Дальше крик, божба, оглушительный треск, и Эйб, который был уже у самой дороги, увидел обезумевшую лошадь, взметнувшуюся на дыбы, и вцепившуюся в повод тонкую фигурку человека. Босс рассчитал все точно — в свое время он был лучшим регбистом в университетской команде — и вцепился в повод мертвой хваткой у самого мундштука. Лошадь яростно мотнула головой, к Босс, шлепнулся на грязную дорогу, но когда лошадь, торжествующе всхрапнув, хотела рвануть, не тут-то было — лежащий на. дороге человек держал повод по-прежнему крепко.
— Держи ее, Заморыш, — сказал он приятелю, который вихрем вылетел на дорогу и схватился за второй повод.
— Все в порядке, дружище, теперь не уйдет. — И лошадь, увидев, что у противника появилась подмога, притихла и стояла вздрагивая. — Подымайся, Босс, теперь она уж присмирела.
Но Босс лежал в грязи, не поднимаясь, и даже застонал.
— Не могу, Заморыш. — По голосу судя, ему было очень больно. — Что-то со мной случилось, старина. Только не устраивай шума. Оглушило при падении. Помоги-ка мне встать.
Эйб встревоженно склонился над компаньоном. Он увидел его белое как мел лицо, услышал прерывистое дыхание.
— Не падай духом, старина, — сказал он. — Ого! Вот это номер!
Два последних восклицания вырвались у него внезапно и совершенно непроизвольно, и он в глубоком изумлении сделал несколько шагов назад. По ту сторону от лежащего на дороге человека, в слегка подсвеченной фонарем темноте, простодушному Эйбу явилось видение, прекраснее которого, как он был убежден, не видел еще ни один смертный. Человеку, который привык к грубым бородатым рожам старателей и ничего более привлекательного давно уже не видел, могло показаться, что красивое нежное личико, на которое упал его взгляд принадлежит по меньшей мере ангелу. Эйб уставился на него недоуменно и благоговейно и даже на мгновение забыл о лежавшем на дороге друге.
— Ах, папочка! — взволнованно воскликнуло видение. — Он ранен… этот джентльмен ранен. — И грациозная фигурка в порыве трогательного сострадания склонилась над распростертым телом Моргана.
— Ба, да ведь это Эйб Дэртон с компаньоном! — Возница подошел ближе, и друзья узнали в нем мистера Джошуа Синклера, пробирщика. — Я вам очень благодарен, ребята, просто нет слов. Чертова скотина закусила удила и понесла, так что еще секунда, и мне пришлось бы выбросить Кэрри из коляски, рискуя ее жизнью. — Вот хорошо, — добавил он, видя, что Моргану удалось встать. — Ничего серьезного, надеюсь?
— До хижины как-нибудь добреду, — сказал молодой человек, ухватившись для надежности за плечо компаньона. — Каким образом вы собираетесь, доставить мисс Синклер домой?
— О, мы пойдем пешком, — оживленно ответила юная леди — ее страх прошел без следа.
— Можно поехать и в коляске, только вдоль берега в объезд — сказал ее отец. — Лошадь напугалась и, надеюсь, теперь будет вести себя смирно, так что можешь не бояться, Кэрри. Буду рад вас видеть в нашем доме, вас обоих. Я думаю, никто из нас не забудет эту ночь.
Мисс Кэрри не сказала ничего, но полный благодарности застенчивый взгляд из-под длинных ресниц привел честного Эйба в такой восторг, что он с радостью бросился бы усмирять взбесившийся локомотив.
Все громко и сердечно прокричали «Доброй ночи!», хлопнул кнут, и коляска скрылась в темноте.
— А ты мне, папа, говорил, что эти люди скверные и грубые, — произнесла мисс Кэрри Синклер после долгого молчания, когда два темных силуэта растаяли вдали, а коляска, катившаяся вдоль берега, уже порядком удалилась от места происшествия. — Мне так не показалось. По-моему, они очень милые.
И теперь уж до самого дома мисс Кэрри была непривычно тиха и, казалось, даже не столь болезненно ощущала горечь разлуки с лучшей своей подружкой Амелией, оставшейся далеко-далеко, в пансионе для юных девиц в городе Мельбурне.
Что, впрочем, не помешало Кэрри той же ночью сделать этой юной леди большой, подробный и точный отчет о случившемся с ними маленьком приключении.
«Они остановили лошадь, дорогая, и при этом был ранен один из них. И… ах, Эми, если бы ты видела второго, в красной рубахе и с пистолетом за поясом! Я невольно вспомнила тебя. Это твой идеал, моя милочка. Светлые усы и большие голубые глаза. А как он на меня, на бедную, уставился! Таких людей не встретишь на Бэрк-стрит…» — и так далее, и тому подобное, четыре страницы милой женской болтовни.
Тем временем бедняга Босс, контуженный довольно сильно, был доставлен компаньоном домой под сень их хижины. Эйб помог ему взобраться по крутому склону на гору, наложил на поврежденную руку повязку и принялся врачевать всем, что нашлось под рукой; впрочем, фармакопея в хижине была по меньшей мере скромной. Они оба были не из разговорчивых и не обсуждали между собой то, что случилось на дороге. Моргун, однако, отметил, что его хозяин воздержался от обычного вечернего моления пред алтарем Сьюзен Бэнкс. Сделал ли премудрый филин из этого какие-либо выводы, наблюдая, как Эйб долго и задумчиво курил возле почти погасшего огня, не знаю. Могу лишь сказать, что когда догорела свеча и старатель наконец встал со стула, его пернатый друг слетел к нему на плечо и, вероятно, выразил бы громким уханьем свое сочувствие, если бы Эйб не погрозил ему пальцем, да и врожденное чувство приличия не допускало такой фамильярности.
Случайный гость, который бы забрел в поселок Гарвей вскоре после приезда мисс Кэрри Синклер, обнаружил бы значительные изменения в манерах и обычаях местных жителей. Послужило ли тому причиной облагораживающее влияние женщины или же чувство соперничества, возбужденное щеголеватым видом Эйба Дэртона, трудно сказать, весьма возможно, и то, и другое. Одно несомненно: упомянутый молодой джентльмен внезапно обнаружил такое пристрастие к чистоте и такое почтение к условностям цивилизации, что его приятели только диву давались и безжалостно изощрялись в насмешках. Все давно уже привыкли, что Босс Морган уделяет внимание своей внешности, и приписывали этот феномен, в равной степени курьезный и необъяснимый, полученному в детстве воспитанию. Но что Заморыш, свойский малый, здоровенный увалень, ни с того ни с сего вдруг вырядился в чистую сорочку, воспринималось каждым обитателем поселка как прямое и предумышленное оскорбление. Из одного только чувства самозащиты все стали мыться после работы и ринулись за бакалейными товарами; спрос на мыло достиг невиданных размеров, и Мак-Фарлейн уже собирался сделать новый заказ в Бакхерсте.
— Что это — вольный старательский поселок или воскресная школа, черт возьми? — возмущался долговязый Мак-Кой, видный деятель реакционной партии, который отстал от веяний времени, ибо в период возрождения куда-то уезжал. Но его упреки выслушивались без сочувствия, а по истечении двух дней сдался и этот смутьян, появившись в «Колониальном баре» со смущенным и сияющим чистотой лицом и волосами, благоухающими медвежьим жиром.
— Я чего-то заскучал, — застенчиво пояснил он, — вот и решил к вам завернуть. — Он одобрительно воззрился на свое изображение в треснувшем зеркале, украшавшем лучшую комнату в заведении.
Уже упоминавшийся нами случайный гость обратил бы внимание и на значительные перемены в лексиконе старателей. Почему-то, стоило лишь замаячить в отдалении среди куч красной глины и заброшенных ям грациозной девичьей фигурке в элегантной шляпке, некий шорох пробегал по прииску, и густое облако забористой брани, в этих краях, увы, весьма привычной, рассеивалось без следа. В таких делах стоит только начать — было замечено, что и после исчезновения мисс Синклер стрелка нравственного барометра еще долго удерживалась на высокой шкале. Опытным путем старатели установили, что располагают гораздо более обширным запасом эпитетов, чем им казалось прежде, и что подчас достичь взаимопонимания, не прибегая к сильным выражениям, гораздо легче.
Прежде считалось, что мало кто на прииске умеет так толково, как Эйб Дэртон, разобраться в качестве руды. Существовало мнение, что он способен с удивительной точностью определить количество золота в кусочке кварца. Очевидно, это было заблуждением, в противном случае чего ради он подверг бы себя ненужным расходам, без конца нося образчики на пробу. На мистера Джошуа Синклера посыпался столь обильный град кусочков слюды и камешков, содержащих ничтожно малую долю драгоценного металла, что у него сложилось весьма низкое мнение о старательских талантах молодого человека. Утверждали даже, что однажды Эйб заявился в дом пробирщика с утра пораньше с сияющей улыбкой и, малость помявшись, извлек из-под фуфайки кусок кирпича, сопровождая это стереотипным заявлением, что он «решил, мол, наконец-то повезло, вот и заглянул попросить, это самое вычислить». Впрочем, занятная эта история построена на непроверенных данных, полученных от Джима Страглса, известного в поселке шутника, а потому, возможно, не совсем точна в деталях.
По утрам рабочие консультации, вечерами светские визиты — стоит ли удивляться, что долговязая фигура старателя превратилась в неотъемлемую принадлежность маленькой гостиной «Виллы Азалия» (новый дом пробирщика носил это велеречивое название). Эйб редко отваживался произнести хоть слово в присутствии очаровательной хозяйки, он сидел на самом краешке кресла и в безмолвном восхищении слушал, как мисс Синклер барабанит на недавно приобретенном фортепьяно какую-нибудь бравурную арию. Длинные ноги гостя то и дело оказывались в самых неожиданных местах. В конце концов мисс Кэрри пришла к заключению, что ноги эти совершенно независимы от тела, и уже не пыталась понять, как это она ухитрилась о них споткнуться, проходя мимо стола, в то время как побагровевший от смущения гость сидит в кресле по другую сторону того же самого стола. Одна лишь тучка омрачала лазурные горизонты нашего друга Заморыша — периодическое появление на «вилле» Черного Тома Фергюсона с Рочдейлской переправы. Этот неглупый молодой негодяй сумел втереться в доверие к старику Джошуа и стал постоянным посетителем виллы. Ходили слухи, что он игрок, высказывали подозрения, что за ним числятся грехи и похуже. Поселок Гарвей не отличался снобизмом, но все же считалось, что с Фергюсоном лучше не связываться. В его манере держаться, однако, была некая бесшабашная стремительность, а в манере вести беседу — искорка, придававшие ему неуловимое обаяние, так что даже разборчивый Босс Морган поддерживал знакомство с Черным Томом, дабы составить себе о нем представление. Мисс Кэрри, кажется, визитам его была рада, и они целыми часами болтали о книгах, музыке и мельбурнских увеселениях. А простодушный бедняга Заморыш во время их болтовни скатывался в самые глубины отчаяния и либо быстро удалялся, либо сверлил соперника зловещим взглядом, чем немало забавлял последнего.
Наш герой не скрывал от компаньона тех чувств, которые ему внушала мисс Синклер. В ее присутствии он бывал молчалив, но когда она становилась предметом разговора, он делался разговорчивым. Прохожие, замешкавшиеся на Бакхерстской дороге, имели полную возможность услышать зычный голос, раздающийся сверху и возносящий щедрую хвалу очарованию некой прекрасной дамы.
Высоко ценя интеллект компаньона, Эйб делился с ним своими затруднениями.
— Этот бездельник из Рочдейла, — говорил он, — так и трещит без остановки, так и сыплет, а я не могу выдавить и словечка. Босс, ну скажи, о чем ты стал бы говорить с такой вот девушкой?
— О чем, о чем… ну, поговори с ней, например, о том, что ей интересно, — советовал компаньон.
— О, вот как!
— Расскажи ей о местных обычаях, — продолжал Босс, задумчиво раскуривая трубку, — Расскажи о том, что ты видел на приисках, и так далее в таком же роде.
— В самом деле?
1 2 3 4 5 6
— Держи ее, Заморыш, — сказал он приятелю, который вихрем вылетел на дорогу и схватился за второй повод.
— Все в порядке, дружище, теперь не уйдет. — И лошадь, увидев, что у противника появилась подмога, притихла и стояла вздрагивая. — Подымайся, Босс, теперь она уж присмирела.
Но Босс лежал в грязи, не поднимаясь, и даже застонал.
— Не могу, Заморыш. — По голосу судя, ему было очень больно. — Что-то со мной случилось, старина. Только не устраивай шума. Оглушило при падении. Помоги-ка мне встать.
Эйб встревоженно склонился над компаньоном. Он увидел его белое как мел лицо, услышал прерывистое дыхание.
— Не падай духом, старина, — сказал он. — Ого! Вот это номер!
Два последних восклицания вырвались у него внезапно и совершенно непроизвольно, и он в глубоком изумлении сделал несколько шагов назад. По ту сторону от лежащего на дороге человека, в слегка подсвеченной фонарем темноте, простодушному Эйбу явилось видение, прекраснее которого, как он был убежден, не видел еще ни один смертный. Человеку, который привык к грубым бородатым рожам старателей и ничего более привлекательного давно уже не видел, могло показаться, что красивое нежное личико, на которое упал его взгляд принадлежит по меньшей мере ангелу. Эйб уставился на него недоуменно и благоговейно и даже на мгновение забыл о лежавшем на дороге друге.
— Ах, папочка! — взволнованно воскликнуло видение. — Он ранен… этот джентльмен ранен. — И грациозная фигурка в порыве трогательного сострадания склонилась над распростертым телом Моргана.
— Ба, да ведь это Эйб Дэртон с компаньоном! — Возница подошел ближе, и друзья узнали в нем мистера Джошуа Синклера, пробирщика. — Я вам очень благодарен, ребята, просто нет слов. Чертова скотина закусила удила и понесла, так что еще секунда, и мне пришлось бы выбросить Кэрри из коляски, рискуя ее жизнью. — Вот хорошо, — добавил он, видя, что Моргану удалось встать. — Ничего серьезного, надеюсь?
— До хижины как-нибудь добреду, — сказал молодой человек, ухватившись для надежности за плечо компаньона. — Каким образом вы собираетесь, доставить мисс Синклер домой?
— О, мы пойдем пешком, — оживленно ответила юная леди — ее страх прошел без следа.
— Можно поехать и в коляске, только вдоль берега в объезд — сказал ее отец. — Лошадь напугалась и, надеюсь, теперь будет вести себя смирно, так что можешь не бояться, Кэрри. Буду рад вас видеть в нашем доме, вас обоих. Я думаю, никто из нас не забудет эту ночь.
Мисс Кэрри не сказала ничего, но полный благодарности застенчивый взгляд из-под длинных ресниц привел честного Эйба в такой восторг, что он с радостью бросился бы усмирять взбесившийся локомотив.
Все громко и сердечно прокричали «Доброй ночи!», хлопнул кнут, и коляска скрылась в темноте.
— А ты мне, папа, говорил, что эти люди скверные и грубые, — произнесла мисс Кэрри Синклер после долгого молчания, когда два темных силуэта растаяли вдали, а коляска, катившаяся вдоль берега, уже порядком удалилась от места происшествия. — Мне так не показалось. По-моему, они очень милые.
И теперь уж до самого дома мисс Кэрри была непривычно тиха и, казалось, даже не столь болезненно ощущала горечь разлуки с лучшей своей подружкой Амелией, оставшейся далеко-далеко, в пансионе для юных девиц в городе Мельбурне.
Что, впрочем, не помешало Кэрри той же ночью сделать этой юной леди большой, подробный и точный отчет о случившемся с ними маленьком приключении.
«Они остановили лошадь, дорогая, и при этом был ранен один из них. И… ах, Эми, если бы ты видела второго, в красной рубахе и с пистолетом за поясом! Я невольно вспомнила тебя. Это твой идеал, моя милочка. Светлые усы и большие голубые глаза. А как он на меня, на бедную, уставился! Таких людей не встретишь на Бэрк-стрит…» — и так далее, и тому подобное, четыре страницы милой женской болтовни.
Тем временем бедняга Босс, контуженный довольно сильно, был доставлен компаньоном домой под сень их хижины. Эйб помог ему взобраться по крутому склону на гору, наложил на поврежденную руку повязку и принялся врачевать всем, что нашлось под рукой; впрочем, фармакопея в хижине была по меньшей мере скромной. Они оба были не из разговорчивых и не обсуждали между собой то, что случилось на дороге. Моргун, однако, отметил, что его хозяин воздержался от обычного вечернего моления пред алтарем Сьюзен Бэнкс. Сделал ли премудрый филин из этого какие-либо выводы, наблюдая, как Эйб долго и задумчиво курил возле почти погасшего огня, не знаю. Могу лишь сказать, что когда догорела свеча и старатель наконец встал со стула, его пернатый друг слетел к нему на плечо и, вероятно, выразил бы громким уханьем свое сочувствие, если бы Эйб не погрозил ему пальцем, да и врожденное чувство приличия не допускало такой фамильярности.
Случайный гость, который бы забрел в поселок Гарвей вскоре после приезда мисс Кэрри Синклер, обнаружил бы значительные изменения в манерах и обычаях местных жителей. Послужило ли тому причиной облагораживающее влияние женщины или же чувство соперничества, возбужденное щеголеватым видом Эйба Дэртона, трудно сказать, весьма возможно, и то, и другое. Одно несомненно: упомянутый молодой джентльмен внезапно обнаружил такое пристрастие к чистоте и такое почтение к условностям цивилизации, что его приятели только диву давались и безжалостно изощрялись в насмешках. Все давно уже привыкли, что Босс Морган уделяет внимание своей внешности, и приписывали этот феномен, в равной степени курьезный и необъяснимый, полученному в детстве воспитанию. Но что Заморыш, свойский малый, здоровенный увалень, ни с того ни с сего вдруг вырядился в чистую сорочку, воспринималось каждым обитателем поселка как прямое и предумышленное оскорбление. Из одного только чувства самозащиты все стали мыться после работы и ринулись за бакалейными товарами; спрос на мыло достиг невиданных размеров, и Мак-Фарлейн уже собирался сделать новый заказ в Бакхерсте.
— Что это — вольный старательский поселок или воскресная школа, черт возьми? — возмущался долговязый Мак-Кой, видный деятель реакционной партии, который отстал от веяний времени, ибо в период возрождения куда-то уезжал. Но его упреки выслушивались без сочувствия, а по истечении двух дней сдался и этот смутьян, появившись в «Колониальном баре» со смущенным и сияющим чистотой лицом и волосами, благоухающими медвежьим жиром.
— Я чего-то заскучал, — застенчиво пояснил он, — вот и решил к вам завернуть. — Он одобрительно воззрился на свое изображение в треснувшем зеркале, украшавшем лучшую комнату в заведении.
Уже упоминавшийся нами случайный гость обратил бы внимание и на значительные перемены в лексиконе старателей. Почему-то, стоило лишь замаячить в отдалении среди куч красной глины и заброшенных ям грациозной девичьей фигурке в элегантной шляпке, некий шорох пробегал по прииску, и густое облако забористой брани, в этих краях, увы, весьма привычной, рассеивалось без следа. В таких делах стоит только начать — было замечено, что и после исчезновения мисс Синклер стрелка нравственного барометра еще долго удерживалась на высокой шкале. Опытным путем старатели установили, что располагают гораздо более обширным запасом эпитетов, чем им казалось прежде, и что подчас достичь взаимопонимания, не прибегая к сильным выражениям, гораздо легче.
Прежде считалось, что мало кто на прииске умеет так толково, как Эйб Дэртон, разобраться в качестве руды. Существовало мнение, что он способен с удивительной точностью определить количество золота в кусочке кварца. Очевидно, это было заблуждением, в противном случае чего ради он подверг бы себя ненужным расходам, без конца нося образчики на пробу. На мистера Джошуа Синклера посыпался столь обильный град кусочков слюды и камешков, содержащих ничтожно малую долю драгоценного металла, что у него сложилось весьма низкое мнение о старательских талантах молодого человека. Утверждали даже, что однажды Эйб заявился в дом пробирщика с утра пораньше с сияющей улыбкой и, малость помявшись, извлек из-под фуфайки кусок кирпича, сопровождая это стереотипным заявлением, что он «решил, мол, наконец-то повезло, вот и заглянул попросить, это самое вычислить». Впрочем, занятная эта история построена на непроверенных данных, полученных от Джима Страглса, известного в поселке шутника, а потому, возможно, не совсем точна в деталях.
По утрам рабочие консультации, вечерами светские визиты — стоит ли удивляться, что долговязая фигура старателя превратилась в неотъемлемую принадлежность маленькой гостиной «Виллы Азалия» (новый дом пробирщика носил это велеречивое название). Эйб редко отваживался произнести хоть слово в присутствии очаровательной хозяйки, он сидел на самом краешке кресла и в безмолвном восхищении слушал, как мисс Синклер барабанит на недавно приобретенном фортепьяно какую-нибудь бравурную арию. Длинные ноги гостя то и дело оказывались в самых неожиданных местах. В конце концов мисс Кэрри пришла к заключению, что ноги эти совершенно независимы от тела, и уже не пыталась понять, как это она ухитрилась о них споткнуться, проходя мимо стола, в то время как побагровевший от смущения гость сидит в кресле по другую сторону того же самого стола. Одна лишь тучка омрачала лазурные горизонты нашего друга Заморыша — периодическое появление на «вилле» Черного Тома Фергюсона с Рочдейлской переправы. Этот неглупый молодой негодяй сумел втереться в доверие к старику Джошуа и стал постоянным посетителем виллы. Ходили слухи, что он игрок, высказывали подозрения, что за ним числятся грехи и похуже. Поселок Гарвей не отличался снобизмом, но все же считалось, что с Фергюсоном лучше не связываться. В его манере держаться, однако, была некая бесшабашная стремительность, а в манере вести беседу — искорка, придававшие ему неуловимое обаяние, так что даже разборчивый Босс Морган поддерживал знакомство с Черным Томом, дабы составить себе о нем представление. Мисс Кэрри, кажется, визитам его была рада, и они целыми часами болтали о книгах, музыке и мельбурнских увеселениях. А простодушный бедняга Заморыш во время их болтовни скатывался в самые глубины отчаяния и либо быстро удалялся, либо сверлил соперника зловещим взглядом, чем немало забавлял последнего.
Наш герой не скрывал от компаньона тех чувств, которые ему внушала мисс Синклер. В ее присутствии он бывал молчалив, но когда она становилась предметом разговора, он делался разговорчивым. Прохожие, замешкавшиеся на Бакхерстской дороге, имели полную возможность услышать зычный голос, раздающийся сверху и возносящий щедрую хвалу очарованию некой прекрасной дамы.
Высоко ценя интеллект компаньона, Эйб делился с ним своими затруднениями.
— Этот бездельник из Рочдейла, — говорил он, — так и трещит без остановки, так и сыплет, а я не могу выдавить и словечка. Босс, ну скажи, о чем ты стал бы говорить с такой вот девушкой?
— О чем, о чем… ну, поговори с ней, например, о том, что ей интересно, — советовал компаньон.
— О, вот как!
— Расскажи ей о местных обычаях, — продолжал Босс, задумчиво раскуривая трубку, — Расскажи о том, что ты видел на приисках, и так далее в таком же роде.
— В самом деле?
1 2 3 4 5 6