Ты же знаешь, как подводит людей воображение, как свидетели под присягой дают ложные показания, потому что путают реальность с тем, что они себе внушили. Он прочитал статьи об убийстве и поверил, что убийца – он.
Они еще долго говорили с ним, Рукер и второй полицейский, подробно объясняя, что к чему. Они сказали ему, что у него сильно развитое чувство вины, что где-то в глубине подсознания погребено воспоминание о каком-то его неблаговидном поступке, и это самое воспоминание заставило его поверить в то, что он убил миссис Уолдек, хотя на самом деле он ее не убивал. Поначалу он думал, что у них поехала крыша, но постепенно, шаг за шагом, они доказали ему, что он никак не мог сделать то, в чем признавался. Такого просто не могло быть, они это доказали и ни один представленных им аргументов не мог поставить под сомнение улики, которыми они располагали. А потому он должен им поверить.
Что ж!
Он им поверил, он понял, что они правы, а его память дала осечку. Тем не менее, воспоминания об убийстве никуда не делись. Они остались такими же яркими. Он помнил каждое мгновение. Сие означало, что у него поехала крыша.
– Сейчас вы, наверное думаете, что сошли с ума, – прочитал его мысли сержант Рукер. – Не волнуйтесь понапрасну, мистер Каттлетон. Тяга к признаниям не такая уж редкость, как вы могли бы подумать. Любая публикация об убийстве приводит к нам в участок дюжину желающих сознаться, причем некоторые абсолютно уверены, что убили они. Где-то в глубине вашей души таится желание убить, по этому поводу вы испытываете чувство вины, поэтому вы признаетесь в том, что, возможно, хотели бы совершить, но никогда не совершите. Такие случаи у нас не редкость. Не все, разумеется, так уверены, как вы. Детектор лжи ясно это показал. Но насчет того, что вы сошли с ума, можете не волноваться. Вы просто не можете контролировать свое подсознание. И ничего больше.
– У человеческого мозга еще много тайн, – ввернул второй полисмен.
– Возможно, такое может с вами повториться, – продолжил Рукер. – Не паникуйте. Помните, что вы никого не могли убить, и все будет хорошо. И пожалуйста, больше никаких признаний. Договорились?
Он словно оказался в положении глупого ребенка. А потом его охватило облегчение, безмерное облегчение. Электрического стула не будет. Как и давящего чувства вины.
В ту ночь он крепко спал. Кошмары его не мучили.
***
Случилось это в марте. А четыре месяца спустя, в июле, повторилось. Он проснулся, вышел на улицу, на углу купил "Дейли миррор", сел за столик с рогаликом и кофе, раскрыл газету на третьей странице и прочитал о четырнадцатилетней школьнице, которая вчера вечером шла к своему дому, но домой не попала, потому что какой-то мужчина затащил ее в проулок и полоснул бритвой по горлу. Фотограф запечатлел тело девочки, с разрезом от уха до уха.
Воспоминания вспыхнули, как молния в черном небе. Поток воспоминаний.
Бритва в руке, девочка, пытающаяся вырваться. Податливость ее испуганной юной плоти, стоны, вырывающиеся из ее груди, кровь, хлынувшая из перерезанной шеи.
Яркие, реальные воспоминания. Он даже не сразу вспомнил, что ему это не внове. Такое уже было, в марте. Тогда выяснилось, что память подвела его. Очевидно, он никого не убивал и на этот раз.
Но такого просто не могло быть! Он же все помнил. Каждое мгновение, каждую подробность.
Он боролся с собой, вспоминая предупреждение сержанта Рукера о том, что желание признаться может возникнуть вновь. Но логика, разум часто пасуют перед чувствами. Если человек держит розу в руке, вдыхает ее запах, ощущает острия ее шипов, никакие логические доводы не разубедят этого человека в том, что роза реально существует. А роза в воспоминаниях, рожденных в подсознании, так же реальна, как и роза в руке.
В тот день Уоррен Каттлетон пошел на работу. И напрасно. Сосредоточиться на лежащих перед ним бумагах он не мог. Думал только об убийстве Сандры Джитлер. Он понимал, что, скорее всего, не мог убить девочку. И одновременно знал, что убил.
Кто-то из сотрудниц спросил, не приболел ли он. Вице-президент компании осведомился, давно ли он проходил диспансеризацию. В пять вечера он отправился домой. Ноги так и несли его в полицейский участок, но он проявил твердость и остался дома.
А ночью начались кошмары. Он снова и снова просыпался. Один раз даже от собственного крика. Под утро он уже понял, что больше не заснет. От пота намокла не только простыня, но и матрац. Он долго стоял под душем, оделся, спустился вниз и зашагал к полицейскому участку.
В прошлый раз, после признания, они доказали его невиновность. Разумеется, ошибиться они не могли. И он, скорее всего, не мог зарезать Сандру Джитлер, но вдруг сержант Рукер сможет убить замучивший его признак девочки. Он признается, ему докажут, что он невиновен, и он снова сможет спать спокойно.
Он не стал разговаривать с дежурным сержантом. Прямо поднялся наверх к сержанту Рукеру. Тот его сразу узнал.
– Уоррен Каттлетон. Опять с признанием?
– Мне так не хотелось идти к вам. Вчера я вспомнил, что убил девочку в Куинз. Я знал, что убил ее, и знал, что не мог этого сделать, но…
– Вы уверены, что убили ее.
– Да.
Сержант Рукер все понял. Он отвел Каттлетона в маленькую комнатку, не в камеру, и попросил посидеть там. Ушел, несколько минут спустя вернулся.
– Я позвонил в отдел убийств района Куинз. Выяснил некоторые подробности, которые не попали в газеты. Вы помните, как что-то вырезали на животе девочки?
Он вспомнил. Бритва, врезаясь в мягкую плоть, выводила слова.
– Так что вы написали на ее животе, мистер Каттлетон?
– Я… точно не помню.
– Вы написали "Я тебя люблю". Теперь вспомнили?
Да, он вспомнил. Конечно, именно это он и написал бритвой, эти три слова, доказав, что он убил, любя. Да, он вспомнил. Перед его мысленным взором возник окровавленный живот с вырезанными на нем словами: "Я тебя люблю".
– Мистер Каттлетон, мистер Каттлетон, на животе девушки убийца вырезал другие слова. Непечатные слова, мистер Каттлетон, ругательства. Не "я тебя люблю", совсем другое. Поэтому эти подробности не попали в газеты. Опять же, это помогает отмести и ложные признания, что в нашем случае большой плюс. Ваша память ухватилась за сказанное мною и и нарисовала вам ложную картину. Вас там не было, вы не убивали эту девочку, но это убийство запустило какой-то механизм в вашем подсознании, заставивший вспомнить все то, о чем вы прочитали в газете, аккурат как в прошлый раз.
Он долго разглядывал свои ногти, а Рукер смотрел на него.
– Я знаю, что я ее не убивал, – наконец, вырвалось у Каттлетона. – Но ничего не могу с собой поделать.
– Вижу.
– Я должен это доказать. Нельзя же вспомнить все, до мельчайших подробностей, а потом сказать себе, что ты чокнутый. Что этого просто не было. Я не могу спать.
– Понятно.
– Меня мучают кошмары. Я переживаю все это во сне, совсем как в прошлый раз. В этом вся загвоздка, сержант.
– И вы хотели, чтобы вам доказывали, что вы никого не убивали.
Он кивнул, тяжело вздохнув. Сержант Рукер заверил его, что ему не надо себя корить. Хотя полицейские действительно народ занятый, немножко свободного времени есть и у них, так что мистер Каттлетон может приходить к нему в любой момент, когда ему захочется в чем-либо признаться.
– Прямо ко мне, – повторил сержант Рукер. – Так будет проще, потому что я вас понимаю, знаю, что вам пришлось пережить, а другие могут сразу и не разобраться.
Он поблагодарил сержанта Рукера, крепко пожал ему руку. И вышел из полицейского участка походкой человека, с плеч которого свалилась гора. Спал он крепко, без сновидений.
В августе все повторилось. Женщину задушили в ее квартире в западной части Двадцать седьмой улицы, задушили куском электрического провода. Он вспомнил, что за день до случившегося купил электрический провод в магазине именно с этой целью.
На этот раз он сразу побежал к Рукеру. И проблема разрешилась сама собой. Полиция поймала убийцу буквально после выхода утренних газет. Убил женщину техник-смотритель дома, в котором она жила. Его поймали и он сознался в убийстве.
***
В конце сентября дождливое утро обернулось прекрасным солнечным днем. Уоррен Каттлетон, возвращаясь домой после работы, зашел в китайскую прачечную за рубашками. Забрав рубашки, заглянул в аптеку на Амстердам-авеню и купил пузырек с таблетками аспирина. Далее его путь лежал мимо небольшого магазина хозяйственных товаров. Он поравнялся с магазином…
И что-то случилось.
Он вошел в магазин, словно робот, словно кто-то полностью захватил контроль над его телом, чтобы использовать его в своих целях. Подождал, пока продавец обслужит покупателя, мужчину со сломанным носом, которому срочно понадобилась мастика. Потом купил шило.
Вернулся в свою комнату. Распаковал рубашки, шесть штук, белых, накрахмаленных, с одинаковыми строгими воротничками, все купленные в маленькой галантерее, убрал их в ящик комода. Выпил две таблетки аспирина, пузырек с остальными поставил в верхний ящик. Держа шило между руками, он покрутил его в ладонях, наслаждаясь гладкостью деревянной рукоятки, погладил холодную сталь, коснулся большим пальцем острия. Как хорошо заточено!
Он убрал шило в карман. Сел, выкурил сигарету, спустился вниз и зашагал к Бродвею. На Восемьдесят шестой улице спустился в подземку, бросил в щель турникета жетон, сел на поезд и поехал в Вашингтон-Хейтс. Поднялся наверх, зашел в маленький парк. Провел в парке четверть часа, выжидая.
Ушел из парка. Воздух стал прохладнее, небо уже потемнело. Он заглянул в ресторан на Дикман-авеню. Заказал телятину с жареным картофелем и кофе. Готовили в ресторане на удивление хорошо. Он поел с аппетитом.
В мужском туалете ресторана вновь достал шило, погладил его. Такое острое, крепкое. Он улыбнулся шилу, поцеловал острие, осторожно, чтобы не уколоться. Какое же оно холодное.
Он заплатил по чеку, оставил чаевые. Уже наступила ночь, по улицам гулял холодный ветер. Он нашел темный проулок. Вошел в него, замер.
Время пошло.
Его глаза не отрывались от пересечения с улицей. Мимо проезжали автомобили, проходили люди: юноши, девушки, женщины. Он не двигался с места. Ждал. Нужного ему человека. Который придет один, когда улицы совсем опустеют. Пробьет его час, и он нанесет удар. Быстрый удар.
Тишину нарушили высокие каблучки, выбивающие быстрый ритм по тротуару. Других звуков он не слышал. Ни шагов, ни шуршания автомобильных шин. Медленно, осторожно, он двинулся по проулку. Его глаза сфокусировались на источнике звука. Женщина, молодая женщина, фигуристая, с шапкой иссиня-черных волос и ярко накрашенным ртом. Красивая женщина, его женщина, женщина, которую он ждал, она, да, она!
Она поровнялась с проулком, каблучки продолжали выбивать тот же ритм. Он действовал, как автомат. Быстрый рывок, одна рука заткнула алый рот, вторая обвила талию и потянула в темноту. Она потеряла равновесие и исчезла вместе с ним в темном проулке.
Она могла закричать, но он стукнул ее головой об асфальт и ее глаза остекленели. Очухавшись, она все-таки попыталась закричать, но он зажал ей рот рукой и отсек крик. Укусить его ей не удалось. Он за этим проследил.
А пока она вырывалась, вогнал острие шила в сердце.
Он оставил ее, уже холодеющую, в проулке. Шило бросил в дренажную канаву. Нашел станцию подземки, поехал домой, поднялся к себе, умылся, разделся, лег в постель и заснул. Спал крепко, без кошмаров.
Проснулся утром, в обычное время, бодрый, энергичный, готовый к трудовому дню. Принял душ, оделся, вышел на улицу, у слепого киоскера на углу купил "Дейли миррор".
Прочитал заголовок. На молодую танцовщицу Мону Мур напали в Вашингтон-Хейтс и убили ударом шила в сердце.
Он вспомнил. Мгновенно все вернулось: тело девушки, шило, убийство…
Он до боли стиснул зубы.
1 2 3