горсть земли, но, к удивлению Мегрэ, она покачала головой и лишь бросила в могилу цветы. Одетт поступила так же, и первую горсть земли в конце концов бросил Делаво.
Он никогда не знал Марселя Вивьена, был слишком молод. Мегрэ дал ему лет тридцать. Одет в черный костюм, очевидно, тот же, в котором работал в универмаге.
Довольно красивый парень, с почти черными усами и волосами.
Все закончилось. Церемония, если в данном случае можно говорить о церемонии, продолжалась всего несколько минут. Машина, выделенная для родственников, тронулась с места. Мегрэ осмотрел окрестности и не заметил ни одной подозрительной фигуры. Теперь, когда клошар был похоронен, комиссару казалось, что истина отодвинулась еще дальше.
Он был в неважном настроении и продолжал молчать, словно по-прежнему пережевывал стоящую перед ним проблему. Убить Марселя Вивьена и даже не выпотрошить матрас, где бедняки обычно прячут свои деньги!
Мегрэ невольно возвращался на двадцать лет назад, почему и послал шесть инспекторов на Монмартр.
Приехав в уголовную полицию, он получил приятный сюрприз. Один из шестерых ждал его, очень возбужденный.
— Что нашли?
— Какого числа исчез Вивьен?
— Двадцать третьего декабря…
— И с тех пор его никто больше не видел?
— Совершенно верно.
— Он купил дочке рождественский подарок?
— Я не подумал спросить об этом его жену.
— Вы знаете «Сирано», пивную на площади Бланш?
— Да.
— Один из гарсонов, которому лет шестьдесят, опознал Вивьена по фотографии.
— Когда он его видел?
— После двадцать третьего декабря. В конце января следующего года.
— Как он может быть так уверен спустя столько лет?
— Потому что как раз в январе он поступил на работу в «Сирано».
— Он часто видел Вивьена?
— Минимум раз десять — в январе и феврале сорок шестого. И он приходил не один. С очень молодой женщиной, низенькой брюнеткой, постоянно бравшей своего спутника за руку.
— В котором часу парочка появлялась в «Сирано»?
— Около одиннадцати или в одиннадцать тридцать, после закрытия кинотеатров.
— Гарсон уверен, что это был именно Вивьен?
— Он утверждает, что да, поскольку тот пил только минеральную воду, а его спутница заказывала «Куантро»…
Это было его первое место гарсона в кафе. До того он работал коридорным в крупном отеле на Больших бульварах…
— И в других местах, кроме пивной, он их не встречал?
— Нет. Жюльен (так зовут гарсона) жил достаточно далеко, на бульваре Ла-Шапель…
— И когда эта пара пропала из виду?
— Месяца через два.
— И с тех пор он Вивьена больше не видел?
— Нет.
— Молодую женщину тоже?
— Тоже.
— Он не слышал, чтобы спутник называл ее по имени?
— Нет. Похоже, это все, что он знает.
Из этой истории, если Жюльен не перепутал даты, следовало, что Вивьен ушел из дома и бросил свою мастерскую не для того, чтобы стать клошаром.
Он ушел из-за женщины. Очевидно, рассчитывал начать жизнь с начала. Но почему он не сменил квартал?
«Сирано» находится всего в паре сотен метров от его мастерской, меньше чем в километре от квартиры, где по-прежнему жили его жена и дочь.
Не боялся быть узнанным? Или ему это было безразлично? Объявил ли он жене, что уходит к другой? И не в этом ли крылась причина ожесточенности мадам Вивьен?
— Сегодня после обеда возвращайтесь в квартал и продолжайте опрос. Возможно, в том же «Сирано» есть другие пожилые гарсоны. Зайдите к хозяину…
— Хозяину нет и тридцати. Он сын прежнего владельца, который переехал в деревню.
— Надо выяснить, куда именно переехал.
— Понял, патрон.
— В квартале есть множество небольших отельчиков.
Их тоже надо обойти. В те времена особенно трудно было найти квартиру. Почти невозможно…
Мегрэ знал, что в конце концов сам поедет в «Сирано» и станет бродить в районе бульвара Рошешуар.
Он поехал обедать домой, но сначала позволил себе выпить стаканчик аперитива в пивной «У дофины», а уже потом остановил такси.
Как и планировал, Мегрэ примерно в половине третьего оказался перед террасой «Сирано». Площадь Бланш была довольно оживленной — вереницы автобусов, группы туристов, увешанные фотоаппаратами. Все, или почти все, фотографировали «Мулен Руж», находящийся неподалеку.
Терраса была переполнена, не нашлось ни одного свободного места. Гарсоны — их было трое — сновавшие между столиками, оказались довольно молодыми, но в самой пивной Мегрэ заметил одного лет под шестьдесят.
Он вошел и сел на табурет.
— Стакан пива…
Он не взял с собой Торранса, смущенный своим все возрастающим интересом к личности Марселя Вивьена.
— Вас зовут Жюльен? — спросил он, когда гарсон принес заказ. — Это с вами сегодня утром разговаривал один из моих людей?
— Вы комиссар Мегрэ?
— Да.
— Для меня большая честь познакомиться с вами.
Мне кажется, я рассказал вашему инспектору все, что знаю.
— Ваши воспоминания относятся именно к сорок пятому году?
— Да. Я почему так уверен — утром уже говорил — это было мое первое место официанта.
— Конец декабря — начало января?
— В этом я не так уверен. В конце декабря такая предпраздничная толчея, что просто нет времени рассматривать клиентов…
Его позвали к столику во втором ряду, он принял заказ и вернулся с двумя стаканами пива.
— Простите, но в зале я один. Остальные обслуживают клиентов на террасе. Так о чем я говорил? Да, в январе… А возможно, и в феврале, потому что я к ним привык, а на это требуется время.
— У вас не было никаких сомнений, когда вы опознали Вивьена?
— Имени его я не знал, но это точно он приходил сюда чуть ли не каждый вечер в компании симпатичной девушки.
— И почти всегда в то время, когда в кинотеатрах заканчивался последний сеанс?
— Да. Меня это поразило, сам не знаю почему.
— А ту женщину вы могли бы опознать?
— Знаете, женщин через двадцать лет узнавать труднее… Впрочем… Эту я бы точно узнал…
— Почему?
— У нее на щеке была вишневая родинка, как капля вина…
— На левой или на правой?
— Погодите… Они почти всегда садились за этот столик… Значит, принося им заказ, я видел левую щеку.
Гарсону снова пришлось отойти, чтобы заняться новым клиентом, заказавшим коньяк и воду.
— Позднее вы никогда не встречали эту женщину с другим спутником?
— Нет, не припоминаю. Мне кажется, я бы обратил на нее внимание, потому что привык к ее лицу и манере одеваться.
— А как она одевалась?
— Всегда в черное. Строгое черное шелковое платье и черное пальто с меховым воротником.
— У этой пары была машина?
— Нет, они приходили пешком, как будто жили по соседству…
— А такси им случалось брать?
Как раз напротив пивной находилась стоянка.
— Я не видел.
— И, выходя отсюда, они не направлялись к станции метро?
— Нет. Я думал, что они живут в этом квартале. После полуночи все иначе — кабаре заполняют иностранцы. А мы тут живем как будто на другом берегу. Между двумя сторонами бульвара большая разница. — Он хлопнул себя по лбу. — Да что я вам тут наплел? Я ведь говорил про сорок пятый? Что-то я запутался в вопросах… Это было в сорок шестом, конечно. В сорок пятом я еще работал коридорным в «Гранд-отеле»…
Ему опять пришлось отойти к другому столику, где клиенты потребовали счет.
Вернувшись, гарсон объяснил:
— Я люблю этот квартал. Он не похож на другие парижские кварталы. Здесь сохранилось много мелких ремесленников, у которых во дворах мастерские. А еще много служащих, чиновников, продавцов и продавщиц.
Наконец, мелких рантье, которые слишком привязаны к Монмартру, чтобы уехать доживать свои дни в деревне… Могу я вам еще чем-то быть полезен?
— Вряд ли… Если вспомните что-нибудь интересное, будьте любезны позвонить мне на набережную Орфевр…
— Иду! Иду! — обратился он к начавшим терять терпение четверым новым клиентам.
На западе собирались тучи, а другая половина неба оставалась почти чистой. Время от времени пролетал легкий ветерок.
Мегрэ медленно пил пиво, обещая себе, что на сегодня этот стакан станет последним. Он собирался оплатить счет, когда к нему наклонился сосед:
— Я правильно расслышал? Вы — комиссар Мегрэ?
Простите, что так вот обращаюсь к вам…
Он был очень толстым, с красным лицом, с тремя подбородками и огромным пузом.
— Я родился на Монмартре, прожил тут всю жизнь.
На бульваре Рошешуар держал лавку по продаже рамок для картин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
А вдруг какой-нибудь слишком шустрый репортер раскопает то, что сумел раскопать Мегрэ?
Назавтра оперативники уголовной полиции продолжили показывать фотографии Марселя Вивьена и задавать вопросы, на которые не получали положительных ответов.
Мегрэ позвонил Одетт Делаво. Она также опознала отца.
— Вы знаете, когда состоятся похороны?
— Мать вам разве не сказала?
— Когда я разговаривала с ней в последний раз, она еще не видела агента похоронного бюро.
— Похороны состоятся завтра в девять утра.
— Отпевание будет?
— Нет. Мы не станем отпевать его в церкви. За катафалком пойдут только моя мать, мой муж и я…
Какая жалость, что Мегрэ пришлось пообещать не ставить в известность прессу. Возможно, как это часто случается, убийца пришел бы к Институту судебной медицины или на кладбище?
Был ли он знаком с Вивьеном двадцать лет назад?
Этому нет никаких доказательств. Клошар вполне мог вызвать чью-то ненависть много позже. Может, такого же клошара, решившего, что он прячет сбережения в своей комнате? Вряд ли. Клошары, за редким исключением, не имеют огнестрельного оружия. И уж тем более пистолетов 32-го калибра.
Но сколько всего могло произойти за двадцать лет?
И все же Мегрэ постоянно возвращался мыслями к исчезновению Вивьена, к дню, когда он, как обычно, ушел утром из дому, но так и не вошел в свою мастерскую на улице Лепик.
Не в женщине ли кроется причина? В таком случае почему он ее потом бросил и стал клошаром? Среди писем, пришедших в уголовную полицию после опубликования в газетах фотографий и статей об убийстве, ни в одном не упоминалось о неизвестной женщине в жизни Вивьена.
Сегодня вечером, чтобы не пережевывать без конца одну и ту же проблему, уже начинавшую его раздражать, Мегрэ посмотрел по телевизору вестерн. Помыв посуду, мадам Мегрэ села рядом с ним, деликатно не донимая расспросами.
— Завтра утром разбуди меня на полчаса раньше, чем обычно.
Она не спросила почему. Он сам добавил:
— Иду на похороны.
Она поняла, о чьих похоронах шла речь, и принесла ему первую чашку кофе в семь часов.
Он попросил Торранса заехать за ним в половине восьмого на оперативной машине. Торранс приехал вовремя.
— Полагаю, сначала мы поедем в Институт судебной медицины?
— Да.
Автомобиль-катафалк уже стоял у тротуара, как и еще одна машина, предоставленная похоронным бюро.
В ней сидели две женщины и муж Одетт. Торранс затормозил достаточно далеко, чтобы их не заметили. Ни журналистов, ни фотографов не было. Четверо мужчин вынесли гроб, выглядевший очень тяжелым. Через несколько минут кортеж двинулся к Иври.
Со вчерашнего дня небо затянуло тучами, стало не так жарко. Метеопрогнозы обещали к вечеру дожди на западе страны и в Париже.
Торранс держался на значительном расстоянии от машины, в которой ехали родственники. Мегрэ молча курил трубку, глядя перед собой, и невозможно было угадать, о чем он думает.
Торранс не нарушал его молчания, что было для него, самого разговорчивого инспектора во всей уголовке, совсем непростым делом.
Катафалк проехал примерно половину кладбища и наконец остановился перед свежевырытой могилой на новом участке, где было еще много свободных мест.
Мегрэ и его спутник держались больше чем в сотне метров сзади. Мадам Вивьен, ее дочь и Делаво неподвижно стояли на краю могилы, пока в нее опускали гроб. Обе женщины держали в руке по букету цветов.
Вдове протянули лопату, чтобы та бросила на гроб первую горсть земли, но, к удивлению Мегрэ, она покачала головой и лишь бросила в могилу цветы. Одетт поступила так же, и первую горсть земли в конце концов бросил Делаво.
Он никогда не знал Марселя Вивьена, был слишком молод. Мегрэ дал ему лет тридцать. Одет в черный костюм, очевидно, тот же, в котором работал в универмаге.
Довольно красивый парень, с почти черными усами и волосами.
Все закончилось. Церемония, если в данном случае можно говорить о церемонии, продолжалась всего несколько минут. Машина, выделенная для родственников, тронулась с места. Мегрэ осмотрел окрестности и не заметил ни одной подозрительной фигуры. Теперь, когда клошар был похоронен, комиссару казалось, что истина отодвинулась еще дальше.
Он был в неважном настроении и продолжал молчать, словно по-прежнему пережевывал стоящую перед ним проблему. Убить Марселя Вивьена и даже не выпотрошить матрас, где бедняки обычно прячут свои деньги!
Мегрэ невольно возвращался на двадцать лет назад, почему и послал шесть инспекторов на Монмартр.
Приехав в уголовную полицию, он получил приятный сюрприз. Один из шестерых ждал его, очень возбужденный.
— Что нашли?
— Какого числа исчез Вивьен?
— Двадцать третьего декабря…
— И с тех пор его никто больше не видел?
— Совершенно верно.
— Он купил дочке рождественский подарок?
— Я не подумал спросить об этом его жену.
— Вы знаете «Сирано», пивную на площади Бланш?
— Да.
— Один из гарсонов, которому лет шестьдесят, опознал Вивьена по фотографии.
— Когда он его видел?
— После двадцать третьего декабря. В конце января следующего года.
— Как он может быть так уверен спустя столько лет?
— Потому что как раз в январе он поступил на работу в «Сирано».
— Он часто видел Вивьена?
— Минимум раз десять — в январе и феврале сорок шестого. И он приходил не один. С очень молодой женщиной, низенькой брюнеткой, постоянно бравшей своего спутника за руку.
— В котором часу парочка появлялась в «Сирано»?
— Около одиннадцати или в одиннадцать тридцать, после закрытия кинотеатров.
— Гарсон уверен, что это был именно Вивьен?
— Он утверждает, что да, поскольку тот пил только минеральную воду, а его спутница заказывала «Куантро»…
Это было его первое место гарсона в кафе. До того он работал коридорным в крупном отеле на Больших бульварах…
— И в других местах, кроме пивной, он их не встречал?
— Нет. Жюльен (так зовут гарсона) жил достаточно далеко, на бульваре Ла-Шапель…
— И когда эта пара пропала из виду?
— Месяца через два.
— И с тех пор он Вивьена больше не видел?
— Нет.
— Молодую женщину тоже?
— Тоже.
— Он не слышал, чтобы спутник называл ее по имени?
— Нет. Похоже, это все, что он знает.
Из этой истории, если Жюльен не перепутал даты, следовало, что Вивьен ушел из дома и бросил свою мастерскую не для того, чтобы стать клошаром.
Он ушел из-за женщины. Очевидно, рассчитывал начать жизнь с начала. Но почему он не сменил квартал?
«Сирано» находится всего в паре сотен метров от его мастерской, меньше чем в километре от квартиры, где по-прежнему жили его жена и дочь.
Не боялся быть узнанным? Или ему это было безразлично? Объявил ли он жене, что уходит к другой? И не в этом ли крылась причина ожесточенности мадам Вивьен?
— Сегодня после обеда возвращайтесь в квартал и продолжайте опрос. Возможно, в том же «Сирано» есть другие пожилые гарсоны. Зайдите к хозяину…
— Хозяину нет и тридцати. Он сын прежнего владельца, который переехал в деревню.
— Надо выяснить, куда именно переехал.
— Понял, патрон.
— В квартале есть множество небольших отельчиков.
Их тоже надо обойти. В те времена особенно трудно было найти квартиру. Почти невозможно…
Мегрэ знал, что в конце концов сам поедет в «Сирано» и станет бродить в районе бульвара Рошешуар.
Он поехал обедать домой, но сначала позволил себе выпить стаканчик аперитива в пивной «У дофины», а уже потом остановил такси.
Как и планировал, Мегрэ примерно в половине третьего оказался перед террасой «Сирано». Площадь Бланш была довольно оживленной — вереницы автобусов, группы туристов, увешанные фотоаппаратами. Все, или почти все, фотографировали «Мулен Руж», находящийся неподалеку.
Терраса была переполнена, не нашлось ни одного свободного места. Гарсоны — их было трое — сновавшие между столиками, оказались довольно молодыми, но в самой пивной Мегрэ заметил одного лет под шестьдесят.
Он вошел и сел на табурет.
— Стакан пива…
Он не взял с собой Торранса, смущенный своим все возрастающим интересом к личности Марселя Вивьена.
— Вас зовут Жюльен? — спросил он, когда гарсон принес заказ. — Это с вами сегодня утром разговаривал один из моих людей?
— Вы комиссар Мегрэ?
— Да.
— Для меня большая честь познакомиться с вами.
Мне кажется, я рассказал вашему инспектору все, что знаю.
— Ваши воспоминания относятся именно к сорок пятому году?
— Да. Я почему так уверен — утром уже говорил — это было мое первое место официанта.
— Конец декабря — начало января?
— В этом я не так уверен. В конце декабря такая предпраздничная толчея, что просто нет времени рассматривать клиентов…
Его позвали к столику во втором ряду, он принял заказ и вернулся с двумя стаканами пива.
— Простите, но в зале я один. Остальные обслуживают клиентов на террасе. Так о чем я говорил? Да, в январе… А возможно, и в феврале, потому что я к ним привык, а на это требуется время.
— У вас не было никаких сомнений, когда вы опознали Вивьена?
— Имени его я не знал, но это точно он приходил сюда чуть ли не каждый вечер в компании симпатичной девушки.
— И почти всегда в то время, когда в кинотеатрах заканчивался последний сеанс?
— Да. Меня это поразило, сам не знаю почему.
— А ту женщину вы могли бы опознать?
— Знаете, женщин через двадцать лет узнавать труднее… Впрочем… Эту я бы точно узнал…
— Почему?
— У нее на щеке была вишневая родинка, как капля вина…
— На левой или на правой?
— Погодите… Они почти всегда садились за этот столик… Значит, принося им заказ, я видел левую щеку.
Гарсону снова пришлось отойти, чтобы заняться новым клиентом, заказавшим коньяк и воду.
— Позднее вы никогда не встречали эту женщину с другим спутником?
— Нет, не припоминаю. Мне кажется, я бы обратил на нее внимание, потому что привык к ее лицу и манере одеваться.
— А как она одевалась?
— Всегда в черное. Строгое черное шелковое платье и черное пальто с меховым воротником.
— У этой пары была машина?
— Нет, они приходили пешком, как будто жили по соседству…
— А такси им случалось брать?
Как раз напротив пивной находилась стоянка.
— Я не видел.
— И, выходя отсюда, они не направлялись к станции метро?
— Нет. Я думал, что они живут в этом квартале. После полуночи все иначе — кабаре заполняют иностранцы. А мы тут живем как будто на другом берегу. Между двумя сторонами бульвара большая разница. — Он хлопнул себя по лбу. — Да что я вам тут наплел? Я ведь говорил про сорок пятый? Что-то я запутался в вопросах… Это было в сорок шестом, конечно. В сорок пятом я еще работал коридорным в «Гранд-отеле»…
Ему опять пришлось отойти к другому столику, где клиенты потребовали счет.
Вернувшись, гарсон объяснил:
— Я люблю этот квартал. Он не похож на другие парижские кварталы. Здесь сохранилось много мелких ремесленников, у которых во дворах мастерские. А еще много служащих, чиновников, продавцов и продавщиц.
Наконец, мелких рантье, которые слишком привязаны к Монмартру, чтобы уехать доживать свои дни в деревне… Могу я вам еще чем-то быть полезен?
— Вряд ли… Если вспомните что-нибудь интересное, будьте любезны позвонить мне на набережную Орфевр…
— Иду! Иду! — обратился он к начавшим терять терпение четверым новым клиентам.
На западе собирались тучи, а другая половина неба оставалась почти чистой. Время от времени пролетал легкий ветерок.
Мегрэ медленно пил пиво, обещая себе, что на сегодня этот стакан станет последним. Он собирался оплатить счет, когда к нему наклонился сосед:
— Я правильно расслышал? Вы — комиссар Мегрэ?
Простите, что так вот обращаюсь к вам…
Он был очень толстым, с красным лицом, с тремя подбородками и огромным пузом.
— Я родился на Монмартре, прожил тут всю жизнь.
На бульваре Рошешуар держал лавку по продаже рамок для картин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18