Отныне никаких ресторанов в обеденное время. Человек довольствуется крутыми яйцами, которые съедает стоя, в какой-то забегаловке, и запивает кружкой пива, в то время как Мегрэ поглощает сандвичи.
Долго колеблется, не решаясь зайти в кинотеатр. Правая рука в кармане позвякивает мелочью. Нет, лучше потерпеть… Шагает дальше… Шагает… Шагает…
Кстати! Мегрэ делает одно наблюдение. Это изнурительное хождение по городу все время происходит в одних и тех же кварталах: от Трините к площади Клиши… от площади Клиши к Барбес, по улице Коленкур… от Барбес к Северному вокзалу и на улицу ла Файет…
Не опасается ли он в других местах быть узнанным? Несомненно, он избрал кварталы, наиболее удаленные от его дома или отеля — кварталы, где он почти не бывал прежде.
Подобно большинству иностранцев, наверняка предпочитает для прогулок Монпарнас, район Пантеона?
Одежда его свидетельствует о среднем достатке. Удобная, строгая, хорошего покроя. Явно представитель одной из так называемых «либеральных» профессий. Постой-ка! Обручальное кольцо! Так, он значит, женат!
Мегрэ пришлось в конце концов сдаться и уступить свое место Торрансу. Заскочил домой. Мадам Мегрэ осталась очень недовольна, так как приехала из Орлеана ее сестра, она приготовила прекрасный обед, а ее супруг наскоро побрившись и переодевшись, тут же снова убежал, буркнув на ходу, что не знает, когда вернется.
Набережная Орфевр.
— Люкас ничего для меня не оставлял?
Оставил! Записку. Он показывал фотографию во всех польских и русских кругах. Человека никто не знает. В политических кругах — также ничего. Тогда он приказал отпечатать знаменитую фотографию в несметном числе экземпляров, и теперь, во всем квартале Парижа, полицейские ходят от дома к дому, от консьержки к консьержке, предъявляя ее также хозяевам баров и гарсонам в кафе.
— Алло! Комиссар Мегрэ? Это билетерша из «Сине-Актюа-лите», что на Страсбургском бульваре… Тут один господин… М. Торранс… Он велел мне позвонить вам и сообщить, что он здесь, но не может покинуть зала…
Соображает, чертяка! Правильно высчитал, что это самое удобное отапливаемое место в Париже, где можно почти задаром пробыть несколько часов… Два франка за вход — и можешь смотреть сколько угодно сеансов подряд!…
Некое подобие любопытной интимности установилось меж преследователем и преследуемым, меж человеком со все отрастающей бородой и все более теряющей форму одеждой и Мегрэ, ни на секунду не выпускающим его из поля своего зрения. Одна забавная подробность: оба они, как один, так и другой, схватили насморк. Оба ходят теперь с красными носами и почти одновременно извлекают из карманов носовые платки. А один раз, когда комиссар разразился целой серией чихов, тот, другой, не смог сдержать невольной улыбки.
Грязный отель на бульваре Шапель, после пяти подряд сеансов в «Сине-Актюалите». То же имя в регистрационном журнале. И снова Мегрэ устраивается на ступеньке лестницы. Но поскольку этот отель представляет собой нечто вроде проходного двора, то его всю ночь беспокоят спускающиеся и поднимающиеся парочки, удивленно оглядывающиеся на него, причем женщины с явной опаской.
Решится ли он, исчерпав запас денег, или же запас нервов, вернуться домой? В одной из пивных, где они просидели довольно долго и где ему пришлось снять свое серое пальто, Мегрэ бесцеремонно снял это пальто с вешалки и заглянул под воротник, на нем стояла марка «Ольд Ингленд, бульвар де Итальен». Магазин готового платья, должно быть продавший несколько дюжин таких пальто. Впрочем одна деталь. Куплено прошлой зимой. Значит, незнакомец живет в Париже по меньшей мере год. А за столь длительный срок он не мог не обзавестись каким-либо «гнездом».
Мегрэ, пытаясь справиться с насморком, заказывает грог за грогом. Его противник теперь уже тратит деньги как заправский скряга. Пьет только кофе, никаких коньяков. Питается одними булочками и крутыми яйцами.
Вести из «дома» прежние: ничего нового. Никто не опознал поляка по фотографии. Не поступало также заявок о чьем-либо исчезновении.
Со стороны убитого тоже ничего существенного. Большая практика Значительные доходы. Политикой не занимался, вращался в светских кругах и, будучи специалистом по нервным заболеваниям, пользовал в основном женщин.
Это был опыт, который Мегрэ еще ни разу не представлялся случай довести до конца: за какой срок человек, хорошо воспитанный, прилично одетый, следящий за собой, будучи выброшенным на улицу, утрачивает нынешний лоск?
За четыре дня! Теперь он это знал. Прежде всего — борода. В первый день человека можно было принять за адвоката, врача, архитектора или среднего промышленника, и выглядел он только что покинувшим уютную, теплую квартиру. Покрывавшая щеки и подбородок четырехдневная щетина изменила его до такой степени, что если опубликовать в газетах его теперешнее изображение в связи с убийством в Булонсоком лесу, все тут же решат:
— Конечно, это он: у него же лицо убийцы!
От холода и недосыпания у человека покраснели края век, а от простуды появился на скулах нездоровый румянец. Ботинки, давно нечищенные, выглядели бесформенными. Пальто стало мешковатым, а брюки отвисли на коленях.
Вплоть до походки… Он и шел теперь иначе… Задевая стены… Опускал глаза под взглядами прохожих… Еще одна деталь: проходя мимо витрин ресторанов с сидящими за богато сервированными столами клиентами, отворачивался в сторону…
— Твои последние двадцать франков, бедняга! — мысленно подсчитывал Мегрэ. — А что же дальше?…
Люкас, Торранс и Жанвье сменяли его время от времени, но он старался уступать свое место как можно реже. Пулей летел на набережную Орфевр, забегал к шефу:
— Вам бы не мешало как следует выспаться, Мегрэ…
А Мегрэ, недовольный, насупленный, словно мучимый какими-то противоречивыми чувствами:
— Скажите, я ведь обязан найти убийцу, да или нет?
— Безусловно…
— Тогда вперед! — вздыхал он с какой-то горечью в голосе. — Интересно, где мы будем ночевать сегодня…
Не было уже и двадцати франков! Когда он присоединился к Торрансу, тот сообщил, что незнакомец съел три крутых яйца, выпил две чашки кофе и рюмку коньяка в баре на углу улицы Монмартр.
Незнакомец вызывал у Мегрэ восхищение. Открыто шагая за ним по улицам, почти дыша ему в затылок, порой идя почти рядом, он с трудом удерживался от того, чтобы не заговорить с ним.
— Ну-ну, старина!.. Не пора ли выкладывать карты на стол?.. Ведь где-то тебя ждет уютное гнездышко, постель, домашние тапочки, бритва… А?.. И вкусный обед…
Но нет! Человек бродил и бродил, теперь под лампами крытого рынка, в числе других бродяг, не знающих, куда приткнуться, среди груды капусты и моркови, сторонясь при сигнале тележек и грузовиков с товаром на завтра.
— Тебе больше нечем заплатить за ночлег!
Метеослужба зафиксировала в этот вечер восемь градусов ниже нуля. Человек угостился горячими сосисками, которые торговка жарила прямо под открытым небом. Теперь от него всю ночь будет нести чесноком и пригорелым салом!
В какой-то момент он попытался пробраться в один из павильонов рынка и устроиться там в уголочке. Полицейский, которого Мегрэ не успел остановить, выпроводил его оттуда. Человек едва волочил ноги. Набережная. Мост Искусств. Лишь бы ему не пришла в голову фантазия броситься в Сену! Мегрэ отнюдь не ощущал в себе достаточно отваги, чтобы прыгать вслед за ним в эту черную воду, кое-где уже подернутую ледком.
Прошли вдоль набережной со стоявшими на якоре судами. Потревоженные бродяги недовольно ворчали. Под мостами все хорошие места были уже заняты.
На маленькой улочке, возле площади Мобер, в окнах странного бистро видны были старички, спавшие, положив головы прямо на стол. Всего за двадцать су, да еще и со стаканом вина впридачу! Человек оглянулся на него в темноте. Безнадежно махнул рукой и толкнул дверь. Дверь распахнулась и тут же захлопнулась, но Мегрэ успел ощутить на лице поток тошнотворного воздуха. Сам он предпочел остаться на улице. Подозвал полицейского и оставил сторожить дверь, сам же отправился звонить Люкасу, дежурившему в ту ночь.
— Мы уже час вас разыскиваем, патрон. Нашли! Узнала одна консьержка… Зовут его Стефан Стревзки, архитектор, 34 года, родился в Варшаве, три года живет в Париже… Работает в предместье Сен-Онорэ… Женат на одной венгерке, обалденной красотке по имени Дора… Занимают в Пасси, на улице Помп, квартиру с рентой в двенадцать тысяч франков… Никакой политики… Убитого консьержка никогда не видела… В понедельник утром Стефан вышел из дома раньше обычного… Консьержка была удивлена тем, что он так и не вернулся, но не стала беспокоиться, убедившись, что…
— Который час?
— Половина четвертого… Я тут сижу один… Приказал принести пива, но оно такое холодное…
— Слушай, Люкас… Сейчас же… Впрочем, ты прав! Для утренних слишком поздно… Но в вечерних… Ты все понял?…
С этой ночи одежда его прочно впитала в себя запах нищеты. Глаза еще больше ввалились, у рта залегла скорбная складка. Взгляд, брошенный им Мегрэ этим бледным зимним утром, содержал горчайший укор.
Разве не они довели его, постепенно, и в то же время с умопомрачительной скоростью, до этой самой самой нижней ступени социальной лестницы? Он поднял воротник пальто. Далеко не пошел. Бочком втиснулся в ближайшее, только что открывшееся бистро и выпил один за другим четыре стакана спиртного, словно желая заглушить отвратительный привкус, оставшийся у него во рту и в груди от этой ночи.
Тем хуже для него! Теперь у него не было ни гроша! Ему оставалось лишь бродить по этим улицам, скользким от гололеда Выглядел совершенно изнуренным. Прихрамывал на левую ногу. Время от времени останавливался и оглядывался вокруг с выражением откровенного отчаяния на лице.
С тех пор, как он перестал заходить в кафе с телефонами, Мегрэ не мог никого позвать себе на смену. Снова набережная. Гулящий по Сене ледяной ветер. Позвякивание бьющихся друг о дружку льдинок у барж
Мегрэ издали увидел Уголовную полицию на набережной Орфевр, окна своего кабинета. Хоть бы Люкас…
Он еще не знал, что это жестокое расследование войдет в классику угрозыска, и многие поколения инспекторов будут вновь и вновь пересказывать его друг другу во всех подробностях. Самой нелепой во всей этой истории была одна деталь, особенно терзавшая его: на лбу у незнакомца вскочил прыщ, при более близком рассмотрении даже более похожий на фурункул, красный цвет которого постепенно начинал приобретать фиолетовый оттенок.
Хоть бы Люкас…
В полдень человек, несомненно прекрасно ориентировавшийся в Париже, направился к месту раздачи бесплатного супа в конце бульвара Сен-Жермен. Стал в хвост цепочки оборванцев. Какой-то старик из очереди попытался заговорить с ним, он сделал вид, что не понимает. Тогда другой, с изрытым оспинками лицом, обратился к нему по-русски…
Мегрэ перешел на другую сторону улицы, к бистро, поколебался, но не смог отказаться от пары сандвичей. Ел, полуотвернувшись от окна, чтобы тот, другой, не видел, как он ест.
Нищие в очереди продвигались очень медленно, входили вчетвером или вшестером в помещении, где им выдавали по миске горячего супа Хвост постепенно удлинялся. Время от времени задние начинали напирать, тогда остальные принимались возмущаться.
Час дня… Из-за угла появился несущийся во весь опор мальчуган…
— Покупайте «Лентран»… «Лентран»…
Он спешил оказаться первым, обогнать других. Издали определял в толпе прохожих возможных покупателей. На цепочку нищих, естественно, не обратил никакого внимания.
— Покупайте…
Человек робко поднял руку:
— Э-эй!
Очередь в изумлении уставилась на него. Так значит, он еще располагал несколькими су, чтобы позволить себе роскошь купить газету?
1 2 3
Долго колеблется, не решаясь зайти в кинотеатр. Правая рука в кармане позвякивает мелочью. Нет, лучше потерпеть… Шагает дальше… Шагает… Шагает…
Кстати! Мегрэ делает одно наблюдение. Это изнурительное хождение по городу все время происходит в одних и тех же кварталах: от Трините к площади Клиши… от площади Клиши к Барбес, по улице Коленкур… от Барбес к Северному вокзалу и на улицу ла Файет…
Не опасается ли он в других местах быть узнанным? Несомненно, он избрал кварталы, наиболее удаленные от его дома или отеля — кварталы, где он почти не бывал прежде.
Подобно большинству иностранцев, наверняка предпочитает для прогулок Монпарнас, район Пантеона?
Одежда его свидетельствует о среднем достатке. Удобная, строгая, хорошего покроя. Явно представитель одной из так называемых «либеральных» профессий. Постой-ка! Обручальное кольцо! Так, он значит, женат!
Мегрэ пришлось в конце концов сдаться и уступить свое место Торрансу. Заскочил домой. Мадам Мегрэ осталась очень недовольна, так как приехала из Орлеана ее сестра, она приготовила прекрасный обед, а ее супруг наскоро побрившись и переодевшись, тут же снова убежал, буркнув на ходу, что не знает, когда вернется.
Набережная Орфевр.
— Люкас ничего для меня не оставлял?
Оставил! Записку. Он показывал фотографию во всех польских и русских кругах. Человека никто не знает. В политических кругах — также ничего. Тогда он приказал отпечатать знаменитую фотографию в несметном числе экземпляров, и теперь, во всем квартале Парижа, полицейские ходят от дома к дому, от консьержки к консьержке, предъявляя ее также хозяевам баров и гарсонам в кафе.
— Алло! Комиссар Мегрэ? Это билетерша из «Сине-Актюа-лите», что на Страсбургском бульваре… Тут один господин… М. Торранс… Он велел мне позвонить вам и сообщить, что он здесь, но не может покинуть зала…
Соображает, чертяка! Правильно высчитал, что это самое удобное отапливаемое место в Париже, где можно почти задаром пробыть несколько часов… Два франка за вход — и можешь смотреть сколько угодно сеансов подряд!…
Некое подобие любопытной интимности установилось меж преследователем и преследуемым, меж человеком со все отрастающей бородой и все более теряющей форму одеждой и Мегрэ, ни на секунду не выпускающим его из поля своего зрения. Одна забавная подробность: оба они, как один, так и другой, схватили насморк. Оба ходят теперь с красными носами и почти одновременно извлекают из карманов носовые платки. А один раз, когда комиссар разразился целой серией чихов, тот, другой, не смог сдержать невольной улыбки.
Грязный отель на бульваре Шапель, после пяти подряд сеансов в «Сине-Актюалите». То же имя в регистрационном журнале. И снова Мегрэ устраивается на ступеньке лестницы. Но поскольку этот отель представляет собой нечто вроде проходного двора, то его всю ночь беспокоят спускающиеся и поднимающиеся парочки, удивленно оглядывающиеся на него, причем женщины с явной опаской.
Решится ли он, исчерпав запас денег, или же запас нервов, вернуться домой? В одной из пивных, где они просидели довольно долго и где ему пришлось снять свое серое пальто, Мегрэ бесцеремонно снял это пальто с вешалки и заглянул под воротник, на нем стояла марка «Ольд Ингленд, бульвар де Итальен». Магазин готового платья, должно быть продавший несколько дюжин таких пальто. Впрочем одна деталь. Куплено прошлой зимой. Значит, незнакомец живет в Париже по меньшей мере год. А за столь длительный срок он не мог не обзавестись каким-либо «гнездом».
Мегрэ, пытаясь справиться с насморком, заказывает грог за грогом. Его противник теперь уже тратит деньги как заправский скряга. Пьет только кофе, никаких коньяков. Питается одними булочками и крутыми яйцами.
Вести из «дома» прежние: ничего нового. Никто не опознал поляка по фотографии. Не поступало также заявок о чьем-либо исчезновении.
Со стороны убитого тоже ничего существенного. Большая практика Значительные доходы. Политикой не занимался, вращался в светских кругах и, будучи специалистом по нервным заболеваниям, пользовал в основном женщин.
Это был опыт, который Мегрэ еще ни разу не представлялся случай довести до конца: за какой срок человек, хорошо воспитанный, прилично одетый, следящий за собой, будучи выброшенным на улицу, утрачивает нынешний лоск?
За четыре дня! Теперь он это знал. Прежде всего — борода. В первый день человека можно было принять за адвоката, врача, архитектора или среднего промышленника, и выглядел он только что покинувшим уютную, теплую квартиру. Покрывавшая щеки и подбородок четырехдневная щетина изменила его до такой степени, что если опубликовать в газетах его теперешнее изображение в связи с убийством в Булонсоком лесу, все тут же решат:
— Конечно, это он: у него же лицо убийцы!
От холода и недосыпания у человека покраснели края век, а от простуды появился на скулах нездоровый румянец. Ботинки, давно нечищенные, выглядели бесформенными. Пальто стало мешковатым, а брюки отвисли на коленях.
Вплоть до походки… Он и шел теперь иначе… Задевая стены… Опускал глаза под взглядами прохожих… Еще одна деталь: проходя мимо витрин ресторанов с сидящими за богато сервированными столами клиентами, отворачивался в сторону…
— Твои последние двадцать франков, бедняга! — мысленно подсчитывал Мегрэ. — А что же дальше?…
Люкас, Торранс и Жанвье сменяли его время от времени, но он старался уступать свое место как можно реже. Пулей летел на набережную Орфевр, забегал к шефу:
— Вам бы не мешало как следует выспаться, Мегрэ…
А Мегрэ, недовольный, насупленный, словно мучимый какими-то противоречивыми чувствами:
— Скажите, я ведь обязан найти убийцу, да или нет?
— Безусловно…
— Тогда вперед! — вздыхал он с какой-то горечью в голосе. — Интересно, где мы будем ночевать сегодня…
Не было уже и двадцати франков! Когда он присоединился к Торрансу, тот сообщил, что незнакомец съел три крутых яйца, выпил две чашки кофе и рюмку коньяка в баре на углу улицы Монмартр.
Незнакомец вызывал у Мегрэ восхищение. Открыто шагая за ним по улицам, почти дыша ему в затылок, порой идя почти рядом, он с трудом удерживался от того, чтобы не заговорить с ним.
— Ну-ну, старина!.. Не пора ли выкладывать карты на стол?.. Ведь где-то тебя ждет уютное гнездышко, постель, домашние тапочки, бритва… А?.. И вкусный обед…
Но нет! Человек бродил и бродил, теперь под лампами крытого рынка, в числе других бродяг, не знающих, куда приткнуться, среди груды капусты и моркови, сторонясь при сигнале тележек и грузовиков с товаром на завтра.
— Тебе больше нечем заплатить за ночлег!
Метеослужба зафиксировала в этот вечер восемь градусов ниже нуля. Человек угостился горячими сосисками, которые торговка жарила прямо под открытым небом. Теперь от него всю ночь будет нести чесноком и пригорелым салом!
В какой-то момент он попытался пробраться в один из павильонов рынка и устроиться там в уголочке. Полицейский, которого Мегрэ не успел остановить, выпроводил его оттуда. Человек едва волочил ноги. Набережная. Мост Искусств. Лишь бы ему не пришла в голову фантазия броситься в Сену! Мегрэ отнюдь не ощущал в себе достаточно отваги, чтобы прыгать вслед за ним в эту черную воду, кое-где уже подернутую ледком.
Прошли вдоль набережной со стоявшими на якоре судами. Потревоженные бродяги недовольно ворчали. Под мостами все хорошие места были уже заняты.
На маленькой улочке, возле площади Мобер, в окнах странного бистро видны были старички, спавшие, положив головы прямо на стол. Всего за двадцать су, да еще и со стаканом вина впридачу! Человек оглянулся на него в темноте. Безнадежно махнул рукой и толкнул дверь. Дверь распахнулась и тут же захлопнулась, но Мегрэ успел ощутить на лице поток тошнотворного воздуха. Сам он предпочел остаться на улице. Подозвал полицейского и оставил сторожить дверь, сам же отправился звонить Люкасу, дежурившему в ту ночь.
— Мы уже час вас разыскиваем, патрон. Нашли! Узнала одна консьержка… Зовут его Стефан Стревзки, архитектор, 34 года, родился в Варшаве, три года живет в Париже… Работает в предместье Сен-Онорэ… Женат на одной венгерке, обалденной красотке по имени Дора… Занимают в Пасси, на улице Помп, квартиру с рентой в двенадцать тысяч франков… Никакой политики… Убитого консьержка никогда не видела… В понедельник утром Стефан вышел из дома раньше обычного… Консьержка была удивлена тем, что он так и не вернулся, но не стала беспокоиться, убедившись, что…
— Который час?
— Половина четвертого… Я тут сижу один… Приказал принести пива, но оно такое холодное…
— Слушай, Люкас… Сейчас же… Впрочем, ты прав! Для утренних слишком поздно… Но в вечерних… Ты все понял?…
С этой ночи одежда его прочно впитала в себя запах нищеты. Глаза еще больше ввалились, у рта залегла скорбная складка. Взгляд, брошенный им Мегрэ этим бледным зимним утром, содержал горчайший укор.
Разве не они довели его, постепенно, и в то же время с умопомрачительной скоростью, до этой самой самой нижней ступени социальной лестницы? Он поднял воротник пальто. Далеко не пошел. Бочком втиснулся в ближайшее, только что открывшееся бистро и выпил один за другим четыре стакана спиртного, словно желая заглушить отвратительный привкус, оставшийся у него во рту и в груди от этой ночи.
Тем хуже для него! Теперь у него не было ни гроша! Ему оставалось лишь бродить по этим улицам, скользким от гололеда Выглядел совершенно изнуренным. Прихрамывал на левую ногу. Время от времени останавливался и оглядывался вокруг с выражением откровенного отчаяния на лице.
С тех пор, как он перестал заходить в кафе с телефонами, Мегрэ не мог никого позвать себе на смену. Снова набережная. Гулящий по Сене ледяной ветер. Позвякивание бьющихся друг о дружку льдинок у барж
Мегрэ издали увидел Уголовную полицию на набережной Орфевр, окна своего кабинета. Хоть бы Люкас…
Он еще не знал, что это жестокое расследование войдет в классику угрозыска, и многие поколения инспекторов будут вновь и вновь пересказывать его друг другу во всех подробностях. Самой нелепой во всей этой истории была одна деталь, особенно терзавшая его: на лбу у незнакомца вскочил прыщ, при более близком рассмотрении даже более похожий на фурункул, красный цвет которого постепенно начинал приобретать фиолетовый оттенок.
Хоть бы Люкас…
В полдень человек, несомненно прекрасно ориентировавшийся в Париже, направился к месту раздачи бесплатного супа в конце бульвара Сен-Жермен. Стал в хвост цепочки оборванцев. Какой-то старик из очереди попытался заговорить с ним, он сделал вид, что не понимает. Тогда другой, с изрытым оспинками лицом, обратился к нему по-русски…
Мегрэ перешел на другую сторону улицы, к бистро, поколебался, но не смог отказаться от пары сандвичей. Ел, полуотвернувшись от окна, чтобы тот, другой, не видел, как он ест.
Нищие в очереди продвигались очень медленно, входили вчетвером или вшестером в помещении, где им выдавали по миске горячего супа Хвост постепенно удлинялся. Время от времени задние начинали напирать, тогда остальные принимались возмущаться.
Час дня… Из-за угла появился несущийся во весь опор мальчуган…
— Покупайте «Лентран»… «Лентран»…
Он спешил оказаться первым, обогнать других. Издали определял в толпе прохожих возможных покупателей. На цепочку нищих, естественно, не обратил никакого внимания.
— Покупайте…
Человек робко поднял руку:
— Э-эй!
Очередь в изумлении уставилась на него. Так значит, он еще располагал несколькими су, чтобы позволить себе роскошь купить газету?
1 2 3