Глубоко посаженные глазки под копной спутанных волос следили за каждым их движением; когда же они прошли мимо, оно стало красться за ними следом, таясь как тигр. Но это было человеческое существо — огромное, здоровенное, не менее шести футов шести дюймов, с мощными плоскостопыми ногами. На нем была узенькая набедренная повязка из шкуры какого-то животного. Украшений оно не носило, но несло оружие: короткую не то пику, не то копьецо, лук и стрелы.
Познания, полученные американцем от Че, позволяли ему быстро определять съедобные растения, фрукты и клубни при минимальной затрате времени и сил. Фоу-тан, воспитанная в городе, имела весьма туманные и самые практически неприменимые знания в области флоры джунглей. Она знала высокие прямые тиковые деревья, сейчас, в сухой сезон стоявшие без листьев, с детской радостью узнала и каучуковые деревья, знакомы ей были и высокие цветущие стебли кардамона, но в целом с ее знаниями и канарейка бы не выжила в джунглях. Знания Гордона вызвали у нее благоговение и восторг. Она следила взглядом за каждым его движением, и когда они собрали все, что он нашел и они могли унести, она возвращалась, переполненная гордостью и счастьем. Может быть, именно поэтому она не заметила неуклюжую фигуру, прячущуюся в кустах.
Когда они вернулись, то решили утолить голод теми фруктами и растениями, что не требовали приготовления.
— Вечером попробуем зажечь костер и приготовить кое-какие клубни. Сейчас это небезопасно, потому что дым можно увидеть на большом расстоянии. А ночью они все равно искать нас не будут, и маленький костерок из ущелья все равно никто не заметит.
После еды Кинг взял копье и пошел к ручью, где он видел рыбу. В основном ему хотелось убить время, особых надежд на успех он и не лелеял, но рыбы оказалось настолько много, что ему с помощью копья удалось поймать две, а Фоу-тан стояла рядом, восторженно попискивая от волнения.
Кинг, как и всякий нормальный мужчина, был далеко не равнодушен к одобрению со стороны представительниц прекрасного пола, но никогда он не испытывал такого удовлетворения, как сейчас, слыша похвалы Фоу-тан. В них было столько искренности, что даже не возникало мысли о лести. У него вообще не возникало ни разу сомнений в искренности этой крошки.
— У нас будет настоящий пир, — воскликнула она, когда они возвращались с добычей в свой маленький грот. — Мне очень повезло, что здесь со мной ты, Гордон Кинг, а не кто-нибудь другой.
— Почему, Фоу-тан?
— Представь себе Бхарата Рахона или кого-нибудь еще перед лицом необходимости найти мне еду в джунглях! Я или умерла бы от голода или отравилась из-за их невежества и тупости. Нет, второго такого как Гордон Кинг, Фоу-тан, его рабыня, не знает.
— Не надо называть себя так, — попросил он. — Ты ведь не рабыня.
— Давай поиграем, будто я рабыня. Мне это нравится. Раб становится великим у великого господина. Значит, быть рабыней Гордона Кинга — вовсе не унизительно.
— Если бы я не нашел тебя здесь, в камбоджийских джунглях, я бы принял тебя за ирландку.
— Ирландку? — спросила она. — А что такое ирландка?
— Ирландцы — это такой народ, который живет на маленьком острове далеко, далеко отсюда. У них там есть знаменитый камень, и когда кто-нибудь его поцелует, то после этого начинает превозносить всех, кого встретит. Говорят, все ирландцы целуют этот камень.
— Мне не надо целовать камень, чтобы говорить тебе правду, Гордон Кинг, — сказала девушка. — Я не часто говорю людям приятные слова, но мне нравится говорить их тебе.
— Почему?
— Не знаю, Гордон Кинг, — ответила Фоу-тан, отводя взгляд.
Они сидели на сухой траве, служившей им постелями. Кинг молчал, глядя на девушку. В тысячный раз он поражался редкой ее красоте. Вдруг в его сознании всплыло лицо другой девушки — это была Сьюзен Энн Прентайс. Рассмеявшись, Кинг взглянул в сторону ручья. И опять никто из них не заметил, что за ними пристально следят чьи-то маленькие глазки.
— Почему ты смеешься, Гордон Кинг? — посмотрев на него, поинтересовалась Фоу-тан.
— Ты не поймешь, Фоу-тан, — сказал он. Он думал о том, что бы сказала Сьюзен Энн, если бы знала, в какую ситуацию он попал. Он понимал, что ситуация не только невероятная, но и невозможная. Он, Гордон Кинг, дипломированный врач, абсолютно нормальный продукт двадцатого века, сидит почти обнаженный под скалой с маленькой рабыней, принадлежащей к вымершей сотни лет назад расе. Само по себе одно только это уже абсурд. Но была и еще более невероятная причина для смеха: дело в том, что ему это нравилось и больше всего ему нравилось общество маленькой рабыни.
— Ты смеешься надо мной, Гордон Кинг, — проговорила Фоу-тан, — а мне не нравится, когда надо мной смеются.
— Я не смеюсь над тобой, Фоу-тан, — возразил он. — Я не могу смеяться над тобой. Я…
— Ты — что?
— Я не могу смеяться над тобой, — неубедительно объяснил он.
— Ты уже сказал это раньше, Гордон Кинг, — напомнила она. — Ты начал говорить что-то еще. О чем?
Он помолчал, а потом сказал, что не помнит.
Он отвернулся, но она продолжала смотреть на него своими проницательными глазами, затем ее лицо осветила улыбка, и она замурлыкала песенку.
Человек, прятавшийся на противоположной скале бесшумно отполз в сторону. Когда он понял, что его эти двое уже увидеть не смогут, то выпрямился и тихонько ушел в лес. Лук и стрелы он держал наготове. При всех своих гигантских размерах он шел совершенно бесшумно, рыская по сторонам глазами. Внезапно и невероятно быстро он спустил тетиву, затем прыгнул вперед и подобрал добычу — огромную крысу. Затем он продолжил свой путь. При виде обезьянки он прореагировал также стремительно, тетива зазвенела и зверек упал к ногам первобытного охотника. Присев на корточки, он съел сырую крысу, а обезьяну притащил обратно на свой наблюдательный пункт на скале, удовлетворившись тем, что эти двое еще здесь, он принялся за свое основное блюдо.
Фоу-тан не нарушала сконфуженное молчание Кинга, но когда он поднялся на ноги, она спросила:
— Куда ты идешь, Гордон Кинг?
— Там на той стороне лежит сушняк, намытый дождями. Нам нужны дрова для ужина.
— Я пойду с тобой и помогу тебе, — попросилась Фоу-тан, и они пошли собирать сухой хворост для костра.
Американец научился у Че и Кенгри разводить огонь без спичек, и вскоре глубоко под скалой разгорелся огонек. Он почистил и помыл рыбу, затем принялся жарить ее над огнем, а Фоу-тан, надев на палочки большие клубни, положила их на уголья.
— Я не поменяла бы этот грот на королевский дворец, Гордон Кинг, — сказала она.
— Я тоже, Фоу-тан, — признался он.
— Ты счастлив, Гордон Кинг?
— Да, — кивнул он. — А ты, Фоу-тан, счастлива ли ты?
Она тоже кивнула, а потом просто сказала:
— Это потому, что мы с тобой вместе, вдвоем.
— Мы с разных концов света, — принялся он размышлять вслух, — нас разделяют столетия, у нас нет ничего общего, твой и мой миры далеки друг от друга, как звезды, и все-таки, Фоу-тан, у меня такое чувство, что я знал тебя всегда. Просто невозможно, что я жил до сих пор, даже не зная, что ты существуешь.
— Я чувствую то же самое, Гордон Кинг, — промолвила девушка. — Я не могу этого понять, но тем не менее это так. Но в одном ты неправ.
— А в чем?
— Ты сказал, что у нас нет ничего общего. Есть.
— А что? — спросил Кинг.
Фоу-тан вздрогнула.
— Проказа, — прошептала она. — Он дотронулся до нас обоих. У нас обоих будет проказа.
Гордон Кинг засмеялся.
— Мы никогда не заразимся проказой от Лодивармана, — успокоил он. — Я врач, я знаю.
— Почему не заразимся?
— Потому что Лодиварман не прокаженный, — ответил американец.
Х
ЛЮБОВЬ И СТРАШИЛИЩЕ
На противоположном краю ущелья страшилище, жуя обезьянью ногу, следило за парой внизу. Он увидел огонь и забеспокоился. Огня он боялся. Он инстинктивно воспринимал его как некую опасную силу. Страшилище не знало бога, но оно знало, что есть силы, которые причиняют боль, несчастье и смерть, и зачастую они невидимы. Видимой причиной таких же бед были и враги, которые встречались в джунглях в образе человека или зверя, поэтому, естественно, он наделил невидимые причины, обладавшие такими же свойствами, физическими атрибутами видимых ему врагов. Он населил джунгли невидимыми людьми и зверями, которые приносят боль, несчастье и смерть. Их он боялся гораздо больше, чем видимых. Он знал, что огонь — дело рук таких ужасных созданий, и один только его вид приводил его в смятение.
Страшилище голодно не было, оно не испытывало вражды к этим двоим, за которыми следило; им руководило иное чувство, чем голод или ненависть. Оно увидело девушку!
Огонь волновал эту страхолюдину и заставлял держаться поодаль, но для дикаря время ничего не значило. Он видел, что эти двое делали постели, значит, они будут тут же ночевать. А на утро они выйдут, чтобы раздобыть себе еду, и тогда огня с ними не будет. Страшилище ничего не имело против того, чтобы подождать до утра. Он нашел место, поросшее высокой травой, встал на четвереньки и несколько раз покрутился, точно так же, как собаки перед тем, как улечься. Он примял траву таким образом, чтобы она легла вся в одном направлении — он всегда так крутился перед сном, и трава никогда не кололась. Может быть, он научился этому от диких собак, а может быть, и наоборот, — собаки научились этому у человека. Кто знает?
Фоу-тан и Кинг сидели в темноте на своих постелях и разговаривали. У Фоу-тан было множество вопросов. Она хотела знать все о незнакомой стране, откуда пришел Кинг. Большинство вещей ей было непонятно, но довольно часто ее вопросы касались предметов вполне понятных — многое в человеческой жизни не меняется со временем, они общие и понятные для всех эпох.
— Женщины в твоей стране красивы? — спросила она.
— Некоторые да, — ответил Гордон.
— У тебя есть жена, Гордон Кинг? — вопрос был задан шепотом.
— Нет, Фоу-тан.
— Но ты кого-то любишь, — не унималась она, потому что любовь для женщин настолько важна, что она не в силах представить себе жизнь, обделенную любовью.
— У меня не было времени влюбиться, — добродушно ответил он.
— Но сейчас ты не занят, — предположила Фоу-тан.
— Думаю, что я буду очень занят еще несколько дней, пока не доставлю тебя обратно в Пном Дхек, — уверил ее Гордон.
Фоу-тан молчала. Было настолько темно, что он ее почти не видел. Но она сидела рядом, а ее присутствие неподалеку он воспринимал с невероятной силой, почти как физический контакт. Силу столь неопределенной вещи как личность, он познал в разговорах с людьми, в их глазах, но он никогда не испытывал ее влияния в темноте и отдалении, в то время, как он ощущал ее почти как прикосновение теплых пальцев и находил этот эффект волнующим.
Они лежали каждый на своей постели и думали каждый о своем. Дневной жар понемногу спадал, его сменила сырость. Полная тьма вокруг чуть смягчалась тлеющими угольками их потухающего костра. Кинг размышлял о девушке, что была рядом, об ответственности, вызванной ее присутствием, о долге по отношению к ней и к себе. Он старался не думать о ней, но это оказалось невозможно, и чем больше он думал, тем больше он осознавал, насколько она завладела им. Совершенно немыслимым ему казалось даже представить, что чувство, что она в нем вызывает — любовь. Он старался убедить себя в том, что тому причиной ее редкая красота и близость и боролся со своей страстью, чтобы смочь выполнить свой долг по отношению к ней так, чтобы потом ни о чем не сожалеть и ничего не стыдиться.
Для укрепления столь благородного намерения он полностью выбросил Фоу-тан из головы и принялся думать о друзьях в такой далекой Америке. В воспоминаниях он смеялся и танцевал с Сьюзен Энн Прентайс, слушал ее интеллигентный голос и продолжал наслаждаться нежной дружбой с девушкой, что была для него олицетворением всего лучшего, что человек мог бы пожелать для своей сестры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Познания, полученные американцем от Че, позволяли ему быстро определять съедобные растения, фрукты и клубни при минимальной затрате времени и сил. Фоу-тан, воспитанная в городе, имела весьма туманные и самые практически неприменимые знания в области флоры джунглей. Она знала высокие прямые тиковые деревья, сейчас, в сухой сезон стоявшие без листьев, с детской радостью узнала и каучуковые деревья, знакомы ей были и высокие цветущие стебли кардамона, но в целом с ее знаниями и канарейка бы не выжила в джунглях. Знания Гордона вызвали у нее благоговение и восторг. Она следила взглядом за каждым его движением, и когда они собрали все, что он нашел и они могли унести, она возвращалась, переполненная гордостью и счастьем. Может быть, именно поэтому она не заметила неуклюжую фигуру, прячущуюся в кустах.
Когда они вернулись, то решили утолить голод теми фруктами и растениями, что не требовали приготовления.
— Вечером попробуем зажечь костер и приготовить кое-какие клубни. Сейчас это небезопасно, потому что дым можно увидеть на большом расстоянии. А ночью они все равно искать нас не будут, и маленький костерок из ущелья все равно никто не заметит.
После еды Кинг взял копье и пошел к ручью, где он видел рыбу. В основном ему хотелось убить время, особых надежд на успех он и не лелеял, но рыбы оказалось настолько много, что ему с помощью копья удалось поймать две, а Фоу-тан стояла рядом, восторженно попискивая от волнения.
Кинг, как и всякий нормальный мужчина, был далеко не равнодушен к одобрению со стороны представительниц прекрасного пола, но никогда он не испытывал такого удовлетворения, как сейчас, слыша похвалы Фоу-тан. В них было столько искренности, что даже не возникало мысли о лести. У него вообще не возникало ни разу сомнений в искренности этой крошки.
— У нас будет настоящий пир, — воскликнула она, когда они возвращались с добычей в свой маленький грот. — Мне очень повезло, что здесь со мной ты, Гордон Кинг, а не кто-нибудь другой.
— Почему, Фоу-тан?
— Представь себе Бхарата Рахона или кого-нибудь еще перед лицом необходимости найти мне еду в джунглях! Я или умерла бы от голода или отравилась из-за их невежества и тупости. Нет, второго такого как Гордон Кинг, Фоу-тан, его рабыня, не знает.
— Не надо называть себя так, — попросил он. — Ты ведь не рабыня.
— Давай поиграем, будто я рабыня. Мне это нравится. Раб становится великим у великого господина. Значит, быть рабыней Гордона Кинга — вовсе не унизительно.
— Если бы я не нашел тебя здесь, в камбоджийских джунглях, я бы принял тебя за ирландку.
— Ирландку? — спросила она. — А что такое ирландка?
— Ирландцы — это такой народ, который живет на маленьком острове далеко, далеко отсюда. У них там есть знаменитый камень, и когда кто-нибудь его поцелует, то после этого начинает превозносить всех, кого встретит. Говорят, все ирландцы целуют этот камень.
— Мне не надо целовать камень, чтобы говорить тебе правду, Гордон Кинг, — сказала девушка. — Я не часто говорю людям приятные слова, но мне нравится говорить их тебе.
— Почему?
— Не знаю, Гордон Кинг, — ответила Фоу-тан, отводя взгляд.
Они сидели на сухой траве, служившей им постелями. Кинг молчал, глядя на девушку. В тысячный раз он поражался редкой ее красоте. Вдруг в его сознании всплыло лицо другой девушки — это была Сьюзен Энн Прентайс. Рассмеявшись, Кинг взглянул в сторону ручья. И опять никто из них не заметил, что за ними пристально следят чьи-то маленькие глазки.
— Почему ты смеешься, Гордон Кинг? — посмотрев на него, поинтересовалась Фоу-тан.
— Ты не поймешь, Фоу-тан, — сказал он. Он думал о том, что бы сказала Сьюзен Энн, если бы знала, в какую ситуацию он попал. Он понимал, что ситуация не только невероятная, но и невозможная. Он, Гордон Кинг, дипломированный врач, абсолютно нормальный продукт двадцатого века, сидит почти обнаженный под скалой с маленькой рабыней, принадлежащей к вымершей сотни лет назад расе. Само по себе одно только это уже абсурд. Но была и еще более невероятная причина для смеха: дело в том, что ему это нравилось и больше всего ему нравилось общество маленькой рабыни.
— Ты смеешься надо мной, Гордон Кинг, — проговорила Фоу-тан, — а мне не нравится, когда надо мной смеются.
— Я не смеюсь над тобой, Фоу-тан, — возразил он. — Я не могу смеяться над тобой. Я…
— Ты — что?
— Я не могу смеяться над тобой, — неубедительно объяснил он.
— Ты уже сказал это раньше, Гордон Кинг, — напомнила она. — Ты начал говорить что-то еще. О чем?
Он помолчал, а потом сказал, что не помнит.
Он отвернулся, но она продолжала смотреть на него своими проницательными глазами, затем ее лицо осветила улыбка, и она замурлыкала песенку.
Человек, прятавшийся на противоположной скале бесшумно отполз в сторону. Когда он понял, что его эти двое уже увидеть не смогут, то выпрямился и тихонько ушел в лес. Лук и стрелы он держал наготове. При всех своих гигантских размерах он шел совершенно бесшумно, рыская по сторонам глазами. Внезапно и невероятно быстро он спустил тетиву, затем прыгнул вперед и подобрал добычу — огромную крысу. Затем он продолжил свой путь. При виде обезьянки он прореагировал также стремительно, тетива зазвенела и зверек упал к ногам первобытного охотника. Присев на корточки, он съел сырую крысу, а обезьяну притащил обратно на свой наблюдательный пункт на скале, удовлетворившись тем, что эти двое еще здесь, он принялся за свое основное блюдо.
Фоу-тан не нарушала сконфуженное молчание Кинга, но когда он поднялся на ноги, она спросила:
— Куда ты идешь, Гордон Кинг?
— Там на той стороне лежит сушняк, намытый дождями. Нам нужны дрова для ужина.
— Я пойду с тобой и помогу тебе, — попросилась Фоу-тан, и они пошли собирать сухой хворост для костра.
Американец научился у Че и Кенгри разводить огонь без спичек, и вскоре глубоко под скалой разгорелся огонек. Он почистил и помыл рыбу, затем принялся жарить ее над огнем, а Фоу-тан, надев на палочки большие клубни, положила их на уголья.
— Я не поменяла бы этот грот на королевский дворец, Гордон Кинг, — сказала она.
— Я тоже, Фоу-тан, — признался он.
— Ты счастлив, Гордон Кинг?
— Да, — кивнул он. — А ты, Фоу-тан, счастлива ли ты?
Она тоже кивнула, а потом просто сказала:
— Это потому, что мы с тобой вместе, вдвоем.
— Мы с разных концов света, — принялся он размышлять вслух, — нас разделяют столетия, у нас нет ничего общего, твой и мой миры далеки друг от друга, как звезды, и все-таки, Фоу-тан, у меня такое чувство, что я знал тебя всегда. Просто невозможно, что я жил до сих пор, даже не зная, что ты существуешь.
— Я чувствую то же самое, Гордон Кинг, — промолвила девушка. — Я не могу этого понять, но тем не менее это так. Но в одном ты неправ.
— А в чем?
— Ты сказал, что у нас нет ничего общего. Есть.
— А что? — спросил Кинг.
Фоу-тан вздрогнула.
— Проказа, — прошептала она. — Он дотронулся до нас обоих. У нас обоих будет проказа.
Гордон Кинг засмеялся.
— Мы никогда не заразимся проказой от Лодивармана, — успокоил он. — Я врач, я знаю.
— Почему не заразимся?
— Потому что Лодиварман не прокаженный, — ответил американец.
Х
ЛЮБОВЬ И СТРАШИЛИЩЕ
На противоположном краю ущелья страшилище, жуя обезьянью ногу, следило за парой внизу. Он увидел огонь и забеспокоился. Огня он боялся. Он инстинктивно воспринимал его как некую опасную силу. Страшилище не знало бога, но оно знало, что есть силы, которые причиняют боль, несчастье и смерть, и зачастую они невидимы. Видимой причиной таких же бед были и враги, которые встречались в джунглях в образе человека или зверя, поэтому, естественно, он наделил невидимые причины, обладавшие такими же свойствами, физическими атрибутами видимых ему врагов. Он населил джунгли невидимыми людьми и зверями, которые приносят боль, несчастье и смерть. Их он боялся гораздо больше, чем видимых. Он знал, что огонь — дело рук таких ужасных созданий, и один только его вид приводил его в смятение.
Страшилище голодно не было, оно не испытывало вражды к этим двоим, за которыми следило; им руководило иное чувство, чем голод или ненависть. Оно увидело девушку!
Огонь волновал эту страхолюдину и заставлял держаться поодаль, но для дикаря время ничего не значило. Он видел, что эти двое делали постели, значит, они будут тут же ночевать. А на утро они выйдут, чтобы раздобыть себе еду, и тогда огня с ними не будет. Страшилище ничего не имело против того, чтобы подождать до утра. Он нашел место, поросшее высокой травой, встал на четвереньки и несколько раз покрутился, точно так же, как собаки перед тем, как улечься. Он примял траву таким образом, чтобы она легла вся в одном направлении — он всегда так крутился перед сном, и трава никогда не кололась. Может быть, он научился этому от диких собак, а может быть, и наоборот, — собаки научились этому у человека. Кто знает?
Фоу-тан и Кинг сидели в темноте на своих постелях и разговаривали. У Фоу-тан было множество вопросов. Она хотела знать все о незнакомой стране, откуда пришел Кинг. Большинство вещей ей было непонятно, но довольно часто ее вопросы касались предметов вполне понятных — многое в человеческой жизни не меняется со временем, они общие и понятные для всех эпох.
— Женщины в твоей стране красивы? — спросила она.
— Некоторые да, — ответил Гордон.
— У тебя есть жена, Гордон Кинг? — вопрос был задан шепотом.
— Нет, Фоу-тан.
— Но ты кого-то любишь, — не унималась она, потому что любовь для женщин настолько важна, что она не в силах представить себе жизнь, обделенную любовью.
— У меня не было времени влюбиться, — добродушно ответил он.
— Но сейчас ты не занят, — предположила Фоу-тан.
— Думаю, что я буду очень занят еще несколько дней, пока не доставлю тебя обратно в Пном Дхек, — уверил ее Гордон.
Фоу-тан молчала. Было настолько темно, что он ее почти не видел. Но она сидела рядом, а ее присутствие неподалеку он воспринимал с невероятной силой, почти как физический контакт. Силу столь неопределенной вещи как личность, он познал в разговорах с людьми, в их глазах, но он никогда не испытывал ее влияния в темноте и отдалении, в то время, как он ощущал ее почти как прикосновение теплых пальцев и находил этот эффект волнующим.
Они лежали каждый на своей постели и думали каждый о своем. Дневной жар понемногу спадал, его сменила сырость. Полная тьма вокруг чуть смягчалась тлеющими угольками их потухающего костра. Кинг размышлял о девушке, что была рядом, об ответственности, вызванной ее присутствием, о долге по отношению к ней и к себе. Он старался не думать о ней, но это оказалось невозможно, и чем больше он думал, тем больше он осознавал, насколько она завладела им. Совершенно немыслимым ему казалось даже представить, что чувство, что она в нем вызывает — любовь. Он старался убедить себя в том, что тому причиной ее редкая красота и близость и боролся со своей страстью, чтобы смочь выполнить свой долг по отношению к ней так, чтобы потом ни о чем не сожалеть и ничего не стыдиться.
Для укрепления столь благородного намерения он полностью выбросил Фоу-тан из головы и принялся думать о друзьях в такой далекой Америке. В воспоминаниях он смеялся и танцевал с Сьюзен Энн Прентайс, слушал ее интеллигентный голос и продолжал наслаждаться нежной дружбой с девушкой, что была для него олицетворением всего лучшего, что человек мог бы пожелать для своей сестры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28