Испуган до смерти.
У нас забрали грязную посуду. Я взял пирог и еще кофе, не спеша поел, потом заплатил и вышел из бара. Полицейский все еще читал газету. Он ни разу не оторвал от нее взгляда и будет сидеть так вероятно еще минут десять.
Я нашел дом, а Кобби Беннет нашел меня. Он выглянул из окна" и я заметил белое, искаженное ужасом лицо.
- Сюда, сюда, Майк!
Теперь я внимательно смотрел, куда иду. Здесь было полно подозрительных углов. Едва я добрался до площадки, как Кобби схватил меня за рукав и втянул в комнату.
- Господи, как ты меня нашел?! Я никому... Кто тебе сказал, что я здесь?
Я оттолкнул его.
- Тебя не трудно найти, Кобби. При достаточной сноровке можно найти любого.
- Не говори так" Майк! Боже, ты меня нашел, это плохо. Предположим...
- Заткнись! Ты хотел меня видеть? Я здесь.
Кобби задвинул засов на двери и забегал по комнате, теребя руками лицо и волосы.
- Они меня ищут, Майк. Я вовремя убрался.
- Кто "они"?
- Ты должен мне помочь. Господи, Майк, из-за тебя я влип, ты меня должен и вытянуть. Меня ищут понимаешь? Надо смыться из города!
- Кто "они"? - повторил я.
До него, наконец, дошло.
- В городе, что-то готовится... Не понимаю, что однако одно: мне каюк, потому что меня видели с тобой. Что делать, Майк? Здесь оставаться нельзя. Ты их не знаешь. У них не бывает осечек.
Я встал и потянулся, стараясь показать, что мне это надоело.
- Ничего не могу тебе посоветовать, Кобби, пока ты все не расскажешь. А не хочешь - пошел к черту.
Он схватил мой рукав и повис на нем.
- Нет, Майк" не надо... Я все скажу, только я ничего не знаю. Я просто что-то почувствовал. Насчет Рыжей. Прошлым вечером видел в городе кое-каких людей. Не местные. Они приезжали сюда прежде, когда были неприятности, и после этого исчезло несколько парней. Ясно, зачем они явились - за мной... и за тобой, возможно.
- Продолжай.
- Существует рэкет, понимаешь? Мы платим за защиту, и платим немало. Пока мы платим, все идет гладко. Но, черт побери, кто-то видел, как я с тобой болтаю, и вот...
- Как они узнали, что ты мне говорил?
Лицо Кобби стало мертвенно-белым. - Кого это волнует? Я связан с тобой, а ты связан с этой, Рыжей!.. Почему она не сдохла раньше?!
Я ухватил его за рубашку и подтащил к себе.
- Заткнись, - процедил я сквозь зубы.
- Ах, Майк, я не хотел... Я только пытаюсь рассказать...
Я отпустил его, и он попятился назад, вытирая лоб рукавом. В слезинке, покатившейся по щеке, блеснул лучик света.
- Я не хочу умирать, Майк. Ты можешь что-нибудь сделать?
- Не исключено.
Кобби с надеждой посмотрел на меня и облизал пересохшие губы.
- Да?
- Думай, Кобби, думай. Думай о парнях, которых ты видел. Кто они такие?
Морщины на его лице углубились.
- Убийцы. Мне кажется, из Детройта.
- На кого они работают?
- Наверно на того, кто заправляет всем рэкетом.
- Имена, Кобби.
Он беспомощно покачал головой.
- Я маленькая сошка, Майк. Откуда мне знать? Каждую неделю я передаю четверть выручки парню, который передает ее дальше по цепочке. Я даже не хочу знать. Я... я боюсь, Майк. Ты единственный, к кому я могу обратиться. От меня теперь будут шарахаться, как от чумы.
- Кто-нибудь знает, что ты здесь?
- Ни одна живая душа.
- А домохозяйка?
- Я не представлялся. И ей все равно. Как ты нашел меня, Майк?
- Не беспокойся, этим способом твои знакомые не воспользуются. Вот что нужно тебе сделать: сиди тихо из комнаты носа не высовывай, даже на лестницу. И к окну не подходи и убедись, что двери заперты.
Кобби схватил мою руку, глаза его расшились.
- У тебя есть план? Ты думаешь, я смогу выбраться?
- Посмотрим... Еды достаточно?
- Консервы и две бутылки пива.
- Хватит. Запоминай: завтра вечером ровно в девять тридцать ты должен отсюда выйти. Спускайся по улице, заверни направо и иди себе, будто ни в чем не бывало. Здоровайся с каждым знакомым. Только все время иди. Понял?
Маленькие капли пота выступили у него па лбу.
- Господи, ты хочешь, чтобы меня убили? Я не могу...
- Тогда тебя пристукнут здесь... если не подохнешь раньше с голоду.
- Нет, Майк я не возражаю! Но, боже, идти по улице!..
- Ты согласен? У меня нет времени, Кобби.
Он рухнул в кресло и закрыл лицо руками.
- Д-да. Да. В девягь тридцать. - Его голова дернулась, на глазах навернулись слезы. - Что ты придумал!? Ты можешь мне сказать?
- Не могу. Делай, что велено. Тогда исчезнешь из города и спасешь свою шкуру. Но я хочу, чтобы ты кое-что хорошенько запомнил.
- Что?
- Никогда не возвращайся.
Я оставил его плачущим и дрожащим.
На город спустились преждевременные сумерки, небо застилали тяжелые тучи. Не успел я дойти до станции, как вновь зарядил дождь. Поезд только что ушел, и в оставшиеся пять минут я позвонил Лоле. Никто не ответил. Тогда я набрал номер конторы, и Вельда сообщила, что день выдался на редкость спокойный. Трубку пришлось повесить, прежде чем она начала задавать вопросы: уже подходил поезд.
На Пятьдесят девятой я схватил такси и приехал к стоянке, где бросил машину. Мне показалось, что навстречу идет знакомый, и ничего не оставалось делать, как спрятаться. Неприятно все-таки играть покойника.
Усилился ветер, больно хлестали косые струи дождя. Редкие незадачливые пешеходы пытались ловить неостанавливающиеся такси и жались под навесы. Каждый раз, стоя перед светофором, я видел размытые очертания бледных лиц за витринами магазинов. Все с тоской глядели на низвергающиеся потоки воды...
Дождь мог сильно затруднить поиски камеры, а время так дорого! Проклятая камера. Зачем она вообще понадобилась Рыжей? Стоп! Лола говорила о работе в каком-то ателье, вроде "Момент"... Я подъехал к магазину, дождался секундного затишья, выскочил из машины и пробился через небольшую толпу, собравшуюся у входа.
В телефонном справочнике ничего похожего па "Момент" не оказалось. Я купил сигарет и спросил у продавца, нет ли у него старого манхеттенского указателя. Он сперва покачал головой, потом скрылся в задней комнате и вернулся с потрепанной книгой, покрытой пылью.
- Обычно их забирают, - пояснил он, - но эту забыли. Вчера случайно заметил ее на полке.
Я принялся листать. Вот телефон и адрес на Седьмой авеню. Когда я набрал номер, раздались потрескивания, и оператор сообщил, что такого абонента нет.
Вот и все. Почти. Может быть контора еще существует только без телефона.
Узнав, что я еду в центр, один парень попросил подвезти его. Всю дорогу он развлекал меня непрекращающейся болтовней, которую я не слышал, затем поблагодарил меня и, шлепая по лужам, исчез в дожде.
Сзади прозвучали сердитые гудки и предупреждающий свисток полицейского. Я очнулся и стал внимательнее смотреть по сторонам. А через минуту не сдержал грязного слова: в киоске у метро продавали вечерние газеты, и каждая кричала на весь мир, что полиция начала чистить город.
Кто-то заговорил.
Остановившись у очередного светофора, я крикнул мальчишке, чтобы принес газету и дал ему доллар за труды. Ну да, вот: шапки, заголовки и подзаголовки. Полиция располагает сведениями о гигантской преступной организации.
Дадут деру! Черт бы побрал эти газеты! Почему они не могут помолчать?
Зажегся зеленый свет, и я тронулся с места. Пришлось объехать квартал с односторонним движением и втиснуться между грязным грузовиком и маленьким седаном. Нужный мне дом оказался старым, обшарпанным зданием с заколоченной лавкой тканей на первом этаже.
Я позвонил; через минуту зашумел лифт. Открылась узкая дверь, и на меня выжидательно посмотрел парень с недельной щетиной на лице.
- Где можно найти сторожа?
- Фто фы фосисе?
Я вытащил значок и монету.
- Частный детектив.
Он сплюнул табачную жвачку в шахту лифта и засунул монету в карман.
- Я сторож. Слушаю вас.
- Меня интересует ателье "Момент". Оно было зарегистрировано здесь.
- Э-э, конда еще... Уже больше года, как выехали.
- Теперь никого нет?
- Никого. Какой идиот захочет арендовать помещение в такой дыре?
- Можно посмотреть?
- Конечно, пойдемте.
Мы поднялись на четвертый этаж. Здесь сторож остановился и включил свет в коридоре.
- Комната 209.
Дверь была заперта. Парень поколдовал над выключателем, и комната осветилась.
Кто-то убирался отсюда в такой спешке, будто за ним по пятам гнался дьявол. На полу, покрытом паутиной, валялись пленки и негативы. Занавесей на окнах не было, но толстый слой грязи надежно защищал от солнечных лучей. И повсюду тончайшей пудрой лежал гипосульфит.
Я поднял несколько фотографий: парочки, гуляющие под ручку; парочки на скамейках парка; парочки, выходящие из бродвейских театров. На обратной стороне снимков карандашом были проставлены номера.
Боковую стену занимал стеллаж е выдвижными ящиками. На одном было написано: "Нэнси Сэнфорд". Там лежали квитанции и смятая записка напоминание заказать пленку. Изящный почерк, очень женственный. Наверняка Нэнси. Я взял записку и положил ее в карман.
Сторож торчал в дверях, молча за мной наблюдая. Он несколько раз вздохнул и, наконец, промямлил:
- Знаете, это место было не таким, когда они выезжали.
Я замер.
- Не понял.
Он сплюнул на пол.
- Тогда все аккуратно было сложено в углу. А сейчас будто расшвыряли.
- Кому принадлежало дело?
- Забыл имя этого типа. - Он пожал плечами. - Однажды прикатил сюда на нескольких машинах, сложился, заявил, что выезжает - и только его и видели. Жмот страшный - за все время и цента не дал.
- Ну, а люди, которые у него работали?
- Ха, пришли и, обнаружив, что он смылся, развонялись на всю округу. Ну, а я тут при чем? Что мне им, зарплату платить?
Я пожевал спичку, оглядел в последний раз комнату и вышел. Сторож закрыл дверь, снова поколдовал над выключателем, затем зашел за мной в лифт, и мы спустились.
- Узнали, что хотели? - спросил он.
- У меня, собственно, не было определенной цели. Я... э-э... проверяю владельца. Он задолжал некоторуюо сумму. За пленку.
- Тут внизу еще что-то есть. Меня попросили оставить кое-какие вещи. Я разрешил, когда она дала мне доллар.
- Она?
- Ну. Здесь работала. Рыженькая такая... милая крошка.
Он снова плюнул сквозь коричневые, как глина, зубы, и плевок разбился о стену.
- Ты газеты читаешь? - спросил я.
- Иногда смотрю карикатурки. Четыре года назад разбил очки и все никак не соберусь заказать новые. А что?
- Да так, ничего. Пойдем, взглянем на эти вещи.
Я сунул ему еще пятерку, и она исчезла в том же кармане.
Мы опустились в подвал. Воздух здесь был сырой и пыльный, с затхлым душком, почти как в морге. Ко всем прелестям добавлялся еще и непрекращающийся шорох крыс. Свет не горел, однако у парня оказался фонарь, которым он освещал стены. В темноте блестели бусинки глаз. По спине у меня поползли мурашки.
Луч перешел на пол, и мы остановились перед ящиком, поломанной мебелью и всякой хранимой годами дрянью. Мой гид поворошил этот хлам ручкой метлы, но только вспугнул несколько крыс. Вдоль стен стояли заваленные бумагами полки. Счета и расписки, ветхие гроссбухи и пачки серых листов.
Свет ушел в сторону, и сторож произнес:
- Кажется, вот.
Я подержал фонарь, а парень вытащил скособоченную коробку, перевязанную бечевой. Сверху красным фломастером на ней был)о выведено: "Осторожно!"
- Точно.
Он кивнул и сжал губы, выискивая, куда бы сплюнуть. Наконец увидел крысу и выпустил заряд. Я услышал, как крыса дернулась, поскребла лапками и свалилась в груду бумаги. Эта штука, которую он жевал, была отравлена, не иначе.
Я развязал веревку. Возможно, я ожидал слишком многого. Моя рука с фонариком слегка дрожала, и, нагнувшись, я затаил дыхание.
Коробка была выложена промокательной бумагой, чтобы поглощать влагу. А на дне, аккуратно разделены карточками с датой съемки, в два ряда стояли фотографии.
Я разразился всеми грязными словами, которые только знал. Еще одна куча снимков с улыбающимися в объектив парочками!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22