Они успели вылезти
на крышу, и только когда Поль прикрыл дверцу люка, снизу запоздало
принялись молотить очередями. Серое, потускневшее от дождей и солнца
железо задрожало кроличьей дрожью, но дверца была массивной, в дуршлаг
превращаться не спешила. Справившись с запором, Поль заковылял к другим
выходам. Крыша была немаленькой, и выходов на ней насчитывалось не менее
полудюжины.
Минут через семь, чуть пошатываясь, он вернулся к Венто и обессиленно
присел рядом.
- Все в порядке, малыш. Кажется, притворил последний. Наше счастье,
что они могут запираться снаружи. Правда, черт его знает, зачем это
сделано, но это уже дело десятое. Как говорится, функция не нашего
уровня.. - Поль говорил с хрипом, еще не успев отдышаться. - Возможно,
крышу используют временами в качестве секретного аэродрома. А что?
Садятся, понимаешь, какие-нибудь шишки и перекуривают свои делишки. Если
так, тогда понятно, от кого запираются...
Он обеспокоенно взглянул на напарника и рывком стянул с себя рубаху.
- Ты, я вижу, совсем сдал. Ничего, дружок, потерпи.
- Воды бы! Капельку, - шепнул Венто и тут же устыдился собственного
признания. - А в общем я в порядке. Правда, в порядке!..
- Какой уж тут порядок, - Поль окончательно докромсал рубаху и,
осторожно приподняв ногу юноши, сменил повязку на более добротную.
- Вот так-то лучше! И старайся держать ее повыше, положи вон на ту
трубу, что ли. Крови ты и без того потерял пару ведер.
- Так уж и пару...
- А что! Считай, все здешние лестницы с коврами залил. Уж я-то видел!
- В человеке всего-то пять-семь литров.
- Грамотный! - Поль хмыкнул. - Всегда таким завидовал. То есть,
половину жизни, честно скажу, - презирал и только потом смикитил, - от
зависти презирал, потому как сам пять классов всего и осилил. Да не в
городе, а в деревенской глухомани, где все предметы, считай, один учитель
и преподавал. И он же по совместительству был директором школы,
представляешь?
Венто честно помотал головой.
- То-то и оно! А мы жили и радовались. Думали, что знаем все и обо
всем на свете, - Поль озабоченно покосился на ногу юноши. - Как же они так
не промахнулись, подлюки!
- Да ерунда, Поль! Всего-навсего царапина!
- Конечно, царапина... - Поль громко и несколько натужно рассмеялся.
- Мне бы твою отвагу, малыш!
Он прилег рядом с другом, пошарив на поясе, отстегнул патронташ.
Выцарапав последние патроны, усмехнулся.
- А выпить я бы тоже, пожалуй, не отказался. Только, конечно уж, не
капельку и не воды.
Пустой патронташ полетел в сторону люка. Венто проследил за ним
взглядом, но ничего не сказал.
Выстрелы смолкли. Слышно было, как где-то внизу чуть слышно
совещается солдатня, но попыток выбраться на крышу никто пока не
предпринимал. Сдаваться им тоже не предлагали. После того, как Гвин,
обмотанный до макушки окровавленными бинтами, отправился к карабинерам с
бомбой за пазухой, они перестали брать пленных. Совсем...
* * *
Город тонул в вечернем тумане, заходящее солнце грозило бедой,
наливаясь кровью, множась в бесчисленных стеклах, делая последнюю попытку
удержаться в этом суетливом муравейнике. Оно цеплялось за него осколками
своих отражений, как утопающий цепляется за соломинку. Своего заката оно,
по всей видимости, боялось.
- Чудно, правда? - Поль кивнул юноше на распростертый под ними город.
Венто молча кивнул. Им было на что посмотреть. Тут и там гордо и тупо
торчали заводские трубы. Полю они напоминали прокопченные, нацеленные в
небо стволы пушек, Венто - гигантские подзорные трубы. Внизу один за
другим вспыхивали огоньки жилищ. Карнавальное море, именуемое городом,
готовилось к празднованию ночи. Поль завороженно молчал. Ни он, ни Венто
ЭТОГО города раньше не знали. Картина, открывшаяся их взору, казалось
зачаровывающей и прекрасной - прекрасной вопреки всему. Эпизод, вырванный
из сна, страничка из позабытой сказки! Даже далекий гарлем из приземистых,
серых кварталов, включаясь в общее лицедейство, стремительно превращался в
искристую разудалую мозаику. Это действительно был другой город, и люди,
живущие в нем, уже не делились на нации и социальные сословия, на лагеря и
партии. Даже само слово "справедливость", претерпев удивительную
метаморфозу, отсюда сверху начинало казаться нелепым и мелким. Ради этой
самой справедливости люди без конца воевали друг с дружкой, обитая на
одной планете, дыша одним воздухом. Что, черт возьми, толкало их в
пропасть вражды? Неужели и впрямь желание справедливости? Да есть ли она
вообще - эта справедливость?
С поразительной ясностью оба вдруг осознали, что передышка,
дарованная преследователями, продлится недолго. Им не позволят дождаться
даже этой последней ночи, и зыбкая тишина вновь взорвется громом
выстрелов.
Зло прокрутив барабан револьвера, Поль поднялся на ноги. Жизнь в его
могучем теле не желала стылых столетий, она била через край, взывала к
действию.
- И все равно... - хрипло произнес он и откашлялся. - Мат в два хода
у них не получится!
- Ты полагаешь, они будут атаковать?
- Обязательно, - Поль длинно сплюнул. - И разумеется, не через люк.
На это у них духу не хватит.
- Но если не через люк, то как же?
- Милый мой! Люди познали великое множество способов изводить себе
подобных. А истребить человечка или двух... - бородач фыркнул. - Думаю,
будет так... Если они не сочинят какой-либо особой пакости, то
воспользуется вертолетами. Или забросают нас гранатами. Кроме того, есть
ведь еще слезоточивый газ, есть осколочные мины. Так или иначе, но тянуть
до завтра они не станут. Слишком уж растревожили мы этот улей. Марат
остался жив, стало быть, оркестр грянет походный марш. В общем раскрутят
механизм на полную катушку. Постараются вылизать будущий
высокопоставленный зад со всевозможным усердием... - Поль покачал головой.
- Нет, тянуть до завтра они не станут. Уж постараются отметиться в списках
победителей... Где вы были в тревожную ночь на такое-то?.. Ах, на крыше?
Тогда вашу руку, гер рыцарь! И позвольте вам орденишко на грудь... Будут
штурмовать, Венто. В самые ближайшие часы.
- Что ж... Так оно, может, и лучше. По крайней мере не придется долго
ждать.
Поль удивленно посмотрел на юношу, но ничего не сказал. Медленным
шагом приблизился к краю крыши, остановился. На всякий случай Венто
стиснул револьвер покрепче и оглянулся на люк. Нельзя проморгать момент
атаки! Только не даться им в руки живым! О застенках режима Венто, как и
многие другие, был наслышан. Те, кто последовательно превращал страну в
гигантскую колонию, с оппозицией не церемонились. Не чурались ни пыток, ни
иных способов прессинга. Показания научились выжимать из самых крепких, об
этом он тоже знал. А коли так, то уж лучше сразу, без мук и
предательства...
Время шло, все оставалось по-прежнему. На пульсирующую боль в ноге
юноша старался не обращать внимания. Мгла опускалась на город, сжимала
кирпичные дома в объятиях. Небо, огромное светлое облако, улетало прочь,
теряясь в просторах космоса. Сменщиком ему являлась ночь -
звездно-конопатая, смуглая и огромная, но при всем при том не способная
скрыть и упрятать. По крайней мере здесь, на крыше, это представлялось
абсолютно невозможным.
Что-то внезапно почувствовав, Венто порывисто обернулся. Его друг
стоял на самом краю пропасти, чуть покачиваясь, в молчании обозревая
лучащийся огнями город. Черной тенью фигура его возвышалась на фоне
багрового заката, косматые волосы шевелились под дыханием ветра. Юноша
изумленно привстал. На миг он забыл даже о боли. С ним вновь случилось ТО
САМОЕ. Увиденное он воспринял, как некое откровение. Бездна, поглотившая
дома, улицы и людей, одиночество застывшего над миром человека. Видит Бог,
это была бы прекрасная картина, хотя Венто и сам не сумел бы объяснить,
что именно поразило его воображение. Так или иначе, но руки невольно
отложили оружие, а тонкие пальцы дрогнули, припоминая древко кисти и
масляную поверхность палитры. Да! Все-таки он был и остался художником!
Прежде всего художником, а потом уже революционером. Хотя в революционеры
он, может, потому и двинул, что с горечью понимал: свободные художники
стране-колонии были тоже не нужны. Телевидение, газеты, наука - все
оказалось под пятой Маратов и им подобных. Чужие ставленники действовали
споро и умело, вытравливая самостийность, навязывая штампы, слэнг, новые
привычки и новое мышление. Видит Бог, против этого они и бились! И за
право быть самими собой. Может, оттого и оставались в меньшинстве.
Подрастающее в колониальной сытости поколение не понимало их, не понимала
и армия пожилых. Объяснить недопустимость того, что на отечественных
заводах выплавляют и штампуют чужое, что чужих авторов читают на уроках
литературы школьники, что небо бороздят чужие самолеты, а по улицам
раскатывают чужие автомобили, представлялось и впрямь сложным. Внутренний
нарыв сталкивался с внешним довольством. Да и почему, собственно, нет,
если чужое - лучше? Но оно и будет лучше, всегда будет, если давить и
выкорчевывать свое собственное!..
Венто вновь поднял на Поля глаза, и тот же легко узнаваемый трепет
всколыхнул грудь. Ну почему?! Почему никогда раньше он не догадывался
подняться сюда? Или прекрасные мгновения приходят всегда сами, по
собственному капризу?.. Но тогда почему именно сейчас? Ведь он искал их!
Эти сказочные мгновения. Десятки и сотни раз ходил в горы, в войну, в
восходы, карауля миг загадочного, выслеживая его с жадностью
изголодавшегося хищника. И вот теперь, когда волшебные секунды посетили
его, вместо холста и палитры под рукой был только револьвер - инструмент,
менее всего пригодный для создания задуманного полотна. Увы! Все
необратимо заканчивалось, и удивительному пейзажу суждено было навеки
застыть в памяти Венто без надежды на воплощение, вообще без каких-либо
надежд.
Оцепенение покинуло Поля. Он вновь ожил и, решительно откачнувшись от
засасывающей пустоты, шагнул к юноше.
- Венто! - голос его звучал странно и непривычно. - Послушай! Скажи,
но только честно. Ты... Ты жалеешь о чем-нибудь?
- Да, конечно! - страстно откликнулся юноша. Мысленно он все еще
видел напряженную человеческую фигуру и безудержный зов пропасти. Этот
крохотный этюд он, вероятно, помнил бы всю свою жизнь - жизнь, которой
оставалось всего ничего. Слепо он взглянул на лежащий поблизости
револьвер, осторожно коснулся холодного металла.
- Если ты о нашем движении, то да, тоже жалею. Но ни о чем-то
конкретном, просто... Я не знаю, как иначе можно было бороться, и не
уверен, что мы действовали правильно. Надо было что-то делать, и мы
делали. Плохо ли, хорошо - теперь уже не нам судить. Мы не подставляли
щеки, потому что подставленных щек и без того набиралось предостаточно, но
мы действовали жестко, а в это я никогда особенно не верил. Тот, в кого мы
сегодня стреляли, - подлец и вор, но вместо него наверняка пришел бы такой
же, если не хуже...
- Ты не понял меня, - приятель покачал головой. - Я не имел в виду
наше движение. Я подразумевал несколько иное. Словом... Что бы ты сказал,
если я предложил бы тебе шанс?
- Шанс? Не выдумывай, Поль! Я действительно о многом жалею, но я
никогда не соглашусь на дружбу с режимом!
- И снова ты не о том, - Поль нервно пригладил непослушные вихры.
1 2 3