Она едва доносилась до него, как будто он стоял в фойе концертного зала, слушая оркестр через закрытые двери. Наконец сдерживаемое дыхание прорвалось наружу, но он не шелохнулся. Его лицо было спокойным, глаза застыли. И даже теперь это был все еще прежний мир, и он оставался частью этого мира. Звуки музыки рассказывали ему об этом. Там, наверху, где-то очень далеко, Луиза слушала эту музыку. Здесь, внизу, он, невероятно крошечный, тоже слушал ее. И это была музыка для них двоих, и это было прекрасно.
Скотт вспомнил, как незадолго до падения в погреб он мог слушать музыку, только убавляя громкость настолько, что Луиза не могла расслышать ее: иначе музыка, причиняя головную боль, превращалась в грохот, который бил по ушам, как звон посуды, пронзал мозг, как нож.
Внезапный крик или смех Бет напоминал выстрел над ухом, от которого лицо его перекашивалось, и он затыкал уши.
Брамс. Лежать в подвале пылинкой, ничтожеством и слушать Брамса. И даже в его жизни, такой невероятной, этот момент казался самым причудливым.
Музыка смолкла, и Скотт взглянул вверх, прислушиваясь к приглушенному голосу женщины, которая была его женой. Ему казалось, что сердце его вот-вот остановится. И на какой-то миг он вновь ощутил себя частью старого мира. Губы его произнесли имя – Лу.
21 дюйм
Лето заканчивалось, и девушка-подросток, работавшая в бакалейной лавке на берегу озера, вернулась в школу. И Лу, подавшая месяц назад заявление о приеме на работу, заняла ее место.
Ей смутно представлялось, что Скотт присмотрит за Бет, когда она получит работу. Но теперь это было мучительно ясно: он вообще не мог позаботиться о ней, поскольку едва доставал до ее груди. Более того, не хотел даже попытаться. Поэтому Лу договорилась с соседской девушкой, закончившей среднюю школу, чтобы та сидела с Бет, пока она на работе.
– Бог свидетель, у нас не так много денег, чтобы платить ей, – говорила Лу, – но нам не из чего выбирать.
Скотт ничего не отвечал ей даже тогда, когда она сказала, хотя ей очень больно было это говорить, что днем ему лучше сидеть в подвале, если он не хочет, чтобы девушка узнала, кто он такой, поскольку было очевидно, что его не примут за ребенка. Скотт только пожал в ответ хрупкими плечиками и вышел из комнаты.
В первое утро перед работой Лу приготовила для него бутерброды и два термоса – один полный кофе, другой – воды. А он сидел за кухонным столом на двух толстых подушках, его похожие на карандаши пальчики обвивались вокруг чашки дымящегося кофе, и по лицу его было совсем незаметно, слышит ли он, что ему говорит Лу:
– Этого тебе должно вполне хватить. Возьми с собой книгу и читай. Поспи днем. Это будет совсем не страшно. Я приду домой пораньше.
Скотт разглядывал капельки жира от сливок, плававшие на поверхности кофе. Потом он медленно начал поворачивать чашку, так, чтобы она издала неприятный скрипучий звук, всегда раздражавший Лу.
– Бет, запомни, что я тебе говорю. Ни одного слова о папе. Ни единого слова. Ты поняла?
– Да, – кивнула Бет.
– Что я сказала? – проверила Лу.
– Чтобы я не говорила ни слова о папе.
– Об уродце.
– Что? – спросила Лу, глядя на него.
А он смотрел в чашку. Она не переспросила его: с тех пор, как они поселились на озере, у него появилась привычка бормотать что-то себе под нос. После завтрака Лу спустилась с ним в погреб, прихватив с собой складной стульчик. Она вытащила свой чемодан из горы коробок между баком с топливом и холодильником и, раскрыв его на полу, положила в него подушечки.
– Вот, на этом ты можешь прекрасно поспать.
– Как собака, – проворчал он.
– Что?
Скотт смотрел на нее, как разозленная кукла.
– Я думаю, девушка едва ли захочет сюда спускаться, – продолжала Лу. – Правда, она может здорово шуметь. И поэтому все-таки лучше запереть дверь.
– Нет.
– А вдруг она спустится?
– Я не хочу, чтобы ты запирала дверь.
– Но, Скотт, что, если…
– Я не хочу, чтобы дверь была заперта.
– Хорошо, хорошо. Я не буду запирать ее. Будем надеяться, девушка не захочет заглядывать сюда.
Он молчал.
Лу проверила, все ли у него есть, склонилась над ним, как всегда чмокнула его в лоб, поднялась по ступенькам и опустила дверь, а Скотт все стоят и стоял в центре погреба. Он смотрел, как она прошла мимо окна, как ее юбка волновалась на ходу, подчеркивая красоту ее ног.
И когда она исчезла из виду, Скотт все еще стоял и смотрел в окно.
Опустив свои маленькие ручки, он медленно сжимал и разжимал кулачки.
Взгляд его застыл. И он казался погруженным в мрачные размышления об относительных ценностях бытия и смерти.
Наконец оцепенение соскользнуло с него. Он глубоко вздохнул и осмотрелся, поднял руки, как бы сдаваясь, а затем безвольно уронил их на бедра.
– Здорово, – сказал он.
Скотт забрался с книгой на стул, раскрыл ее в том месте, где лежала сделанная из кожи закладка с надписью «Вот здесь я уснул», и начал читать.
Он прочитал одно место дважды, и книга выскользнула и упала ему на колени: он думал о Лу, о том, что уже никак не сможет обнять ее, потому что едва ли был выше ее колен. Ему не хватает мужественности, понял он, стиснув зубы. Лицо его оставалось неподвижным. Он случайно столкнул книгу с подлокотника и услышал, как она громко хлопнулась о цементный пол.
Наверху Скотт услышал шаги Лу, направлявшейся к входной двери. Они затихли, а когда начали раздаваться снова, то Лу уже была не одна, и до Скотта донесся голос девушки, чистый, высокий, звонкий и самонадеянный.
Через десять минут Лу вышла. И перед домом несколько раз чихнул и взревел прогреваемый мотор «форда». Затем, несколько минут спустя, машина, постреливая, уехала. Остались только два голоса – соседской девушки Кэтрин и Бет. Он слушал, как, то тише, то громче, говорила Кэтрин, и ему хотелось узнать, что она говорит и как выглядит.
Размечтавшись, по неясному голосу он попробовал представить ее. Ростом пять футов шесть дюймов, с тонкой талией и длинными ногами, молодой крепкой грудью, остро торчащей под ее блузкой. Со свежим юным лицом, светло-русыми волосами и белыми зубами. Он представлял ее легкие, порхающие движения и голубые глаза, блестящие, как ягоды.
Скотт поднял с пола книгу и попробовал читать, но не смог. Перед его глазами мутными ручейками бежали фразы, слова прыгали по странице. Скотт вздохнул и неловко пошевелился в кресле. Созданный им образ девушки возбудил его, и ее тугие груди, как апельсины, рельефно обрисовывались под тонким шелком.
Злобно вздохнув, он прогнал сладкое наваждение. «Нет, только не это», – приказал он себе.
Скотт поджал ноги, обхватил их руками, уперся подбородком в колени и сидел так, напоминая ребенка, ожидающего появления Санта Клауса.
Но прежде чем его фантазия набросила занавес на дерзкую, нахальную девчонку, она успела наполовину стащить блузку. И вновь на его лице появилось напряженное выражение, такое, как у человека, который, тщетно испытав все средства, погрузился в апатию. Хотя где-то глубоко внутри, подобно бурлящей во чреве вулкана лаве, кипело его желание.
Когда на заднем крыльце хлопнула дверь и голоса Бет и девушки поплыли по двору, в неожиданном возбуждении Скотт соскользнул с кресла и побежал к груде коробок, лежавших рядом с топливным баком. Там он постоял с минуту, при этом сердце его бешено стучало. И наконец, подавив сильное чувство досады, он вскарабкался на эту груду и стал смотреть через окно, затянутое паутиной.
Горестные морщины разочарования пробежали по его лицу.
Вместо пяти футов шести дюймов – пять футов три дюйма. Вместо изящной талии и стройных ног – узловатые мышцы и жир. А юная крепкая грудь потерялась в складках длинного грубого свитера. Свежее юное лицо оказалось вульгарным, прыщеватым, светло-русые волосы – грязно-каштановыми.
Оставалось слабое напоминание о белых зубах. Ну, а движения были «легкими», как у птички – довольно крупной птички. Цвета глаз он не смог разобрать.
Наблюдая, как Кэтрин ходит по двору, он видел ее жирные ягодицы, обтянутые потертыми грубыми штанами, и босые ноги, всунутые в тряпичные тапки. Прислушался к ее голосу.
– О, да у вас есть погреб, – сказала она.
Скотт увидел, как изменилась в лице Бет, и весь напрягся.
– Да, но он пустой, – торопливо ответила Бет. – Там никто не живет.
Кэтрин, ничего не подозревая, рассмеялась.
– Надо думать, никто, – согласилась она, заглядывая в окно.
Скотт отшатнулся, а потом понял, что она все равно ничего не сможет увидеть из-за бликов на стеклах. Он смотрел за ними, пока они не скрылись за углом дома. Потом заметил, как они мелькнули в окне над кучкой мусора и исчезли. Бормоча что-то, Скотт спустился с груды коробок и подошел к креслу. Поставил один из термосов на подлокотник и снова взял книгу.
Затем, усевшись, налил в красную пластмассовую чашечку дымящегося кофе и сидел так, раскрыв на коленях книгу, не глядя в нее и медленно прихлебывая обжигающий напиток.
«Интересно, сколько ей лет», – думал он.
Скотт вздрогнул на подушечке, ресницы задрожали, и глаза открылись.
Кто-то поднимал крышку погреба.
Охнув, он перекинул ноги через бортик чемодана как раз в тот момент, когда кто-то, не удержав крышку, выпустил ее и она с шумом упала. Глядя в ужасе на ступеньки, он с усилием поднялся на ноги. Крышка опять стала подниматься, и узкая полоска света побежала по полу, расширяясь.
Быстро, в два приема схватив термос с кофе и книгу, Скотт нырнул под топливный бак. Когда дверца, открываясь, опять с грохотом упала, он скользнул за большую картонную коробку с одеждой. Чувствуя слабость, Скотт прижал к груди книгу и термос. Почему он, злобно упираясь, запрещал Лу закрыть дверь на замок? Да потому, что ему не хотелось сидеть в погребе, как в тюрьме. Но зато в тюрьму никто чужой не вошел бы.
Он услышал осторожные шаги по лестнице, шарканье тряпичных тапок и перестал дышать. Когда девушка вошла в погреб, Скотт вжался в темноту.
Кэтрин хмыкнула. Он слышал, как она шла по погребу, как толкала, пробуя ногой, кресло. Ее не удивит, что здесь есть кресло? Ей не покажется странным, что оно стоит в центре погреба? Скотт сглотнул пересохшим горлом. А чемодан с подушечками? Ну, это сойдет за лежбище кошки.
– Боже, какой бардак! – воскликнула Кэтрин, шаркая по цементному полу ногами.
Он мельком увидел ее толстые икры, когда она задержалась перед водогреем. Услышал, как она барабанит пальцами по его эмалированной поверхности.
– Водогрей, – пробурчала себе под нос девушка, – м-м.
Кэтрин зевнула, и Скотт услышал, как она, с удовольствием потягиваясь, напряженно выдохнула и хрюкнула.
– Там-да-да-ди-дам-да, – напевала девушка, подражая гуденью водогрея.
Затем двинулась дальше.
«Боже мой, – подумал он, – бутерброды и второй термос. Всюду сует свой нос», – взорвался рассудок.
– Ха, крокет, – проговорила девушка.
Спустя некоторое время он услышал, как, проговорив: «Ну, ничего», она поднялась по ступенькам и дверь с грохотом упала, сотрясая весь погреб.
Так что если Бет спала, то она бы проснулась.
Когда Скотт выполз из-под топливного бака, он услышал, как хлопнула задняя дверь и шаги Кэтрин раздались уже над головой. Он поднялся и снова поставил термос на подлокотник кресла. Теперь ему придется разрешить Лу закрывать дверь на замок.
«Чертова глупая малявка…»
Скотт вышагивал по погребу, как посаженный в клетку зверь. Любопытные стервы! Ни одной нельзя доверять. В первый же день этой чертовке приспичило облазить весь дом. Она, наверное, залезла уже всюду: в бюро, в сервант, в платяной шкаф.
А что она подумала, увидев его одежду? Как ей объяснит это Лу – или уже объяснила? Скотт знал, что жена назвала Кэтрин вымышленную фамилию.
Поскольку почту не приносили домой, можно было не опасаться, что ее разоблачат.
Единственная опасность заключалась в том, что Кэтрин, возможно, читала статьи о нем в «Глоб пост» и видела фотографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Скотт вспомнил, как незадолго до падения в погреб он мог слушать музыку, только убавляя громкость настолько, что Луиза не могла расслышать ее: иначе музыка, причиняя головную боль, превращалась в грохот, который бил по ушам, как звон посуды, пронзал мозг, как нож.
Внезапный крик или смех Бет напоминал выстрел над ухом, от которого лицо его перекашивалось, и он затыкал уши.
Брамс. Лежать в подвале пылинкой, ничтожеством и слушать Брамса. И даже в его жизни, такой невероятной, этот момент казался самым причудливым.
Музыка смолкла, и Скотт взглянул вверх, прислушиваясь к приглушенному голосу женщины, которая была его женой. Ему казалось, что сердце его вот-вот остановится. И на какой-то миг он вновь ощутил себя частью старого мира. Губы его произнесли имя – Лу.
21 дюйм
Лето заканчивалось, и девушка-подросток, работавшая в бакалейной лавке на берегу озера, вернулась в школу. И Лу, подавшая месяц назад заявление о приеме на работу, заняла ее место.
Ей смутно представлялось, что Скотт присмотрит за Бет, когда она получит работу. Но теперь это было мучительно ясно: он вообще не мог позаботиться о ней, поскольку едва доставал до ее груди. Более того, не хотел даже попытаться. Поэтому Лу договорилась с соседской девушкой, закончившей среднюю школу, чтобы та сидела с Бет, пока она на работе.
– Бог свидетель, у нас не так много денег, чтобы платить ей, – говорила Лу, – но нам не из чего выбирать.
Скотт ничего не отвечал ей даже тогда, когда она сказала, хотя ей очень больно было это говорить, что днем ему лучше сидеть в подвале, если он не хочет, чтобы девушка узнала, кто он такой, поскольку было очевидно, что его не примут за ребенка. Скотт только пожал в ответ хрупкими плечиками и вышел из комнаты.
В первое утро перед работой Лу приготовила для него бутерброды и два термоса – один полный кофе, другой – воды. А он сидел за кухонным столом на двух толстых подушках, его похожие на карандаши пальчики обвивались вокруг чашки дымящегося кофе, и по лицу его было совсем незаметно, слышит ли он, что ему говорит Лу:
– Этого тебе должно вполне хватить. Возьми с собой книгу и читай. Поспи днем. Это будет совсем не страшно. Я приду домой пораньше.
Скотт разглядывал капельки жира от сливок, плававшие на поверхности кофе. Потом он медленно начал поворачивать чашку, так, чтобы она издала неприятный скрипучий звук, всегда раздражавший Лу.
– Бет, запомни, что я тебе говорю. Ни одного слова о папе. Ни единого слова. Ты поняла?
– Да, – кивнула Бет.
– Что я сказала? – проверила Лу.
– Чтобы я не говорила ни слова о папе.
– Об уродце.
– Что? – спросила Лу, глядя на него.
А он смотрел в чашку. Она не переспросила его: с тех пор, как они поселились на озере, у него появилась привычка бормотать что-то себе под нос. После завтрака Лу спустилась с ним в погреб, прихватив с собой складной стульчик. Она вытащила свой чемодан из горы коробок между баком с топливом и холодильником и, раскрыв его на полу, положила в него подушечки.
– Вот, на этом ты можешь прекрасно поспать.
– Как собака, – проворчал он.
– Что?
Скотт смотрел на нее, как разозленная кукла.
– Я думаю, девушка едва ли захочет сюда спускаться, – продолжала Лу. – Правда, она может здорово шуметь. И поэтому все-таки лучше запереть дверь.
– Нет.
– А вдруг она спустится?
– Я не хочу, чтобы ты запирала дверь.
– Но, Скотт, что, если…
– Я не хочу, чтобы дверь была заперта.
– Хорошо, хорошо. Я не буду запирать ее. Будем надеяться, девушка не захочет заглядывать сюда.
Он молчал.
Лу проверила, все ли у него есть, склонилась над ним, как всегда чмокнула его в лоб, поднялась по ступенькам и опустила дверь, а Скотт все стоят и стоял в центре погреба. Он смотрел, как она прошла мимо окна, как ее юбка волновалась на ходу, подчеркивая красоту ее ног.
И когда она исчезла из виду, Скотт все еще стоял и смотрел в окно.
Опустив свои маленькие ручки, он медленно сжимал и разжимал кулачки.
Взгляд его застыл. И он казался погруженным в мрачные размышления об относительных ценностях бытия и смерти.
Наконец оцепенение соскользнуло с него. Он глубоко вздохнул и осмотрелся, поднял руки, как бы сдаваясь, а затем безвольно уронил их на бедра.
– Здорово, – сказал он.
Скотт забрался с книгой на стул, раскрыл ее в том месте, где лежала сделанная из кожи закладка с надписью «Вот здесь я уснул», и начал читать.
Он прочитал одно место дважды, и книга выскользнула и упала ему на колени: он думал о Лу, о том, что уже никак не сможет обнять ее, потому что едва ли был выше ее колен. Ему не хватает мужественности, понял он, стиснув зубы. Лицо его оставалось неподвижным. Он случайно столкнул книгу с подлокотника и услышал, как она громко хлопнулась о цементный пол.
Наверху Скотт услышал шаги Лу, направлявшейся к входной двери. Они затихли, а когда начали раздаваться снова, то Лу уже была не одна, и до Скотта донесся голос девушки, чистый, высокий, звонкий и самонадеянный.
Через десять минут Лу вышла. И перед домом несколько раз чихнул и взревел прогреваемый мотор «форда». Затем, несколько минут спустя, машина, постреливая, уехала. Остались только два голоса – соседской девушки Кэтрин и Бет. Он слушал, как, то тише, то громче, говорила Кэтрин, и ему хотелось узнать, что она говорит и как выглядит.
Размечтавшись, по неясному голосу он попробовал представить ее. Ростом пять футов шесть дюймов, с тонкой талией и длинными ногами, молодой крепкой грудью, остро торчащей под ее блузкой. Со свежим юным лицом, светло-русыми волосами и белыми зубами. Он представлял ее легкие, порхающие движения и голубые глаза, блестящие, как ягоды.
Скотт поднял с пола книгу и попробовал читать, но не смог. Перед его глазами мутными ручейками бежали фразы, слова прыгали по странице. Скотт вздохнул и неловко пошевелился в кресле. Созданный им образ девушки возбудил его, и ее тугие груди, как апельсины, рельефно обрисовывались под тонким шелком.
Злобно вздохнув, он прогнал сладкое наваждение. «Нет, только не это», – приказал он себе.
Скотт поджал ноги, обхватил их руками, уперся подбородком в колени и сидел так, напоминая ребенка, ожидающего появления Санта Клауса.
Но прежде чем его фантазия набросила занавес на дерзкую, нахальную девчонку, она успела наполовину стащить блузку. И вновь на его лице появилось напряженное выражение, такое, как у человека, который, тщетно испытав все средства, погрузился в апатию. Хотя где-то глубоко внутри, подобно бурлящей во чреве вулкана лаве, кипело его желание.
Когда на заднем крыльце хлопнула дверь и голоса Бет и девушки поплыли по двору, в неожиданном возбуждении Скотт соскользнул с кресла и побежал к груде коробок, лежавших рядом с топливным баком. Там он постоял с минуту, при этом сердце его бешено стучало. И наконец, подавив сильное чувство досады, он вскарабкался на эту груду и стал смотреть через окно, затянутое паутиной.
Горестные морщины разочарования пробежали по его лицу.
Вместо пяти футов шести дюймов – пять футов три дюйма. Вместо изящной талии и стройных ног – узловатые мышцы и жир. А юная крепкая грудь потерялась в складках длинного грубого свитера. Свежее юное лицо оказалось вульгарным, прыщеватым, светло-русые волосы – грязно-каштановыми.
Оставалось слабое напоминание о белых зубах. Ну, а движения были «легкими», как у птички – довольно крупной птички. Цвета глаз он не смог разобрать.
Наблюдая, как Кэтрин ходит по двору, он видел ее жирные ягодицы, обтянутые потертыми грубыми штанами, и босые ноги, всунутые в тряпичные тапки. Прислушался к ее голосу.
– О, да у вас есть погреб, – сказала она.
Скотт увидел, как изменилась в лице Бет, и весь напрягся.
– Да, но он пустой, – торопливо ответила Бет. – Там никто не живет.
Кэтрин, ничего не подозревая, рассмеялась.
– Надо думать, никто, – согласилась она, заглядывая в окно.
Скотт отшатнулся, а потом понял, что она все равно ничего не сможет увидеть из-за бликов на стеклах. Он смотрел за ними, пока они не скрылись за углом дома. Потом заметил, как они мелькнули в окне над кучкой мусора и исчезли. Бормоча что-то, Скотт спустился с груды коробок и подошел к креслу. Поставил один из термосов на подлокотник и снова взял книгу.
Затем, усевшись, налил в красную пластмассовую чашечку дымящегося кофе и сидел так, раскрыв на коленях книгу, не глядя в нее и медленно прихлебывая обжигающий напиток.
«Интересно, сколько ей лет», – думал он.
Скотт вздрогнул на подушечке, ресницы задрожали, и глаза открылись.
Кто-то поднимал крышку погреба.
Охнув, он перекинул ноги через бортик чемодана как раз в тот момент, когда кто-то, не удержав крышку, выпустил ее и она с шумом упала. Глядя в ужасе на ступеньки, он с усилием поднялся на ноги. Крышка опять стала подниматься, и узкая полоска света побежала по полу, расширяясь.
Быстро, в два приема схватив термос с кофе и книгу, Скотт нырнул под топливный бак. Когда дверца, открываясь, опять с грохотом упала, он скользнул за большую картонную коробку с одеждой. Чувствуя слабость, Скотт прижал к груди книгу и термос. Почему он, злобно упираясь, запрещал Лу закрыть дверь на замок? Да потому, что ему не хотелось сидеть в погребе, как в тюрьме. Но зато в тюрьму никто чужой не вошел бы.
Он услышал осторожные шаги по лестнице, шарканье тряпичных тапок и перестал дышать. Когда девушка вошла в погреб, Скотт вжался в темноту.
Кэтрин хмыкнула. Он слышал, как она шла по погребу, как толкала, пробуя ногой, кресло. Ее не удивит, что здесь есть кресло? Ей не покажется странным, что оно стоит в центре погреба? Скотт сглотнул пересохшим горлом. А чемодан с подушечками? Ну, это сойдет за лежбище кошки.
– Боже, какой бардак! – воскликнула Кэтрин, шаркая по цементному полу ногами.
Он мельком увидел ее толстые икры, когда она задержалась перед водогреем. Услышал, как она барабанит пальцами по его эмалированной поверхности.
– Водогрей, – пробурчала себе под нос девушка, – м-м.
Кэтрин зевнула, и Скотт услышал, как она, с удовольствием потягиваясь, напряженно выдохнула и хрюкнула.
– Там-да-да-ди-дам-да, – напевала девушка, подражая гуденью водогрея.
Затем двинулась дальше.
«Боже мой, – подумал он, – бутерброды и второй термос. Всюду сует свой нос», – взорвался рассудок.
– Ха, крокет, – проговорила девушка.
Спустя некоторое время он услышал, как, проговорив: «Ну, ничего», она поднялась по ступенькам и дверь с грохотом упала, сотрясая весь погреб.
Так что если Бет спала, то она бы проснулась.
Когда Скотт выполз из-под топливного бака, он услышал, как хлопнула задняя дверь и шаги Кэтрин раздались уже над головой. Он поднялся и снова поставил термос на подлокотник кресла. Теперь ему придется разрешить Лу закрывать дверь на замок.
«Чертова глупая малявка…»
Скотт вышагивал по погребу, как посаженный в клетку зверь. Любопытные стервы! Ни одной нельзя доверять. В первый же день этой чертовке приспичило облазить весь дом. Она, наверное, залезла уже всюду: в бюро, в сервант, в платяной шкаф.
А что она подумала, увидев его одежду? Как ей объяснит это Лу – или уже объяснила? Скотт знал, что жена назвала Кэтрин вымышленную фамилию.
Поскольку почту не приносили домой, можно было не опасаться, что ее разоблачат.
Единственная опасность заключалась в том, что Кэтрин, возможно, читала статьи о нем в «Глоб пост» и видела фотографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35