Складовскому стало не по себе. Он вдруг увидел себя со стороны,
Яшиными глазами. Прикрикнуть, чтоб не смел разглядывать? Бр-р...
Что может быть нелепее? Мягко ступая, почти крадучись, директор
поспешно ретировался. Наверняка посылает ей свои оды, только она об
этом уже не рассказывает... И почему-то было очень нежелательно, чтобы
Яша сейчас его увидел.
Ночью соседи Складовских так и не смогли заснуть. Нет, скандала не
было. Казалось, Надю всю ночь пытали и убивали, а она требовала новых
и новых пыток и умираний. Они и раньше не давали покоя до часу ночи, а
то и позже. Но чтоб до самого утра?
Уходя на работу, Складовский внимательно посмотрел на жену. Под
глазами черные круги, лицо осунулось, смотрит в сторону. Изображает
равнодушие или он действительно перестарался? Ему казалось, что этой
ночью он полностью ее умиротворил и подчинил, как это бывало раньше,
особенно в первые месяцы их совместной жизни, когда приходилось подав-
лять таким вот образом бунт на семейном корабле и доказывать, кто в
доме хозяин. Впервые он подумал, где она будет сегодня весь день, пока
его не будет дома. Раньше такие вопросы в голову не приходили.
Но спросить не решился.
На работе эта мысль снова пришла в голову во время совещания. По
взглядам присутствующих Складовский понял, что все знают о вчерашнем
происшествии. И как будто даже сочувствуют. Ну не старался бы так с
выполнением государственного плана или, на худой конец, возвращался бы
другой дорогой... Он вспомнил, как подталкивали друг друга локтями,
как прерывались разговоры, когда он проходил утром по цехам. Но надо
было держать себя в руках и внушить себе, что это только кажется...
Но что делать, если его так и подмывает спросить у начальника заво-
доуправления, где сейчас находится Яша Горелик? На работе ли он?
Это желание было настолько сильным, что он прервал совещание, поп-
росил не расходиться и сам быстро пошел, чуть не побежал в соседнее
здание, где работал Яша. Зачем я это делаю? - спрашивал он себя, но
уже не мог остановиться. Он успокоится, как только все узнает...
Стол Яши был пуст. Ни его старенького плаща, ни калош, обычно стоя-
щих возле стула, не было. Несколько женщин, работающих тут же, с любо-
пытством смотрели на своего запыхавшегося директора. Не спрашивать же
их, куда он девался! И приходил ли сегодня? Кто Яша и кто он?
Он с минуту потоптался, потом спросил об их начальнике, сидящем
сейчас в его кабинете вместе с другими недоумевающими, и выбежал.
Надо было что-то делать. Что-нибудь конкретное. А не метаться в по-
исках канцеляриста, чернильной души, на потеху всему заводу!
Он отдал соответствующие распоряжения. Уже через час после совеща-
ния в баню пришли маляры и, не обращая внимания на моющихся женщин,
закрасили окна серой масляной краской.
И всем показалось, будто они ослепли. Исчез многоцветный мир эроса
и красоты. Жизнь стала такой же серой и тусклой, как застиранный боль-
ничный халат (так написал по этому поводу Яша в одном из стихотворе-
ний, найденных у него впоследствии при обыске).
Но Складовский забыл, с кем имеет дело. В тот же вечер эти окна бы-
ли выбиты. Потом их били и вставляли с регулярностью и необратимостью
восхода и захода солнца. В результате резко упала посещаемость бани и,
соответственно, вечерней школы. Зато резко возросло количество пьяных
драк, прежде случавшихся по выходным дням и в получку, а также изнаси-
лований.
Но что хуже всего, стало разваливаться на глазах с таким трудом на-
лаживаемое производство...
Директор рвал и метал. На работе не давал покоя ни себе, ни подчи-
ненным, а дома, ночью, жене и соседям. И каждый раз это приводило лишь
к обратному результату. Надя, казавшаяся ему в утренние сумерки такой
покорной, любящей и податливой, при свете дня становилась угрюмой,
несдержанной и несговорчивой. И постоянно куда-то уходила... Подчинен-
ные ни в чем уже не противоречили, но сделались инертными и безынициа-
тивными, работающими из-под палки. Чувствуя это глухое, нарастающее
сопротивление, Складовский, никогда не повышавший голоса, со всеми
только на "вы", а с работягами за руку, стал неузнаваем. Он взял при-
вычку стучать по столу, хотя до ожидаемого всеми "пся крев" еще не до-
шел...
Он уволил Степана Калягина, добродушного и самого молодого из на-
чальников цехов, посмевшего ему перечить на оперативке. А когда за не-
го вдруг вступилась Надя, устроил ей дикую сцену: "Ах, вот это кто!" О
чем после искренне жалел и просил прощения...
"Послушай, Юзя, - сказала она, когда все утихло. - Ты не забыл, за
что мне дали срок? За то, что не дала одному большому начальнику. И на
десять лет сделали подстилкой для лагерной охраны и проверяющих комис-
сий.
Я по гроб тебе обязана, но ты меня не купил, ясно? Не моя вина, что
такой уродилась! И меня это кино заставляли через колючку показывать.
Мол, лучше после этого работают и норму перевыполняют. А пока не пока-
жу - никакого энтузиазма. Они и привыкли. Мне и самой понравилось. А
ты как думал? План сделал, потому что с завода сутками не вылезаешь?
Разобрался бы сперва, а после окна закрашивал..."
Урезонивали его и на расширенном райкоме: "Смотри, что у тебя тво-
рится! А ведь были лучшие в районе показатели по пьянству и бандитиз-
му. Хотели твой вагоноремонтный переделать в вагоностроительный, вышли
с этим предложением в наркомат, а теперь что прикажешь делать? Женил-
ся, понимаешь, на бывшей проститутке, потерял голову - и вот резуль-
тат! Словом, или наведи железный порядок, или... Ты же можешь, когда
захочешь! И мы со своей стороны примем надлежащие меры. Уже арестован
за рецидив антисоветской деятельности известный тебе Яков Горелик.
Словом, создали тебе все условия для спокойной работы".
Тут все заулыбались и по-свойски подмигнули растерянному Складовс-
кому. "Что я натворил! - думал он про себя, слушая старших товарищей
по партии. - Вот почему Яши нет на месте уже неделю! Да не голову я
потерял! Я лицо потерял. А уж потом - голову... Но я наведу, наведу
порядок! Чего бы это ни стоило! Всем докажу, что этих результатов до-
бился я сам, а не моя жена, показываясь голой всему заводу!"
Но промолчал. Только кивнул в знак согласия.
Когда он сказал Наде об аресте Яши, та равнодушно пожала плечами
безупречной лепки: "Доигрался. Говорила ему: брось эти стишки! Никому
это не надо. Или пиши про что другое... - Потом внимательно посмотрела
на мужа: - Или его за что другое посадили? Так он же там помрет!"
Зато возмутились работяги: "Яшку-то за что, сволочи! Муху не оби-
дит".
Между тем Складовский стал наводить железной рукой дисциплину. И
чем больше мерещилось, что над ним смеются, тем больше ожесточался!
Пошли под суд прогульщики и опаздывающие, чего прежде он старатель-
но избегал, несмотря на грозные постановления директивных органов.
Но это не имело, казалось, ни малейшего воздействия на "контин-
гент". "Напугал ежа голой жопой! - сказала жена. - Какая им разница,
где отбывать?" И была права. Чем оглушительнее народ напивался, тем
меньше отличался Соцгородок от привычной зоны. Некоторые по пьянке
составляли планы побега. И однажды таки бежали темной ночью, и вернули
их с милицией через несколько суток, притихших, продрогших, протрез-
вевших.
Складовскому бы опомниться, но он будто закусил удила. Уже бессиль-
ный что-то исправить, он начал мстить. Мстить всем, кто, как ему каза-
лось, наслаждался его позором. И покусился на святая святых: приказал
начинать последний киносеанс в клубе не позже семи вечера.
Под предлогом, будто любители позднего кино, как правило самые мо-
лодые, просыпают утреннюю смену. Оскорбленный "контингент" воспринял
это как удар ниже пояса. Последний сеанс был одним из немногих атрибу-
тов свободы, какие еще оставались. И Надя даже собрала вещи, чтобы уй-
ти к опальному Степану Калягину. "Почему к нему?" - кричал Складовский
на весь дом, разбрасывая ее вещи. "А к кому? - спокойно удивлялась На-
дя, подбирая тряпки. - Сам же говорил, что не зря за него заступаюсь.
Мне-то все равно, для меня вы все одинаковы..."
"За что жилы рвали, а водную артерию к столице пяти морей тянули? -
кричали те, кто на последние сеансы ходил, чтобы почувствовать себя
свободным человеком и заодно отоспаться. - На кой хрен такая амнис-
тия?"
"В самом деле, можно ли у нас проспать утром, хотя бы теоретически?
- задавались риторическим вопросом немногочисленные интеллигенты Соц-
городка, собираясь у кого-нибудь на чаепитие. - Если все живое в окру-
ге десяти километров вскакивает в шесть утра, заслышав наш умопомрачи-
тельный гудок?.. Наверно, так будем выскакивать из могил, услышав тру-
бу архангела Гавриила..." - добавляли вполголоса.
Гудок был едва ли не главной достопримечательностью Соцгородка и
тайной гордостью его обитателей. Ни у кого, даже в самой Москве, не
было такого гудка! Непомерно могучий для столь хилого заводика, он как
бы позволял ему тягаться с признанными гигантами индустрии и намекал
на его славное будущее.
Складовский сразу почувствовал, насколько все усугубил. Словно
средневековый тиран, посмевший лишить покорный народ любимого праздни-
ка, он чувствовал, как власть навсегда ускользает из рук, а земля
из-под ног.
Надя перестала показываться на людях. Иногда ее видели в директорс-
кой "эмке", когда она ехала в столицу за продуктами.
Сам Складовский запил, да так, что мог неделями не показываться на
службе. И она наконец ушла от него, но не к Калягину, а к главному ин-
женеру треста, приезжавшему на завод во главе комиссии, выявившей мно-
жество недостатков в работе и личном поведении директора, от которого
несло спиртным даже на заключительном заседании.
Складовского исключили из партии, сняли с поста и чуть не отдали
под суд за сознательный саботаж. Но ограничились переводом заместите-
лем начальника цеха, где на прежнюю должность был восстановлен Степан
Калягин.
Потом стало известно, что от главного инженера треста Надя ушла к
начальнику главка, точно так же выявившему злостные упущения в работе
ее нового мужа, вплоть до вредительства, и срочно разведшегося со ста-
рой женой.
Одновременно Складовского, как ни опекал его не помнивший зла Каля-
гин, опустили до сменного мастера.
И это продолжалось до самой войны. Чем выше поднималась Надя, меняя
мужей, снимающих и сажающих друг друга, тем ниже спускался по служеб-
ной лестнице ее первый супруг.
Казалось, новое руководство завода, не способное поднять производс-
тво хотя бы до уровня, достигнутого Складовским, вымещало на нем свое
бессилие, что, как ни странно, вызывало к нему сочувствие у работяг.
Ему подносили, наливали, хлопали по плечу, когда он, мятый и замызган-
ный, присоединялся к какой-нибудь пьющей компании.
Часто он приставал к собутыльникам с одним и тем же мучившим его
вопросом: что значит - Днепрогэс изображает? Те переглядывались, кру-
тили пальцем у виска и спешили перевести разговор на другую тему. Или
что-нибудь такое показывали, не вызывавшее с Днепрогэсом даже отдален-
ной ассоциации, отчего Складовский сердился и начинал выяснять отноше-
ния. Тогда его в свою очередь спрашивали: что такое Надя в койке изоб-
ражала, если большие начальники ради нее на Колыму идут? Складовский
многозначительно улыбался, что-то припоминая, но только отрицательно
качал головой: он никогда этого не скажет. Никому.
Чем больше терялся след Нади, тем больше приходилось строить дога-
док и предположений.
1 2 3