А пока что я должен, как положено, арестовать вас именем короля по обвинению в убийстве полковника Нормана Боэна.
- Не обязан ты им ничего отвечать! - в восторге подхватил сапожник. Это они обязаны доказывать. А как они докажут, что это полковник Боэн, когда у него вместо головы невесть что?
- Ну, это уж слишком, - заметил доктор патеру. - Это уж для детективного рассказа. Я лечил полковника и знал его тело вдоль и поперек лучше, чем он сам.
У него были очень изящные и весьма странные руки. Указательный и средний пальцы одинаковой длины. Да нет, конечно же, это полковник.
Он посмотрел на труп с размозженным черепом; тяжелый взгляд неподвижного кузнеца обратился туда же.
- Полковник Боэн умер, - спокойно сказал он. - Стало быть, он в аду.
- Ты, главное дело, молчи! Пусть они говорят! - выкрикивал сапожник, приплясывая от восхищения перед английской законностью. Никто так не ценит закон, как завзятый безбожник.
Кузнец бросил ему через плечо с высокомерием фанатика:
- Это вам, нечестивцам, надо юлить по-лисьи, ибо ваш есть закон в мире сем.
Господь сам хранит и сберегает верных своих, да узрите нынче воочию.
И, указав на мертвеца, добавил:
- Когда этот пес умер во грехах своих?
- Выбирайте выражения, - сказал доктор.
- Я их выбираю из библии. Когда он умер?
- Сегодня в шесть утра он был еще жив, - запинаясь, выговорил Уилфрид Боэн.
- Велика благость Господня, - сказал кузнец. - Давайте, инспектор, забирайте меня на свою же голову. Мне-то что, меня по суду наверняка оправдают, а вот вас за такую службу наверняка не похвалят.
Степенный инспектор поглядел на кузнеца слегка озадаченно, как и все прочие, кроме чудака патера, который все разглядывал смертоносный молоток.
- Вон там стоят двое, - веско и ясно продолжал кузнец, - два честных мастеровых из Гринфорда, вы все их знаете. Они присягнут, что я никуда не отлучался с полуночи: у нас было собрание общины, и мы радели о спасении душ всю ночь напролет. В самом Гринфорде найдется еще человек двадцать свидетелей. Был бы я язычник, мистер инспектор, я бы и глазом не моргнул пусть вам будет хуже. Но я христианин и обязан вас пожалеть, а потому сами решайте, когда хотите слушать моих свидетелей, - сейчас или на суде.
Инспектор, видимо, озадачился всерьез и сказал:
- Разумеется, лучше бы отвести подозрения с самого начала.
Кузнец пошел со двора тем же ровным, широким шагом и привел своих друзей, и вправду всем хорошо знакомых. Много говорить им не пришлось. Через несколько слов невиновность Симеона была так же очевидна, как громада собора.
Воцарилось то особое молчание, которое нестерпимей всяких слов. Чтоб сказать хоть что-нибудь, священник бессмысленно заметил католическому патеру:
- Вас явно очень занимает этот молоточек, патер Браун.
- Да, очень, - сказал патер Браун. - Почему он такой маленький?
Доктор вдруг дернулся к нему.
- А ведь верно! - воскликнул он. - Кто возьмет такой молоток, когда кругом столько больших?
Он понизил голос и сказал на ухо Уилфриду:
- Тот, кому большой не с руки. Мужчины вовсе не тверже и не отважнее женщин. У них всего-навсего сильнее плечи. Отчаянная женщина просто пришибет таким молотком десять человек, а тяжелым молотом ей и жука не убить.
Уилфрид Боэн в ужасе уставился на него, а патер Браун внимательно прислушивался, склонив голову набок. Врач продолжал еще тише и еще настойчивее:
- Какой идиот выдумал, что любовника ненавидит именно обманутый муж? В девяти случаях из десяти его ненавидит сама обманщица-жена. Почем знать, как он ее предал, как оскорбил? Взгляните!
Он коротким кивком указал на скамью, где сидела пышноволосая рыжая женщина.
Теперь она подняла голову, и слезы высыхали на ее миловидном лице. Она не сводила взгляда с мертвеца, и в глазах ее был какой-то неистовый блеск.
Преподобный Уилфрид Боэн провел рукой перед глазами, словно заслоняясь, а патер Браун стряхнул с рукава хлопья золы, налетевшей из кузни, и занудил на свой лад.
- Вот ведь как оно выходит, - сказал он, - что у вас, что у других врачей: пока про душу - все очень складно, а как до тела дойдет, то ни в какие ворота. Спору нет, преступница всегда хочет убить сообщника, а потерпевший - не всегда. И нет спору, что женщине больше с руки молоток, чем молот. Все так. Только она никак не могла этого сделать. Ни одной женщине на свете не удастся эдак разнести череп молотком. - Он поразмыслил и продолжал: - Кое-что покамест и вообще в расчет не принято. Мертвец-то был в железном шлеме, и шлем разлетелся, как стеклышко. И это, по-вашему, сделала вон та женщина, с ее-то руками?
Они снова погрузились в молчание. Наконец доктор проворчал:
- Может, я и ошибаюсь: возражения в конце концов на все найдутся. Одно, по-моему, бесспорно: только идиот схватит молоточек, когда рядом валяется молот.
Уилфрид Боэн судорожно вскинул тощие руки ко лбу и взъерошил свои жидкие светлые волосы. Потом отдернул ладони от лица и вскрикнул:
- Слово, вы мне как раз подсказали слово!
Он продолжал, кое-как одолевая волнение:
- Вы сказали: "Только идиот схватит молоточек".
- Ну да, - сказал доктор. - А что?
- Это и был идиот, - проговорил настоятель собора. Чувствуя, что к нему прикованы все взгляды, он продолжал чуть ли не истерично: - Я священник, захлебывался он, - а священнику не пристало проливать кровь: То есть я: мы не можем, если впереди виселица. И, слава богу, я вот теперь понял, кто преступник.
Слава богу, казнь ему не грозит.
- То есть вы поняли и промолчите? - спросил доктор.
- Я не промолчу, нет; но его не повесят, - отвечал Уилфрид с какой-то блуждающей улыбкой. - Нынче утром я вошел в храм, а там молился наш дурачок, бедный Джо, он слабоумный от рождения. Бог знает, о чем он молился: у сумасшедших, у них ведь все наизнанку, и молитвы, наверно, тоже. Помолится - и пойдет убивать. Я видел, как мой брат донимал беднягу Джо, издевался над ним.
- Так-так! - заинтересовался доктор. - Вот это уже разговор. Да, но как же вы объясните:
Уилфрид Боэн прямо трепетал - наконец-то для него все разъяснилось.
- Понимаете, понимаете, - волновался он, - ведь тогда долой все странности, обе загадки разрешаются! И маленький молоток и страшный удар. Кузнец мог бы так ударить, но не этим же молотком. Жена взяла бы этот молоток, но где же ей так ударить? А если сумасшедший - то все понятно. Молоток он схватил, какой попался.
А насчет силы: известно же, - правда, доктор? - что в припадке безумия силы удесятеряются?
- Ах, будь я проклят! - выдохнул доктор. - Да, ваша правда.
А патер Браун смотрел на Боэна долгим, пристальным взглядом, и стало заметно, как выделяются на его невзрачном лице большие круглые серые глаза. Он сказал вслед за доктором как-то особенно почтительно:
- Мистер Боэн, из всех объяснений только ваше сводит концы с концами. Потому-то я и скажу вам напрямик: оно неверное, и я это твердо знаю.
Затем чудной человечек отошел в сторону и снова стал рассматривать молоток.
- Всезнайку из себя корчит, - сердито прошептал доктор Уилфриду. - Уж эти мне католические попы.
- Нет, нет, - как заведенный твердил Боэн. - Дурачок его убил. Дурачок его убил.
Разговор прервался, и стал слышен зычный голос кузнеца:
- Ну, вроде мы с вами договорились, мистер инспектор. Сила у меня есть, это вы верно, только и мне не под силу зашвырнуть сюда молот из Гринфорда. Молот у меня без крыльев, как же он полетит за полмили над полями да околицами?
Инспектор дружелюбно рассмеялся и сказал:
- Нет, ваше дело чистое, хотя сходится все, конечно, на редкость. Попрошу вас только оказывать всяческое содействие в отыскании человека вашего роста и вашей силы. Да чего там! Хоть поможете его задержать. Сами-то вы ни на кого не подумали?
- Подумать подумал, - сурово сказал кузнец, - только виновника-то зря ищете. - Он заметил, что кое-кто испуганно поглядел на его жену, шагнул к скамейке и положил ручищу ей на плечо. - И виновницы не ищите.
- Кого же тогда искать? - ухмыльнулся инспектор. - Не корову же - где ей с молотком управиться?
- Не из плоти была рука с этим молотком, - глухо сказал кузнец, по-вашему говоря, он сам умертвился.
Уилфрид подался к нему, и глаза его вспыхнули.
- Это как же, Барнс, - съязвил сапожник, - ты что же, думаешь, молот его сам пристукнул?
- Смейтесь и насмехайтесь, - выкрикнул кузнец, - смейтесь, священнослужители, даром что вы же по воскресеньям повествуете, как господь сокрушил Сеннехириба.
Он во всяком дому, и призрел мой дом, и поразил осквернителя на пороге его.
- Я сегодня грозил Норману громом небесным, - сдавленно проговорил Уилфрид.
- Ну, этот подследственный не в моем ведении, - усмехнулся инспектор.
- Зато вы в его ведении, - отрезал кузнец, - не забывайте об этом, - и пошел в дом, обратив к собравшимся могучую спину.
Потрясенного Уилфрида заботливо взял под руку патер Браун.
- Уйдемте куда-нибудь с этого страшного места, мистер Боэн, - говорил он. - Покажите мне, пожалуйста, вашу церковь. Я слышал, она чуть ли не самая древняя в Англии. А мы, знаете, - он шутливо подмигнул, интересуемся древне англиканскими церквами.
Шуток Уилфрид не ценил и шутить не умел, но показать церковь согласился охотно:
он рад был поговорить о красотах готики с человеком, понимающим в ней все-таки побольше, чем сектант-кузнец и сапожник-атеист.
- Да-да, - сказал он, - пойдемте, вот здесь.
Он повел патера к высокому боковому крыльцу, но едва тот поставил ногу на первую ступеньку, как кто-то взял его сзади за плечо. Патер Браун обернулся и оказался лицом к лицу с худым смуглым доктором, который глядел темно и подозрительно.
- Вот что, сэр, - резко сказал врач, - вид у вас такой, будто вы тут кое в чем разобрались. Вы что же, позвольте спросить, решили помалкивать про себя?
- Понимаете, доктор, - дружелюбно улыбнулся патер, - есть ведь такое правило: не все знаешь - так и молчи, тем более что в нашем-то деле положено молчать именно, когда знаешь все. Но если вам кажется, что я обидел вас или не только вас своими недомолвками, то я, пожалуй, сделаю вам два очень прозрачных намека.
- Слушаю вас, - мрачно откликнулся врач.
- Во-первых, - сказал патер Браун, - это дело вполне по вашей части. Никакой мистики, сплошная наука. Кузнец не в том ошибся, что преступника настигла кара свыше - это-то да, только уж никаким чудом здесь и не пахнет. Нет, доктор, никакого особого чуда здесь нет, разве что чудо - сам человек, его непостижимое, грешное, дерзновенное сердце. А череп-то раздробило самым естественным образом, по закону природы, ученые его на каждом шагу поминают.
Доктор пристально и хмуро глядел на него.
- Второй намек? - спросил он.
- Второй намек такой, - сказал патер. - Помните: кузнец, он в чудеса-то верит, а сказок дурацких не любит - как, дескать, его молот полетит, раз он без крыльев?
- Да, - сказал доктор. - Это я помню.
- Так вот, - широко улыбнулся патер Браун, - эта дурацкая сказка ближе всего к правде.
И он засеменил по ступенькам вслед за настоятелем.
Уилфрид Боэн нетерпеливо поджидал его, бледный до синевы, словно эта маленькая задержка его доконала; он сразу повел гостя в свою любимую галерею, под самый свод, в сияющую сень витража с ангелом. Маленький патер осматривал все подряд и всем неумолчно, хоть и негромко восхищался. Он обнаружил боковой выход на винтовую лестницу, по которой Уилфрид спешил вниз, к телу брата; патер Браун, однако, с обезьяньей прытью кинулся не вниз, а наверх, и вскоре его голос донесся с верхней наружной площадки.
- Идите сюда, мистер Боэн, - звал он. - Вам хорошо подышать воздухом!
Боэн поднялся и вышел на каменную галерейку, лепившуюся у стены храма. Вокруг их одинокого холма расстилалась бескрайняя равнина, усеянная деревнями и фермами; лиловый лес сгущался к горизонту. Далеко-далеко внизу рисовался четкий квадратик двора кузни, где все еще что-то записывал инспектор и, как прибитая муха, валялся неубранный труп.
1 2 3
- Не обязан ты им ничего отвечать! - в восторге подхватил сапожник. Это они обязаны доказывать. А как они докажут, что это полковник Боэн, когда у него вместо головы невесть что?
- Ну, это уж слишком, - заметил доктор патеру. - Это уж для детективного рассказа. Я лечил полковника и знал его тело вдоль и поперек лучше, чем он сам.
У него были очень изящные и весьма странные руки. Указательный и средний пальцы одинаковой длины. Да нет, конечно же, это полковник.
Он посмотрел на труп с размозженным черепом; тяжелый взгляд неподвижного кузнеца обратился туда же.
- Полковник Боэн умер, - спокойно сказал он. - Стало быть, он в аду.
- Ты, главное дело, молчи! Пусть они говорят! - выкрикивал сапожник, приплясывая от восхищения перед английской законностью. Никто так не ценит закон, как завзятый безбожник.
Кузнец бросил ему через плечо с высокомерием фанатика:
- Это вам, нечестивцам, надо юлить по-лисьи, ибо ваш есть закон в мире сем.
Господь сам хранит и сберегает верных своих, да узрите нынче воочию.
И, указав на мертвеца, добавил:
- Когда этот пес умер во грехах своих?
- Выбирайте выражения, - сказал доктор.
- Я их выбираю из библии. Когда он умер?
- Сегодня в шесть утра он был еще жив, - запинаясь, выговорил Уилфрид Боэн.
- Велика благость Господня, - сказал кузнец. - Давайте, инспектор, забирайте меня на свою же голову. Мне-то что, меня по суду наверняка оправдают, а вот вас за такую службу наверняка не похвалят.
Степенный инспектор поглядел на кузнеца слегка озадаченно, как и все прочие, кроме чудака патера, который все разглядывал смертоносный молоток.
- Вон там стоят двое, - веско и ясно продолжал кузнец, - два честных мастеровых из Гринфорда, вы все их знаете. Они присягнут, что я никуда не отлучался с полуночи: у нас было собрание общины, и мы радели о спасении душ всю ночь напролет. В самом Гринфорде найдется еще человек двадцать свидетелей. Был бы я язычник, мистер инспектор, я бы и глазом не моргнул пусть вам будет хуже. Но я христианин и обязан вас пожалеть, а потому сами решайте, когда хотите слушать моих свидетелей, - сейчас или на суде.
Инспектор, видимо, озадачился всерьез и сказал:
- Разумеется, лучше бы отвести подозрения с самого начала.
Кузнец пошел со двора тем же ровным, широким шагом и привел своих друзей, и вправду всем хорошо знакомых. Много говорить им не пришлось. Через несколько слов невиновность Симеона была так же очевидна, как громада собора.
Воцарилось то особое молчание, которое нестерпимей всяких слов. Чтоб сказать хоть что-нибудь, священник бессмысленно заметил католическому патеру:
- Вас явно очень занимает этот молоточек, патер Браун.
- Да, очень, - сказал патер Браун. - Почему он такой маленький?
Доктор вдруг дернулся к нему.
- А ведь верно! - воскликнул он. - Кто возьмет такой молоток, когда кругом столько больших?
Он понизил голос и сказал на ухо Уилфриду:
- Тот, кому большой не с руки. Мужчины вовсе не тверже и не отважнее женщин. У них всего-навсего сильнее плечи. Отчаянная женщина просто пришибет таким молотком десять человек, а тяжелым молотом ей и жука не убить.
Уилфрид Боэн в ужасе уставился на него, а патер Браун внимательно прислушивался, склонив голову набок. Врач продолжал еще тише и еще настойчивее:
- Какой идиот выдумал, что любовника ненавидит именно обманутый муж? В девяти случаях из десяти его ненавидит сама обманщица-жена. Почем знать, как он ее предал, как оскорбил? Взгляните!
Он коротким кивком указал на скамью, где сидела пышноволосая рыжая женщина.
Теперь она подняла голову, и слезы высыхали на ее миловидном лице. Она не сводила взгляда с мертвеца, и в глазах ее был какой-то неистовый блеск.
Преподобный Уилфрид Боэн провел рукой перед глазами, словно заслоняясь, а патер Браун стряхнул с рукава хлопья золы, налетевшей из кузни, и занудил на свой лад.
- Вот ведь как оно выходит, - сказал он, - что у вас, что у других врачей: пока про душу - все очень складно, а как до тела дойдет, то ни в какие ворота. Спору нет, преступница всегда хочет убить сообщника, а потерпевший - не всегда. И нет спору, что женщине больше с руки молоток, чем молот. Все так. Только она никак не могла этого сделать. Ни одной женщине на свете не удастся эдак разнести череп молотком. - Он поразмыслил и продолжал: - Кое-что покамест и вообще в расчет не принято. Мертвец-то был в железном шлеме, и шлем разлетелся, как стеклышко. И это, по-вашему, сделала вон та женщина, с ее-то руками?
Они снова погрузились в молчание. Наконец доктор проворчал:
- Может, я и ошибаюсь: возражения в конце концов на все найдутся. Одно, по-моему, бесспорно: только идиот схватит молоточек, когда рядом валяется молот.
Уилфрид Боэн судорожно вскинул тощие руки ко лбу и взъерошил свои жидкие светлые волосы. Потом отдернул ладони от лица и вскрикнул:
- Слово, вы мне как раз подсказали слово!
Он продолжал, кое-как одолевая волнение:
- Вы сказали: "Только идиот схватит молоточек".
- Ну да, - сказал доктор. - А что?
- Это и был идиот, - проговорил настоятель собора. Чувствуя, что к нему прикованы все взгляды, он продолжал чуть ли не истерично: - Я священник, захлебывался он, - а священнику не пристало проливать кровь: То есть я: мы не можем, если впереди виселица. И, слава богу, я вот теперь понял, кто преступник.
Слава богу, казнь ему не грозит.
- То есть вы поняли и промолчите? - спросил доктор.
- Я не промолчу, нет; но его не повесят, - отвечал Уилфрид с какой-то блуждающей улыбкой. - Нынче утром я вошел в храм, а там молился наш дурачок, бедный Джо, он слабоумный от рождения. Бог знает, о чем он молился: у сумасшедших, у них ведь все наизнанку, и молитвы, наверно, тоже. Помолится - и пойдет убивать. Я видел, как мой брат донимал беднягу Джо, издевался над ним.
- Так-так! - заинтересовался доктор. - Вот это уже разговор. Да, но как же вы объясните:
Уилфрид Боэн прямо трепетал - наконец-то для него все разъяснилось.
- Понимаете, понимаете, - волновался он, - ведь тогда долой все странности, обе загадки разрешаются! И маленький молоток и страшный удар. Кузнец мог бы так ударить, но не этим же молотком. Жена взяла бы этот молоток, но где же ей так ударить? А если сумасшедший - то все понятно. Молоток он схватил, какой попался.
А насчет силы: известно же, - правда, доктор? - что в припадке безумия силы удесятеряются?
- Ах, будь я проклят! - выдохнул доктор. - Да, ваша правда.
А патер Браун смотрел на Боэна долгим, пристальным взглядом, и стало заметно, как выделяются на его невзрачном лице большие круглые серые глаза. Он сказал вслед за доктором как-то особенно почтительно:
- Мистер Боэн, из всех объяснений только ваше сводит концы с концами. Потому-то я и скажу вам напрямик: оно неверное, и я это твердо знаю.
Затем чудной человечек отошел в сторону и снова стал рассматривать молоток.
- Всезнайку из себя корчит, - сердито прошептал доктор Уилфриду. - Уж эти мне католические попы.
- Нет, нет, - как заведенный твердил Боэн. - Дурачок его убил. Дурачок его убил.
Разговор прервался, и стал слышен зычный голос кузнеца:
- Ну, вроде мы с вами договорились, мистер инспектор. Сила у меня есть, это вы верно, только и мне не под силу зашвырнуть сюда молот из Гринфорда. Молот у меня без крыльев, как же он полетит за полмили над полями да околицами?
Инспектор дружелюбно рассмеялся и сказал:
- Нет, ваше дело чистое, хотя сходится все, конечно, на редкость. Попрошу вас только оказывать всяческое содействие в отыскании человека вашего роста и вашей силы. Да чего там! Хоть поможете его задержать. Сами-то вы ни на кого не подумали?
- Подумать подумал, - сурово сказал кузнец, - только виновника-то зря ищете. - Он заметил, что кое-кто испуганно поглядел на его жену, шагнул к скамейке и положил ручищу ей на плечо. - И виновницы не ищите.
- Кого же тогда искать? - ухмыльнулся инспектор. - Не корову же - где ей с молотком управиться?
- Не из плоти была рука с этим молотком, - глухо сказал кузнец, по-вашему говоря, он сам умертвился.
Уилфрид подался к нему, и глаза его вспыхнули.
- Это как же, Барнс, - съязвил сапожник, - ты что же, думаешь, молот его сам пристукнул?
- Смейтесь и насмехайтесь, - выкрикнул кузнец, - смейтесь, священнослужители, даром что вы же по воскресеньям повествуете, как господь сокрушил Сеннехириба.
Он во всяком дому, и призрел мой дом, и поразил осквернителя на пороге его.
- Я сегодня грозил Норману громом небесным, - сдавленно проговорил Уилфрид.
- Ну, этот подследственный не в моем ведении, - усмехнулся инспектор.
- Зато вы в его ведении, - отрезал кузнец, - не забывайте об этом, - и пошел в дом, обратив к собравшимся могучую спину.
Потрясенного Уилфрида заботливо взял под руку патер Браун.
- Уйдемте куда-нибудь с этого страшного места, мистер Боэн, - говорил он. - Покажите мне, пожалуйста, вашу церковь. Я слышал, она чуть ли не самая древняя в Англии. А мы, знаете, - он шутливо подмигнул, интересуемся древне англиканскими церквами.
Шуток Уилфрид не ценил и шутить не умел, но показать церковь согласился охотно:
он рад был поговорить о красотах готики с человеком, понимающим в ней все-таки побольше, чем сектант-кузнец и сапожник-атеист.
- Да-да, - сказал он, - пойдемте, вот здесь.
Он повел патера к высокому боковому крыльцу, но едва тот поставил ногу на первую ступеньку, как кто-то взял его сзади за плечо. Патер Браун обернулся и оказался лицом к лицу с худым смуглым доктором, который глядел темно и подозрительно.
- Вот что, сэр, - резко сказал врач, - вид у вас такой, будто вы тут кое в чем разобрались. Вы что же, позвольте спросить, решили помалкивать про себя?
- Понимаете, доктор, - дружелюбно улыбнулся патер, - есть ведь такое правило: не все знаешь - так и молчи, тем более что в нашем-то деле положено молчать именно, когда знаешь все. Но если вам кажется, что я обидел вас или не только вас своими недомолвками, то я, пожалуй, сделаю вам два очень прозрачных намека.
- Слушаю вас, - мрачно откликнулся врач.
- Во-первых, - сказал патер Браун, - это дело вполне по вашей части. Никакой мистики, сплошная наука. Кузнец не в том ошибся, что преступника настигла кара свыше - это-то да, только уж никаким чудом здесь и не пахнет. Нет, доктор, никакого особого чуда здесь нет, разве что чудо - сам человек, его непостижимое, грешное, дерзновенное сердце. А череп-то раздробило самым естественным образом, по закону природы, ученые его на каждом шагу поминают.
Доктор пристально и хмуро глядел на него.
- Второй намек? - спросил он.
- Второй намек такой, - сказал патер. - Помните: кузнец, он в чудеса-то верит, а сказок дурацких не любит - как, дескать, его молот полетит, раз он без крыльев?
- Да, - сказал доктор. - Это я помню.
- Так вот, - широко улыбнулся патер Браун, - эта дурацкая сказка ближе всего к правде.
И он засеменил по ступенькам вслед за настоятелем.
Уилфрид Боэн нетерпеливо поджидал его, бледный до синевы, словно эта маленькая задержка его доконала; он сразу повел гостя в свою любимую галерею, под самый свод, в сияющую сень витража с ангелом. Маленький патер осматривал все подряд и всем неумолчно, хоть и негромко восхищался. Он обнаружил боковой выход на винтовую лестницу, по которой Уилфрид спешил вниз, к телу брата; патер Браун, однако, с обезьяньей прытью кинулся не вниз, а наверх, и вскоре его голос донесся с верхней наружной площадки.
- Идите сюда, мистер Боэн, - звал он. - Вам хорошо подышать воздухом!
Боэн поднялся и вышел на каменную галерейку, лепившуюся у стены храма. Вокруг их одинокого холма расстилалась бескрайняя равнина, усеянная деревнями и фермами; лиловый лес сгущался к горизонту. Далеко-далеко внизу рисовался четкий квадратик двора кузни, где все еще что-то записывал инспектор и, как прибитая муха, валялся неубранный труп.
1 2 3