Еще несколько минут ушло на маневры. Наконец «Гром небесный» вырвался на простор, и Ланнек скомандовал:
— Полный вперед!
Подумать только, он выходит в море на собственном судне! Ланнек подмигнул маяку в Эв, по которому столько раз определялся, и настроение у него опять стало почти таким же приподнятым, как накануне вечером.
— Жорж! — Он редко называл Муанара по имени. — Какая-то сволочь решила меня разыграть. — С этими словами Ланнек протянул старшему помощнику бумажку, найденную в штурманской. — На, прочти.
Над картами снова вспыхнула тусклая лампочка. Ланнек проверил, не уклонились ли они от курса, нет ли впереди других судов, кроме трансатлантического лайнера, сиявшего вдалеке целым созвездием огней.
— Что скажешь? Дурак надеется нас запугать, верно?
Муанар вертел в руках бумажку с несколькими фразами, набросанными химическим карандашом:
«Не воображай, что ты всех умнее. Один человек, который знает что говорит, предупреждает тебя: „Гром небесный“ не придет в порт. Имею честь кланяться. Не забудь передать привет Матильде».
— Он знает мою жену, — заметил Ланнек, первоначально проглядевший эту подробность.
А ведь Матильда живет не в Руане, а в Кане, где ее мать отвела молодоженам квартиру в одном из своих домов.
— Розыгрыш, правда?
— Как знать! — вздохнул Муанар, с виду не слишком взволнованный.
— Что они могут нам сделать? Испортить машину?
Ланнека затопила внезапная нежность к своему старому пароходу, которому — он это чувствовал — что-то угрожает. Он говорил о различных частях судна так, словно это живое существо.
— Руль? Случись с ним что-нибудь, мы бы заметили.
А корпус у нас надежный.
Вдруг он чуть не подскочил на месте, но тут же расхохотался, потому что на секунду струсил, услышав в двух шагах от себя, на крышке переднего трюма, непривычный звук — настолько непривычный, что Ланнек не сразу сообразил, в чем дело.
Это было мычание коровы!
— Совсем из головы вылетело…
Они везли с собой, прямо на палубе, двух крупных нормандских коров, сдать которых предстояло в Гамбурге. Кто-то из матросов приладил над животными тент, но по их черным с белым бокам все равно уже катились струйки воды.
А сейчас они еще и мычат — вероятно, море пугает их своей загадочностью.
— Розыгрыш или нет, как по-твоему?
Теперь, когда река осталась позади, судно привычно закачалось на волнах, с шумом разбивавшихся о форштевень.
— Держу пари, моя жена сейчас вскочит с койки.
Ланнек не ошибся. Внизу Матильда, в ночной рубашке, приотворила дверь, посмотрела, нет ли кого-нибудь в темной кают-компании, и наконец заметила светлое пятно — г-на Жиля, вытянувшегося под простыней на диванчике.
Г-н Жиль уже спал и в ответ лишь со вздохом повернулся на другой бок.
— Эмиль! — вполголоса окликнула Матильда.
Она прислушалась, но никто не отозвался. Молодая женщина вернулась в каюту и еще целый час лежала без сна. Свет она не выключила. Обшарила глазами эмаль переборок и обнаружила во многих местах грязные подтеки.
«Придется все как следует вымыть…».
Коврик с красными разводами, лежавший на полу, тоже был засаленный, весь в пятнах неизвестного происхождения. А тут еще воздух в каюте — к нему Матильде никак не привыкнуть. Очевидно, переборки не герметичны и сквозь щели сюда проникает запах горелого масла и угля.

— Тебе не трудно еще чуть-чуть постоять на вахте? — спросил Ланнек Муанара.
То, что он собирался сделать, было ему вовсе не по душе, но удержаться он не мог. Для начала направился в машинное отделение, где застал только одного из машинистов — Матиас ушел спать.
— Не заметил ничего ненормального?
— Нет, капитан. Только вот масло, что мы взяли в Руане, оказалось жидковато. Будет перерасход.
Ланнек глянул на поршни, на динамо и спустился в топку. Там, на куче угля, сидели два кочегара.
— Порядок?
— Порядок, капитан.
Из вентиляционной трубы вырывалась струя ледяного воздуха пополам с дождевыми каплями, и Ланнеку после адской жары сразу стало зябко.
Он чуть не повернул обратно, но потом все же втиснулся в узкий лаз и очутился в длинном железном туннеле гребного вала.
Здесь было совершенно сухо. Вал вращался вовсю.
Сальники не протекали.
До того как вернуться на мостик, Ланнек приоткрыл кают-компанию, разглядел во мраке спящего г-на Жиля и заметил полоску света под дверью жены.
Он мог бы завернуть к ней, поцеловать ее на ночь, но предпочел уйти.
— Розыгрыш? — повторил он.
Улыбнулся коровам, взиравшим на него испуганными глазами, отряхнул дождевик и возвратился к Муанару.
— Розыгрыш? — еще раз бросил он, адресуясь к старшему помощнику.
— Ну, я вниз.
— Спокойной ночи! Постарайся не будить Матильду.
Она, кажется, уснула, хотя свет горит.
Ланнек набил трубку, обвел глазами горизонт. На траверзе вырастал Эвский маяк, а вдали уже можно было различить яркие вспышки Антиферского.
Потом будет Фекан, за ним Сен-Валери, Дьеп, Булонь… Склянки пробили полночь, по мостику бесшумно скользнула чья-то фигура, встала на место рулевого, и тот, уходя, пробормотал сонным голосом:
— Норд-тень-ост.
— Норд-тень-ост, — тем же тоном повторил вновь пришедший.
Попыхивая трубкой и спиной ощущая присутствие бесстрастного рулевого, Ланнек прильнул лбом к мокрому стеклу.
О палубу что-то плюхнулось: одна из коров, смирившись, укладывалась спать.
2
Около одиннадцати утра показался Данджнесс, первый мыс на английском берегу. Дождь отмыл небо до синевы, и, с тех пор как рассвело, пароход шел в виду белых скал Нормандии.
Ланнек, который лег только в шесть, вновь показался на палубе в домашних туфлях на босу ногу, со спущенными подтяжками, небритый, с осоловелыми от сна глазами.
Кампуа не понадобилось ни будить капитана, ни докладывать ему, где они сейчас. Ланнек взглянул на английский берег, потом на французский, зевнул и жестом показал: «Лево руля!»
«Гром небесный» входил в воды, где Кольбар, Баллок, Риден, Вергуайе и другие банки, невидимые на поверхности, перегораживают большую часть Па-де-Кале.
Вахту стоял г-н Жиль, подтянутый и элегантный, несмотря на ранний час.
— Что тут был за шум? — осведомился Ланнек, склоняясь над картой.
— Не знаю. Я ничего не слыхал.
— Кампуа! Где мой кофе, гром небесный?
Было свежо. Чтобы согреться, Ланнек расхаживал взад-вперед, не спуская глаз с бурунов, вскипавших там, где начиналась первая банка. Муанар еще спал. Один из машинистов приладил на палубе тиски и со скрипом опиливал какую-то металлическую деталь.
— Коров обиходили?
Палуба оставалась мокрой, как все, к чему ни прикасалась рука, и хотя небо прояснилось, впечатление было такое, словно сам воздух еще не успел просохнуть.
— Кто-нибудь встретился?
— Два немца и несколько английских угольщиков.
Ланнек терял терпение. Феканец еще ни разу так не копался, подавая кофе, и, когда он все-таки появился, физиономия его выглядела еще более уныло, чем обычно.
Это был тощий парень неопределенного возраста и, можно сказать, безликий, вечно слонявшийся с таким покорным видом, словно его уже не удивляют удары судьбы и он даже не пытается их избежать: коль скоро человека бьют, значит, это в порядке вещей.
— Где ты был?
— На камбузе, капитан.
Ланнек машинально взглянул на покрасневшие руки буфетчика — тот явно оттирал их щеткой.
— Что за шум я слышал тут под утро?
— Не знаю.
— Моя жена встала?
Феканец утвердительно кивнул, и взгляд его оказался столь красноречив, что Ланнек невольно улыбнулся. Он прихлебывал кофе маленькими глотками, не отрывая глаз от горизонта.
— В котором часу она тебя позвала?
— В восемь. Велела подать кофе с молоком.
Чувствуя, что Кампуа недоговаривает, Ланнек не отставал:
— А потом?
— Потом потребовала нагреть воды.
Г-н Жиль, не подавая виду, что все слышит, и поглядывая в сторону, тоже улыбнулся.
— Дальше.
— Сказала, чтобы я принес кипятку и дегтярного мыла.
— Дегтярного мыла?
— Да. И еще тряпок. Заставила вымыть переборки в каюте.
Каждую фразу приходилось из него вытягивать.
— Это все?
Кампуа не ответил. Он стоял с отсутствующим и несчастным лицом, выжидая, когда капитан вернет порожнюю чашку. Г-н Жиль не зря уверял, что парень выглядит точь-в-точь как хворый семинарист.
— Что еще произошло?
На этот раз молчание затянулось: Кампуа не решался открыть рот.
— Это было ночью… — выдавил он наконец.
Кампуа выполнял на корабле довольно многообразные обязанности — буфетчика, стюарда, помощника кока. Был он не сладкоежка и вообще отличался плохим аппетитом, поэтому ему поручили сторожить камбуз, где он и спал.
— Да говори же, черт тебя побери!
— Призрак забрал окорок, — выпалил Кампуа, словно подгоняемый своими же словами.
— Призрак? Что ты несешь?
Разговор прервался: по трапу на палубу, с настороженно-неприступным видом, словно вступая во враждебный мир, поднялась Матильда Ланнек.
— Я заглянула к тебе в каюту, но ты уже ушел, — сказала она мужу. — Булонь миновали?
— Еще нет. Это вон там, где четыре радиомачты.
Погоди минутку, дай мне разобраться с призраком…
— С призраком?
— Отвечай, Кампуа, и не прикидывайся дурачком.
Какой призрак?
— Который с «Гусириса». Еще когда судно называлось так, на нем уже был призрак. Английский призрак.
— Ишь ты! И кто же тебе о нем рассказывал?
Кампуа боязливо осмотрелся по сторонам и пробормотал:
— Все… Боцман…
Боцман как раз оказался на палубе — доил коров.
— Эй, ты! Поднимись-ка сюда! — приказал Ланнек.
Брови он хмурил, но его маленькие глазки смеялись.
Время от времени он поглядывал на жену и г-на Жиля.
— Выходит, у нас на борту призрак и ты его видел?
— Да. Ночью на камбузе.
— Он, конечно, был в белом саване?
Кампуа кивнул. Боцман поднялся на мостик и, ожидая, пока очередь дойдет до него, притворялся, будто думает о чем-то своем.
— Он говорил по-английски, — уточнил Кампуа.
— И утащил окорок. Так?
— Самый большой.
— Английские призраки любят ветчину, — задумчиво констатировал Ланнек. — Можешь отправляться вниз, Кампуа. Я разберусь сам.
Он сделал паузу, проверил курс, набил первую трубку, поднял воротник кителя, прикрывая расстегнутую рубашку.
— Боцман!
— Слушаю, капитан.
— Передай призраку, пусть сегодня же ночью положит окорок на место.
— Но…
— И добавь: если не положит, я высажу его в Гамбурге и ни гроша ему не заплачу.
— Клянусь вам…
— А теперь марш доить коров.
Все в том же благодушном настроении Ланнек повернулся к жене и оглядел ее с ног до головы.
Матильда Ланнек была недурна собой: мягкие волнистые каштановые волосы, лицо не правильное, но пышущее свежестью, фигурка дышит очарованием молодости. Вот только рисунок рта, пожалуй, несколько жестковат. Этим она напоминает мать и всех Питаров, чьи фотографии довелось видеть Ланнеку — Выспалась?.. Можете сменяться. Жиль.
— По правде говоря, я совсем не спала.
За спиной они, как всегда, ощущали присутствие рулевого, но тот застыл гак неподвижно, что его можно было не принимать в расчет.
— Свыкнешься, — беззаботно отозвался Ланнек. — На первых порах всегда чувствуешь себя выбитым из колеи.
— Я никогда не свыкнусь с грязью. Переменюсь не я, а порядки на судне. Нынче утром..
— Знаю.
— Что ты знаешь?
— Ты мобилизовала Кампуа на мытье стен в каюте.
Правда, картофель из-за этого не будет готов вовремя.
— Разве я не имею права распоряжаться слугой?
Ланнеку показалось, что, несмотря на всю бесстрастность рулевого, по губам у него скользнула улыбка.
— Разумеется, имеешь, дорогая! Я же тебе говорил…
— Ты не побрился?
— Я только что поднялся на палубу, а спал всего четыре часа.
Ланнек провел всю ночь один на один с безликим рулевым, не сходя с места и не спуская глаз с бесконечной вереницы повисших во мраке сигнальных огней. Лицо его постепенно мрачнело:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17