Удастся ли его убедить? Если нет, придется спуститься вниз, действовать грубо, применить физическую силу. Вовсе не исключено, что он начнет отбиваться, будет касаться, царапаться, как молодой разъяренный зверь.
— Так мне спускаться или нет? — еще раз повторил Мимиль, уже не так спокойно, как прежде, и со прахом поглядывая на дверь.
— Послушайте, Жорж Анри, я из полиции.
— Какое мне дело до полиции! Я презираю полицию! Я ненавижу…
Он вдруг осекся. Его осенила какая-то мысль, и он заговорил уже другим тоном:
— Кстати, будь вы действительно из полиции, вы бы… — И вдруг снова завопил:
— Оставьте меня! Оставьте меня в покое! Уйдите отсюда прочь! Вы лжете! Вы сами прекрасно знаете, что это ложь! Подите и скажите моему отцу…
В эту минуту дверь неслышно открылась, и чей-то голос отчетливо произнес:
— Простите, что помешал вам, господа…
Лампа Мегрэ осветила Эрнеста Малика с револьвером в руках, стоявшего у двери с невозмутимым видом.
— Я думаю, мой бедный Жюль, что имею право убить тебя, равно как и твоего сообщника.
Слышно было, как там, внизу, у мальчика от страха стучат зубы.
Глава шестая Мимиль и его пленник
Не выразив ни малейшего удивления, Мегрэ медленно повернулся к вошедшему и сделал вид, что не заметил направленного на него револьвера.
— Вытащи оттуда парнишку! — обратился он, не повышая голоса, к своему бывшему соученику, как мог сказать человек, который пытался что-то сделать и, не сумев, решил попросить другого.
— Послушай, Мегрэ… — начал Малик.
— Не сейчас. Не здесь. Немного погодя я выслушаю все, что ты захочешь сказать.
— Теперь ты уже понимаешь, что здорово влип?
— Говорю тебе, займись мальчиком… Ах так! Все еще не можешь решиться? А ну-ка, Мимиль, спускайся сюда!
Только тогда Эрнест Малик сухо произнес:
— Можешь вылезать, Жорж Анри.
Мальчик не шелохнулся.
— Слышишь, что тебе говорят? Вылезай! Ты уже достаточно наказан.
Мегрэ вздрогнул. Так вот оно что! Вот в чем попробуют его убедить. Что это всего-навсего наказание.
— Однако ты не слишком ловок, Малик! — И, наклонившись вниз, сказал добрым, спокойным голосом:
— Выходите, Жорж Анри. И никого не бойтесь. Ни отца и никого другого.
Мимиль протянул руку и помог мальчику выбраться наверх. Жорж Анри съежился, избегая смотреть на отца и, как видно, выжидая момент, чтобы броситься наутек.
Мегрэ это предвидел. Он предвидел все, и внезапное появление Малика тоже. Предвидел и даже дал на этот случай соответствующие инструкции Мимилю. Тому оставалось их только выполнить.
Всем четверым больше нечего было делать в старой псарне, и Мегрэ первым направился к двери, не обращая внимания на Малика, загородившего ему путь.
— Нам удобнее будет поговорить в доме, — пробормотал тот.
— А ты еще хочешь говорить? — пожал плечами комиссар.
Проходя мимо Мимиля, он успел бросить на него взгляд, означавший: «Повнимательнее выполняй инструкции».
Инструкции были весьма деликатные, и малейший не правильный жест мог все испортить. Они вышли в парк один за другим. Жорж Анри замыкал шествие, выскользнув из псарни последним и стараясь не приближаться к отцу. Вчетвером они зашагали по аллее, и тут Малик стал проявлять некоторое беспокойство. Ночь была очень темная, луна еще не взошла. Мегрэ погасил свой электрический фонарик.
Пройти оставалось не более ста метров. Чего выжидал малыш? Неужели же комиссар ошибся?
Казалось, никто не осмеливался заговорить, никто не хотел брать на себя ответственность за то, что должно произойти.
Еще шестьдесят метров. Через минуту уже будет поздно. Мегрэ хотелось подтолкнуть локтем Жоржа Анри, чтобы вернуть мальчика к действительности.
Двадцать метров… Десять метров… Приходилось покоряться обстоятельствам. Но что они будут делать вчетвером в одной из комнат дома, белый фасад которого уже проступал во мраке?
Пять метров! Слишком поздно! Но нет, Жорж Анри оказался дальновиднее, чем сам комиссар. Он ведь знал, что у самого дома отцу придется выйти вперед, чтобы отпереть дверь.
Так оно и случилось. Не успел Малик вставить ключ в замок, как мальчишка метнулся в сторону, и через минуту в чаще послышался шелест травы и шорох веток. Мимиль не сплоховал и сразу же бросился за ним.
Малик упустил не больше секунды, но эта секунда оказалась решающей. Первым его движением было направить свой револьвер на ускользающую фигуру циркача, но не успел он спустить курок, как Мегрэ ударил его кулаком по предплечью, и оружие упало на землю.
— Вот так! — с удовлетворением в голосе произнес комиссар.
Он не нагнулся за револьвером, а только отшвырнул его ногой на середину аллеи. Из чувства собственного достоинства Эрнест Малик тоже не стал подбирать револьвер с земли. Да и к чему?
В поединке, происходившем между ними, оружие никакого значения не имело.
Для Мегрэ наступила волнующая минута. Именно потому, что он все это предвидел. Кругом стояла такая тишина, что слышны были вдали шаги тех двоих — и беглеца, и преследователя. Малик и комиссар прислушались. Нетрудно было понять, что Мимиль не отстает от мальчика.
По-видимому, они уже достигли соседнего парка, откуда был выход на дорогу, ведущую вдоль Сены.
— Вот так! — повторил Мегрэ, когда звуки шагов стали тише и наконец замерли. — Не зайти ли нам в дом?
Малик повернул ключ, торчавший в замке, и пропустил комиссара. Потом зажег свет, и они увидели стоящую на площадке винтовой лестницы г-жу Малик в белом пеньюаре.
Она смотрела на них большими изумленными глазами и даже не нашла что сказать, когда ее муж с раздражением в голосе бросил:
— Иди спать!
Они оказались вдвоем в кабинете Малика, и Мегрэ, не садясь, стал набивать трубку, с удовлетворением поглядывая на своего противника. А Малик ходил взад и вперед по комнате, заложив руки за спину.
— А не обратиться ли тебе в полицию с жалобой? — мягко спросил Мегрэ. — Такой случай может больше не представиться. Обе твои собаки отравлены. Налицо вторжение на частную территорию и еще вдобавок взлом. Ты даже можешь утверждать, что была попытка похитить ребенка. Да вдобавок еще ночью… Это пахнет каторжными работами. Давай, Малик, действуй! Телефон здесь. Стоит тебе только протянуть руку, позвонить в жандармерию Корбейля, и меня будут вынуждены арестовать… Так что же ты медлишь? Что мешает тебе поступить так, как тебе хочется?
Теперь комиссар, не стесняясь, говорил Малику «ты», но это совсем не походило на фамильярность бывшего соученика, как это было в обращении Малика с Мегрэ при первой встрече. Просто Мегрэ смотрел теперь на Малика как на обычного своего клиента, столкнувшегося с ним поневоле.
— Значит, тебе неприятно, чтобы все узнали о том, что ты держал сына взаперти в подвале? Но, во-первых, это право отца. Право наказывать. Сколько раз в детстве родители грозились запереть меня в подвал.
— Может быть, помолчишь?
Малик стоял перед Мегрэ и пристально глядел на него, пытаясь во взгляде комиссара прочесть, что скрывается за его словами.
— Что же ты, собственно говоря, знаешь?
— Вот наконец вопрос, которого я ждал.
— Так что же ты знаешь? — нетерпеливо повторил Малик.
— А ты боишься, что я узнаю? Интересно, чего же ты боишься?
— Ведь я тебя уже просил однажды: не суйся не в свои дела.
— И я отказался.
— Так вот, повторяю тебе это во второй, и последний раз.
Но Мегрэ, не дослушав, покачал головой.
— Не могу. Теперь, видишь ли, это невозможно.
— Но ведь ты ничего не знаешь…
— Тогда чего тебе бояться?
— И ничего не узнаешь.
— Значит, я вообще тебе не мешаю.
— Что до мальчишки, то он ничего не скажет. Я понимаю, ты рассчитываешь на него.
— И это все, что ты хотел сказать, Малик?
— Прошу тебя: подумай! Только что я мог тебя убить и уже сожалею, что не сделал этого.
— Возможно, ты и в самом деле напрасно этого не сделал. Но через несколько минут, когда я отсюда выйду, тебе еще представится возможность выстрелить мне в спину. Правда, парнишка теперь уже далеко, и он не один. Значит, звонить ты не собираешься? Не хочешь жаловаться? Не хочешь обращаться в полицию? Итак, ты это твердо решил?
И он направился к двери.
— Доброй ночи. Малик!
Но перед тем, как выйти в прихожую, он вдруг передумал, вернулся и произнес с каменным лицом, вперив в Малика тяжелый взгляд:
— Видишь ли, я чувствую, что открою такие мерзкие, такие грязные дела, что даже немного колеблюсь, продолжать ли расследование.
Потом, не оборачиваясь, вышел, хлопнул дверью и направился прямо к воротам. Они оказались заперты.
Положение становилось комичным: он незаконно находился в частном владении, но никому до него не было дела.
В кабинете Малика по-прежнему горел свет, но тот и не думал провожать своего противника до ворот.
Взобраться на стену? Одному? Мегрэ не полагался на свою ловкость. Искать тропинку, ведущую в парк Аморелей, где, может быть, не запирают ворота на ночь?
Он пожал плечами, подошел к дому садовника и тихонько постучал.
— Кто там? — послышался сонный голос.
— Друг господина Малика. Прошу вас, откройте калитку.
Он слышал, как старый слуга натягивал брюки и искал свои сабо. Потом дверь приотворилась.
— Как вы очутились в парке? Где собаки?
— Думаю, они спят, — прошептал Мегрэ, — если только не убиты.
— А где мсье Малик?
— У себя в кабинете.
— Но ведь у него есть ключ от ворот.
— Возможно. Но он так озабочен, что и не вспомнил об этом.
Садовник, ворча, пошел впереди, иногда оборачиваясь, чтобы окинуть тревожным взглядом ночного посетителя. Когда Мегрэ ускорял шаг, старик вздрагивал, словно боясь получить удар в спину.
— Спасибо, старина!
Он спокойно дошел до гостиницы. Ему пришлось бросать камешки в окно Ремонды, чтобы разбудить ее и попросить отпереть дверь.
— Который час? А я думала, вы сюда уже не вернетесь. Мне почудилось, что кто-то бежал по тропинке. Так, значит, это были не вы?
Он сам налил себе вина и пошел спать. В восемь утра, свежевыбритый, с чемоданом в руке, он сел на парижский поезд и уже в половине десятого, выпив в маленьком баре кофе с рогаликами, входил в здание уголовной полиции.
Люкас был на утреннем рапорте в кабинете начальника. Мегрэ уселся на свое прежнее место у открытого окна. По Сене как раз проходил буксир фирмы «Аморель и Кампуа», известив двумя пронзительными гудками, что входит под мост Сите.
В десять часов в кабинете появился Люкас с бумагами и положил их на край письменного стола.
— Вы здесь, шеф? А я-то думал, что вы снова в Орсене.
— Сегодня утром мне никто не звонил?
— Нет. А вы ожидаете звонка?
— Следовало бы предупредить телефонистку. Пусть меня сразу же соединит или, если меня не будет, пусть сами примут сообщение.
Он не подавал виду, что нервничает, но беспрерывно курил, набивая трубку за трубкой.
— Не обращай на меня внимания и занимайся своим делом — Сегодня ничего экстраординарного. Кого-то пырнули ножом на улице Деламбр.
Обычные мелкие дела. Это ему знакомо. Он снял пиджак, как делал это на протяжении многих лет, когда кабинет на набережной Орфевр был его вторым домом. Он заходил в комнаты, здоровался с бывшими сослуживцами, слушал отрывки из допросов или телефонные разговоры.
— Не отвлекайтесь, ребята!
В половине двенадцатого он вышел вместе с Торрансом пропустить стаканчик вина.
— Послушай, мне хотелось бы кое-что тебе поручить. Речь идет все о том же Эрнесте Малике. Мне нужно выяснить, играет ли он. Или, может быть, играл в молодости. Хорошо бы найти кого-нибудь, кто знал его лет эдак двадцать — двадцать пять назад.
— Я наведу справки, шеф.
Без четверти двенадцать. Ему никто не звонил. Плечи Мегрэ еще больше ссутулились, походка стала неуверенной.
— Кажется, я свалял дурака, — бросил он своему бывшему помощнику, который занимался текущими делами.
Всякий раз, когда в кабинете звонил телефон, Мегрэ сам снимал трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17