Говорят, Мусаси Миямото дал какой-то там обет и, блюдя слово, много лет принципиально не мылся. Я, конечно, уважаю великого фехтовальщика, однако подобное издевательство над собственной плотью, извините, не по мне. Без затей, хлопком ладони покончив с присосавшейся к щеке комарихой, я вскочил на ноги и посеменил к речке. Вошел по колено в воду, умылся как следует, хотел было нырнуть в соблазнительную влагу, да передумал. Черт его знает, сколько коряг притаилось на дне безымянной протоки, довольно для меня на сегодня и внушительной шишки над бровью.
Завершив водные процедуры, я вернулся на поляну, обождал, пока кожа обсохнет, и оделся в привычный телу крестьянский костюм. Отнюдь не маскарадный костюм, между прочим! Моя главная, боевая сущность Самурая ночи с рассветом спряталась, затаилась в глубинах подсознания. Я снова стал крестьянином. Обычным среднестатистическим мужичком-бобылем за сорок. Ну, может, и не совсем обычным, со странностями. К примеру, водку я не особо уважаю, так на то для любопытствующих имеется объяснение - язва у меня, желудок спиртосодержащие жидкости отказывается усваивать. Зато я курить дюже люблю, две пачки "Беломорканала" в день извожу.
Дым папиросы отгонял комаров. Чуть сгорбившись, я пересек поляну и углубился в лес. О человеке, который чудил сегодня утром на берегу безымянной протоки, я вспоминал, как о постороннем. Меня нынче, согласно паспорту, зовут Николаем Семеновичем Кузьминым, а его звали Семеном Андреевичем Ступиным.
Формально Семен Андреич погиб несколько лет назад в городе Москве в результате дорожно-транспортного происшествия. Формально сгинув, экс-Ступин влачил жалкое существование в том же городе под личиной нищего бомжа. Потом из бомжа превратился в крутого бандита по кличке Стальной Кулак. Бандит Стальной наказал мафиозного Папу, поправил собственное экономическое положение и легализовался в Санкт-Петербурге в образе придурковатого бизнесмена Виктора Творогова. Жили их благородие Виктор Борисович припеваючи, в ус не дули, да вот незадача - беда нависла над друзьями-товарищами якобы покойного Ступина, и воскрес Семен Андреич, засветился. Посветился, посиял денечек, разобрался с проблемами и опять сгинул во мраке. А из мрака возник уже Колькой Кузьминым, любителем грибов и папирос.
Еженощно Колян Кузьмин уступает свое стареющее тело обратно Семену Андреевичу, и тот поддерживает физическую оболочку в боеспособном, так сказать, состоянии. Зачем? А иного состояния Семен Ступин не приемлет. Дед-японец, чужой по крови, но родной по духу, вырастил, воспитал, взлелеял из младенца Семы Самурая ночи, иным в этой жизни Ступину уже не быть. Никогда, к сожалению...
Надо сказать, телесная оболочка Семена Ступина оправилась от былых ран и пребывает в отменной для своих лет физической форме. И психика соответствует дедовским стандартам, и все прочее, кроме... Кроме души. Душа никак не может забыть женщину с редким именем Клара. Душа помнит чудесное единение с этой женщиной, фантастическое, уникальное слияние двух сущностей. Клара вторгается в сны Николая Кузьмина и будит Семена Ступина. Клара, единственная и неповторимая. Моя Клара, которую я никогда не увижу более наяву...
Стоп! А ну-ка, Семен Андреич, ступай прочь в подсознание. Твое время кончилось, солнце взошло. Я Коля, Николай Семенович Кузьмин. Я - крестьянин, не знаю я никакой Клары, незнаком.
Воспоминания о Ступине заняли у меня всю дорогу от полянки до деревни. Мозг вспоминал влюбленного Самурая ночи, а крестьянские зоркие глаза тем временем примечали грибные шляпки в жухлой траве и грубые руки трудящегося, орудуя стареньким перочинным ножиком, бережно срезали дары природы под корень. На опушку я вышел с полным лукошком. В нынешний дождливый август грибов в лесу уродилось видимо-невидимо.
В мое отсутствие деревенька воспряла от сна и зашевелилась, загомонила, зажила. Тощие, облезлые курицы деловито прохаживались по уличной обочине, а их престарелые хозяйки копошились в огородах. И курицы, и бабушки-огородницы исподволь одаривали меня косыми внимательными взглядами. Я шел посреди улицы, дымил "Беломором" и вежливо раскланивался со старушками, явно не одобрявшими мое грибное, дачное хобби.
Как всегда, в трех шагах от дома из дырки в соседском заборе мне навстречу выскочила сука Мариана. Дурная собаченция скупо облаяла полуночника грибника и исчезла в заборной прорехе, а над частоколом подгнивших досок всплыло сморщенное личико соседской бабушки Любы.
- Здрасть, баба Люба, - кивнул я учтиво.
- И тебе, Коля, здоровья, - сдержанно ответила старуха. - Много грибов нарезал?
- Во. - Я показал лукошко. - На масле пожарю, считай, обед бесплатный.
- Оно, конечно, экономия, - неохотно согласилась баба Люба. - Масло нынче дорогое, а так...
- Семеныч! - перебил тещу появившийся на крыльце соседской избы хозяин Мирон. - Семеныч, а ну погодь! Дело есть!
На ходу заправляя фланель клетчатой рубашки в шерстяные, не по сезону брюки. Мирон колобком скатился с крыльца. Баба Люба сердито поджала губы, демонстративно развернулась ко мне спиной и едва шагнула в глубь двора, как облюбованное ею место с той стороны забора занял торопыга Мирон.
- Семеныч, твой "толчок" на ходу?
"Толчком" Мирон обзывал мой "Москвич"-пикап. Когда я перебрался сюда, в эту деревню на постоянное место жительства, то первым делом купил мотоцикл, лошадку - "Яву", старенькую, но вполне работоспособную, а потом позарился на дешевизну и взял "Москвича" по бросовой цене, совершенно "убитого". Денег и, главное, нервов на реанимацию "толчка" я потратил немерено, кое-как заставил это автомобильное недоразумение ездить, однако периодически подлый "Москвич" вновь превращается в груду металлолома на потеху смешливому Мирону.
Кстати, на самом деле Мирона зовут Мишей. Мирон - производная от фамилии Миронов. Кличка прилипла к моему нынешнему соседу еще в школе, "сто лет назад", образно выражаясь. Миша Миронов посещал младшие классы школы-интерната в райцентре, недалече от родной деревни, когда по телеящику в очередной раз повторяли советский суперсериал "Адъютант его превосходительства". Телесериал смотрели всем интернатом, а в том сериале, кто помнит, был такой отрицательный персонаж Мирон. В "честь" теле-Мирона и перекрестили Мишу. Историю своей клички-имени Мирон-Миша рассказывал мне не без гордости, между прочим. Оно и понятно: отрицательный образ подлого бандита и куркуля времен Гражданской войны в новейшие времена многими воспринимается как объект для подражания.
Интересные соседи мне достались. Глава семьи сам себя называет именем героя советского телесериала, собаку свою нарек именем героини мексиканской "мыльной оперы", и телевизоров у них в избе аж целых четыре штуки. Телеманы какие-то, честное слово. Впрочем, что нас всех, народ, связывает сегодня, кроме телевидения? Ничего, к сожалению...
- Так чего, Семеныч? "Толчок" катается? Или, это самое... Он, мать те в дышло! Чой-то у тя на лбу?
- Споткнулся, упал, очнулся - шишак. - Я сдвинул кепку с затылка на брови, спрятал шишку. - Бегает "толчок", чего надо-то?
- Дело есть, земляк! Слышь, моя "Нива", это самое, накрывается. Движок, мать его в дышло, кашляет, а я, слышь, отгул взял, яблоки собрался в Москву продавать. Выручай, Семеныч! Бензин мой, смотаемся в Москву, сдадим, это самое, фрукты, и литр с меня, а?
- Ты ж знаешь, я не пью. Язва...
- Извиняй, Семеныч! Забыл, вот те крест! Слышь, это самое, подмогни, а? Ну, не литр, так... Так ты мне ща подмогни, а после, когда, я тебе! Ага? Сосед? А?
- По хозяйству я сегодня, понимаешь...
- Погодь! Погодь отказываться, земляк! Войди в мое положение, а? Я отгул взял! Ты-то у нас казак вольный, а я-то каждый день до райцентра и обратно на работу!
- Как же ты завтра на работу поедешь, если "Нива" накрывается? Давай лучше помогу машину чинить.
- Ну! А я про что? Подмогни! Яблоки сдадим и тама, в городе, по дороге от рынка в техцентр заскочим, а? Я-то, это самое, чего в механизме кашляет, знаю, а тама, в техцентре, наш бывший, деревенский, автослесарем пашет. Он, это самое, подмогнет задешево запчастей взять. Ну? Делов-то - яблоки азербайджанам скинуть на рынке и в техцентр заскочить! А? Выручай, сосед, а? Бензин мой, ну?
- Черт с тобой, но...
Никаких "но" обрадованный Мирон выслушивать не пожелал. Заорал, взывая к супруге, теще и детишкам, ко всей семейке одновременно:
- Э-э! Нюрка! Бабка! Вась, Оль! Эй, сюда ходите! Подмогнете яблоки в "толчок" грузить! Нас с землячком время поджимает, ехать давно пора! Цигель-цигель, ай-лю-лю!
Мирон торопил меня, суетился, но я все же позавтракал обстоятельно, ибо путь предстоял не близкий, и переоделся, поскольку негоже уважающему себя крестьянину появляться в столицах, пугая граждан кирзачами да ватником.
Обильный завтрак ворчливо булькал в желудке, под козырьком сменившей кепку бейсболки чесалась созревшая шишка. Слегка жали в пятках китайские кроссовки, теснили поясницу новенькие вьетнамские джинсы. Белоснежная футболка все норовила собраться складками на груди, от пиджака крепко воняло нафталином. Однако все вышеперечисленные телесные неудобства - пустяк в сравнении с дискомфортом, вызванным необходимостью слушать говорливого Мирона. Мы ехали на предельно возможной скорости для нагруженного мешками с яблоками "толчка". Мирон болтал без умолку, и я вникал в объяснения, почему сосед до сих пор не переезжает из деревни в райцентр, где работает; почему купленные по случаю в райцентре яблоки выгодней перепродать в далекой Москве, а не в ближней Твери; какие, конкретно, запчасти необходимы для "Нивы", а без каких Мирон обойдется, и так далее и тому подобное. Я тихо сатанел, механически поддакивал и думал о предстоящей встрече с Москвой.
Став Николаем Кузьминым, я впервые еду в Москву, но для затаившегося в дебрях подсознания Семена Ступина Москва, ежели и не мать, то любящая и добрая мачеха. Москва Ступина многому научила, когда он был юношей-студентом, и не дала сдохнуть, когда он бомжевал. Сотни улиц, улочек, переулков и площадей будят тысячи воспоминаний, будоражат душу, вызывая острые приступы старческой болезни ностальгии.
Сопливая ностальгия мучила мое второе "я" всю долгую дорогу до города, достигла апогея, когда "Москвич" вписался в плотный поток машин на Кольцевой автодороге, и исчезла бесследно, едва штурман Мирон велел свернуть на совершенно незнакомой развязке.
Свернули, и почудилось, будто приехали вовсе не в Москву, а в какой-то другой, чужой город. Кругом стандартные шестнадцатиэтажки образца семидесятых годов прошлого, двадцатого века, изредка попадаются ларьки и палатки, примета девяностых, а на горизонте виднеется плоский прямоугольник из стекла и бетона с оригинальными буквами на крыле: "РЫНОК". И рядом с рынком невеликая постройка с претензией на западноевропейское изящество, озаглавленная: "БАР". Низкорослое торговое и карликовое питейное, оба заведения отчетливо видны издалека потому, что на подступах к ним сплошь гаражные кооперативы. Не иначе, когда-то здесь был бульвар в сердце новостроек и универсам, советский супермаркет в конце бульвара. Нынче вместо бульвара - стройные ряды гаражей за жестяными заборами, в здании универсама - рынок. И еще бар возник, вырос грибком-поганкой, дабы отсасывать часть доходов из карманов рыночных олигархов.
- Семеныч, это самое, рынок видишь?
- Не слепой.
- Прямо к рынку не езжай, слышь? Вона, у того дома тормозни.
- Зачем?
- Тормози, говорю!
Я послушно выполнил руководящие указания Мирона, прижался к обочине у торца блочной жилой громады, метрах в ста наискосок от рынка.
- Глуши мотор, слышь? Эт самое, ключи от тачки дайкося сюда на минутку.
Мирон вмиг сделался очень деловитым и серьезным. Ключи буквально выхватил у меня из рук, выскочил из машины, я и ахнуть не успел, как задок "толчка" оказался открыт, один из мешков развязан, откуда-то из россыпи яблок извлечен безмен и брикет целлофановых пакетов и, самое главное, ценник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44