Бирюков откинул со лба свалившуюся прядь волос.
- За ошибки нас очень строго наказывают. Кроме того, мы ведем так
называемое предварительное следствие, а окончательное решение о виновности,
как вам известно, принимает народный суд.
- Я, разумеется, понимаю, что закон одинаков для всех, тем не менее... -
Анатолий Захарович показал на почетные грамоты. - Вот это действительно
учитывается при вынесении приговора?
- Безусловно.
- Если не секрет, когда можно ожидать полной ясности по этому делу?
- Думаю, скоро.
- И последний вопрос... - Цветков посмотрел Антону в глаза. - Точнее,
просьба: постарайтесь в поступках моего сына разобраться объективно.
- Это не только служебный долг, но и святая обязанность каждого работника
следствия. - Антон ободряюще улыбнулся, _ Давайте, Анатолий Захарович, не
будем прежде времени справлять по Васе панихиду. Вполне может статься так,
что Вася к этой печальной истории причастен или косвенно, или совершенно
случайно.
- Благодарю за обнадеживающие слова. Надеюсь, позволяте мне
интересоваться дальнейшим ходом расследования?
- Пожалуйста, залодите, звоните...
- Спасибо.
Цветков встал и, склонив седую голову, тяжело вышел из кабинета. Мысленно
представив себя на его месте, Бирюков почувствовал щемящую боль.
Из невеселых раздумий Антона вывел телефонный звонок. Звонил следователь
Лимакин.
- Знаешь, Игнатьевич, - озабоченно оказал он. - Вася Цветков на допросе
наговорил такое, что голова кругом...
- Что именно? - хмуро спросил Бирюков.
- Почти все грехи на себя берет. И, представляешь, обстоятельства
складываются таким образом, что многому из его показаний приходится верить,
- Подожди делать выводы. Иду к тебе...
Не успел Бирюков подняться из-за стола, как в кабинет вошли бородатый
Фарфоров и худенькая, с заплаканными глазами женщина в темном платье.
- Алла Константиновна... По моей телеграмме из Ялты вернулась, - тихо
проговорил Вадим Алексеевич, виновато кашлянул и, как будто Антон сам не
мог догадаться, добавил: - Мама Ирины...
С неожиданным облегчением Бирюков вдруг подумал, что на этот раз избавлен
от неприятной необходимости сообщать трагическую весть - о смерти дочери
Крыловецкая уже знала. Антон посмотрел на Аллу Константиновну и невольно
отметил, насколько сильно погибшая дочь походила на нее. Такая же короткая
прическа, те же мягкие черты лица, тот же подбородок и даже тени под
глазами казались одинаковыми, с той лишь разницей, что у дочери они были
наведены искусственно, а у матери - от безысходного горя. Заметив на себе
взгляд, Алла Константиновна срывающимся голосом чуть слышно спросила:
- Как это произошло?
- К сожалению, пока не могу сообщить подробностей. Обстоятельства смерти
Ирины еще выясняются, - ответил Бирюков.
- Почему расследование ведет уголовный розыск? Ирина совершила
преступление?
- Дело в производстве у следователя прокуратуры. Мы, как водится, ему
помогаем.
- Ирина замешана в чем-то серьезном?
- Многое непонятно. - Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова. -
Вадим Алексеевич, к сожалению, некоторые поступки Ирины объяснить не смог.
Может быть, вы внесете какую-то ясность...
Алла Константиновна медленно раскрыла черную дамскую сумочку, вынула из
нее распечатанный почтовый конверт и подала Бирюкову:
- За день до страшной телеграммы Вадима Алексеевича мне в Ялту пришло
письмо от Ирины... Прочтите, после кое-что постараюсь объяснить.
Антон развернул тетрадный лист, исписанный с обеих сторон красивым
разборчивым почерком:
"Дорогая мамуля! Приближается мое девятнадцатилетие, а рядом - ни тебя,
ни бородатого Фарфорова, ни подруг. Все меня бросили. Даже с Лелькой К. на
днях окончательно разругалась. Она, дура, по-черному завидует мне и не
подозревает своим куриным умом, что мое "счастье" страшно жестокое. Ты,
конечно, усмехнешься и не поверишь в искренность этого письма - слишком
много я тебе врала. Но, клянусь всеми святыми, на сей раз ни капельки не
вру. За последнюю неделю часто вспоминала слезы, которые причинила тебе
своим дурным поведением, обдумала каждое твое словечко, когда ты
уговаривала меня остепениться и прекратить глупости. Бог мой, как ты была
тысячу раз права! Какой дурочкой выглядела я, мечтая о беспечном счастье! И
лишь теперь, накануне девятнадцатялетия, поняла, насколько жестоким и
наглым выглядит такое счастье. Мамуль, ты отдыхай спокойно, лечись. Я тебя
люблю и глупостей больше делать не буду. Когда вернешься из Ялты, все-все
объясню. И если последний раз меня простишь, клянусь, мы заживем с тобой
по-настоящему, как жили тогда, когда ты звала меня кисой. Бог мой, как
хорошо и как ужасно давно это было! Обнимаю и целую тебя в щечку. Твоя
непутевая доча Иришка".
Антон внимательно разглядел почтовый штемпель на конверте - письмо было
отправлено из Новосибирска в день отъезда Ирины в райцентр.
- Вы находились в ссоре с дочерью? - спросил Антон Аллу Константиновну.
- Да... Как только Ирина вышла замуж, мы с ней совершенно не встречались.
Ира звонила мне изредка, расхваливая свою жизнь, но... материнское сердце
не обманешь - в восторженном голосе я чувствовала фальшь...
- Вам известно, что Ирина проходила свидетельницей в суде по делу
картежников?
- Боже... Когда?..
- В прошлом году, перед самым замужеством.
- Моя вина - не знала... Ира тогда уже не жила со мной, - сказала
Крыловецкая и умолкла.
Бирюков отчетливо видел, насколько трудно ей говорить. Он налил из
графина воды, протянул стакан Алле Константиновне. Молчаливо сидевший рядом
с ней Фарфоров совсем ссутулился, схватил бороду в кулак и нервно дернул
плечом. Странно было смотреть на эту пару - даже убитая горем теща
выглядела моложе зятя. Отпив всего один глоток, Крыловецкая поставила
стакан на стол и продолжила:
- Наш конфликт с Ириной начался, когда она училась в десятом классе. За
погибшего в испытательном полете мужа мне установили приличную пенсию и
выплачивали до совершеннолетия дочери. Ирина, можно сказать, ни в чем не
нуждалась. Когда Ира перешла в десятый класс, она стала слишком много
уделять внимания своей внешности. Краситься стала до неузнаваемости. Часами
просиживала перед зеркалом... Из вещей не признавала ничего отечественного
- только импортное. Надолго исчезала из дома к подругам. Однажды пришла
нетрезвой... В другой раз в кармане ее шубы я обнаружила пачку дорогих
американских сигарет... Не на шутку испугалась и перестала давать Ирине
деньги. В ответ она закатила такую истерику, что меня с инфарктом уложили в
больницу. На какое-то время Ира стала прежней послушной девочкой, но... -
Алла Константиновна дрогнувшей рукой взяла со стола стакал, сделала еще
глоток, чуть помолчала. - Но стоило только мне немного отойти, все началось
сызнова. Школу Ира закончила еле-еле и заявила, что надо с годик отдохнуть.
Я кое-как уговорила ее хотя бы попытаться поступить в вуз. Она выбрала
водный и на приемных экзаменах познакомилась с Лелей Кудряшкиной...
Крыловецкая опять замолчала. Бирюков воспользовался паузой:
- Какие интересы, объединяли Ирину с Лелей?
- Точнее сказать: отсутствие интересов. - Алла Константиновна, видимо,
стараясь сдержать слезы, потерла переносицу, - Обе девочки хотели жить, не
затрачивая ни умственного, ни физического труда,
- Почему Ирина ушла от вас?
- Как-то я пришла с работы в накуренную квартиру и застала дочь у зеркала
за раскрашиванием ресниц. Не сдержавшись, назвала Иру тунеядкой и
нахлестала по щекам... В этот же день Ира ушла... Поселилась она вместе с
Лелей Кудряшкиной на улице Тургенева... Как они там жили и на какие
средства, не знаю... Несколько раз я приходила туда, пыталась установить с
дочерью контакт - бесполезно. Ира стала высокомерной, дерзкой... Больно
говорить такое о своем единственном ребенке, стыдно сознаваться в своей
беспомощности, но... так было. Все мои слова и мольбы отскакивали от Ирины,
как горох от стенки. Это были самые черные дни в моей жизни... Где, как я
упустила из-под контроля дочь - до сих пор не могу понять... Вот уж на
самом деле... Малые дети - малое горе, большие дети - большое горе...
Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова:
- Вадим Алексеевич, говорят, вы сильно ревновали Ирину...
Фарфоров вздрогнул:
- Кто такую чушь мог сказать?
- Знающий вас человек.
- Наглая ложь! Единственный раз я выставил за дверь полупьяного молодца,
который с комфортом разлегся спать в моей квартире.
- Простите, - извинился Антон и снова повернулся к Крыловецкой; - Вы
приехали, чтобы забрать... Ирину?
Алла Константиновна утвердительно склонила голову,
- Для этого вам надо зайти в прокуратуру и переговорить со следователем
Лимакиным, - сказал Антон.
- Нам разрешат увезти Иру?
- Да, конечно.
- Можно идти?
- Пожалуйста,
Наступило молчание. Крыловецжая, прижимая ладонь к сердцу, с трудом
поднялась, тихо попрощалась и медленно пошла к двери. Направившийся следом
за ней Фарфоров у самого порога вроде бы остановился. Антон быстро спросил:
- Вадим Алексеевич, хотите что-то сказать?
- Да... собственно, нет, - растерянно буркнул Фарфоров и, словно
опасаясь, что его сейчас задержат, торопливо вышел из кабинета.
Бирюков уперся руками в стол, немного подождал. Затем снял телефонную
трубку и набрал номер следователя Лимакина. Едва тот ответил, заговорил:
- Петя, только что от меня ушли в прокуратуру мать и муж Ирины
Крыловецкой. Допроси-ка обстоятельно мужа. Чувствую, приезжал все-таки
Вадим Алексеевич в райцентр и виделся с Ириной накануне смерти.
- Сделаю все, как надо, - ответил следователь. - А с Васей Цветковым ты
не передумал встретиться? Знаешь, с ним произошла метаморфоза. Вначале
признал себя виновным и в магазинной краже, и в смерти Крыловецкой. Когда
же дело коснулось подписания протокола допроса, категорически отказался.
Улыбается, мол, понарошке наговорил...
- Направь его ко мне.
- Жди, вызываю конвойного.
17. СПЛОШНЫЕ ПАРАДОКСЫ
В сопровождении сержанта-конвоира Вася Цветков вошел в кабинет Бирюкова с
таким видом, с каким провинившийся ученик обычно входит к директору школы,
ожидая крепкой взбучки. Антон отпустил козырнувшего у порога сержанта,
глянул на потупившегося Васю и миролюбиво сказал:
- Садись, Василий, беседовать будем.
Цветков покосился на спул и присел на самый краешек. Бирюков посоветовал:
- Усаживайся надежней, беседа предстоит долгая.
Вася послушно придвинулся к спинке стула. Насупившись, буркнул:
- Если хотите, признаюсь сразу.
- Мне не признание твое надо, а правда.
- Правды я не знаю.
- В чем же тогда хочешь признаться?
Цветков капризно отвернулся. Бирюков строго заговорил:
- Не буду с тобой заигрывать и обещать помилования. За то, что натворил,
ответишь по закону. Однако предупреждаю: чистосерлечкое признание
учитывается судом при вынесении приговора. Так вот...
- В чем хотите обвинить?
- Обвинение будет после, а сейчас давай кое-что выясним. Я стану
приводить факты. Ты будешь или подтверждать их, или опровергать. Да или
нет. Третьего не дано.
Бирюков раскрыл папку и подал Васе протокол с показаниями Борьки
Муранкина о проигранном в карты золотом кольце. Вася, словно заучивая
наизусть, долго читал написанное. Возвращая протокол, буркнул:
- Это не факт... На днях я отобрал у ребят сигареты, вот Борька по злости
и плетет на меня.
- Ты знаешь Борину маму?
- Нет, Кроме тети Маруси, я никого в райцентре не знаю.
- Это тебя и подвело. Выигранное у Бориса колечко ты продал его же маме -
она на вокзале мороженым торгует.
Цветков вроде бы растерялся, но упрямо повторил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24