Я с трудом поднялся на ноги и тут же зашатался от головокружения, перед глазами запрыгали черные точки. Но я надел халат и шлепанцы, добрался до двери и распахнул ее.
Почему все происходило так, а не иначе, сказать не могу. Я не знаю этого. Возможно, прилив смелости был причиной того, что черная преграда в зале растаяла. Дом сотрясался от вибрации и гудения. И тем не менее, они словно уменьшались, когда я спускался по лестнице, и голубой свет в гостиной неожиданно исчез, и я услышал оттуда громкое и неистовое грохотанье.
Когда я вошел, в комнате было все, как обычно. На каминной полке горела свеча. Но мои глаза были обращены в центр гостиной.
Там стоял Сол, наполовину обнаженный и неподвижный. Тело его застыло в каком-то танцевальном па, глаза были устремлены на портрет.
Я резко произнес его имя. Глаза мигнули, и он медленно повернул ко мне голову. Похоже, мое присутствие здесь показалось ему непостижимым, потому что взгляд его метнулся по комнате, и он закричал в отчаяньи:
— Уходи! Уходи!
Я повторил его имя, и он перестал озираться по сторонам, впившись в меня взглядом. Его осунувшееся лицо, безжалостно заштрихованное мерцающим светом свечи, было лицом лунатика. Он заскрежетал зубами и двинулся ко мне.
— Я убью тебя, — говорил он нараспев. — Я убью тебя.
Я попятился.
— Сол, ты не в себе. Ты не...
Я не мог продолжать — он накинулся на меня, вытянув руки, будто собирался вцепиться мне в горло. Я попытался шагнуть в сторону, но он ухватился за мой халат и подтащил меня к себе.
Мы стали бороться. Я умолял его очнуться от ужасных чар, под влиянием которых он находился, а он задыхался и скрежетал зубами. Голова моя моталась из стороны в сторону, и я видел, как чудовищные тени сгущаются по стенам.
Хватка Сола не была его хваткой. Я всегда был сильнее его, но в тот момент руки его походили на холодное железо. Я начал задыхаться, и лицо его стало расплываться перед глазами. Я потерял равновесие, и мы рухнули на пол. Щекой я чувствовал колючий коврик, ледяные руки Сола сомкнулись на моем горле.
Потом моя рука наткнулась на что-то холодное и твердое. Я понял, что это поднос, который я уронил прошлой ночью. Я схватил его и, понимая, что Сол не в своем уме и собирается меня убить, со всей силой ударил брата по голове.
Металлический поднос был тяжелым, и Сол растянулся на полу, как мертвый, руки его соскользнули с моего придушенного горла. Я с трудом приподнялся и, ловя ртом воздух, посмотрел на брата.
Кровь струилась из глубокой раны на лбу, куда врезался край подноса.
— Сол! — закричал я, ужаснувшись тому, что совершил.
Обезумев, я вскочил и понесся к передней двери. Когда я настежь распахнул ее, то увидел человека, идущего вдоль улицы. Я подбежал к балюстраде крыльца и позвал его.
— Помогите! — кричал я. — Вызовите «скорую»!
Мужчина пошатнулся и глянул на меня, сраженный испугом.
— Ради бога! — умолял я. — Мой брат разбил голову! Пожалуйста, вызовите «скорую»!
Довольно долго он смотрел на меня с раскрытым ртом, затем бросился бежать по улице. Я кричал ему вслед, но он не останавливался. Я был уверен, что он не сделает того, о чем его просили.
Когда я вернулся назад, я увидел в зеркале на стене зала свое бескровное лицо и тут же понял, что, должно быть, до смерти перепугал его. Я опять почувствовал слабость и страх, прилив силы закончился. В горле пересохло и саднило, желудок был на пределе. Я едва добрался в гостиную на трясущихся ногах-подпорках.
Я попытался поднять Сола на кушетку, но неподвижное тело оказалось для меня слишком тяжелым, и я опустился возле него на колени. Будто переломившись пополам, я резко упал вперед. Единственный звук, который я слышал, — мое хриплое дыхание. Моя левая рука рассеянно гладила волосы Сола, из глаз струились тихие слезы.
Не знаю, сколько это длилось, прежде чем воздух опять задрожал, будто бы для того, чтобы напомнить — еще ничего не кончилось.
Я все лежал, скорчившись, как мертвец, мозг был почти парализован. Я слышал удары собственного сердца, как ход старых часов в моей груди, маятник с тупыми концами ударял в мои ребра безжизненным ритмом. Часы на каминной полке, мое сердце и непрекращающаяся пульсация — все звуки сливались в один чудовищный удар, который становился частью меня, становился мной. Я чувствовал, что погружаюсь все глубже и глубже, так тонущий беспомощно уходит в бездну безмолвных вод.
Тут мне показалось, что я слышу в комнате перестук каблуков, шуршание юбок и вдалеке приглушенный женский смех.
Я резко поднял голову.
В дверях стояла фигура в белом.
Она начала приближаться ко мне и, со сдавленным криком, я привстал только затем, чтобы рухнуть во тьму.
VI
То, что я видел, было не привидением, а врачом из больницы. Мужчина, к которому я обратился на улице, сделал все, о чем я его попросил. Это даст некоторое представление о том, в каком состоянии я пребывал, когда обнаружил, что не слышал ни звона колокольчика у наружной двери, ни грома кулака, барабанившего в полуоткрытую дверь. Я убежден: если бы дверь не оказалась открытой, сейчас я был бы уже мертв.
Они забрали Сола в больницу, чтобы позаботиться о его голове. Со мной не было ничего страшного, только нервное истощение, — я остался в доме. Я хотел отправиться с Солом, но мне сказали, что больница переполнена и мне лучше оставаться в собственной постели.
Я долго спал и на следующий день поднялся около одиннадцати. Я сошел вниз и плотно позавтракал, затем возвратился в свою комнату, проспал еще несколько часов. Около двух я опять поел. Я намеревался оставить дом задолго до наступления темноты, чтобы быть уверенным, что со мной больше ничего не случится. Можно снять комнату в гостинице. Несомненно, нам придется оставить это место, заплатили мы за него или нет. Я предвидел, что будут определенные затруднения с Солом, но твердо настроился настоять на своем.
Я оделся и вышел из комнаты, неся небольшую сумку с самым необходимым. Было около пяти, день почти закончился, и я торопливо спустился вниз, не желая задерживаться в доме. Сойдя по лестнице, я пересек прихожую и взялся за дверную ручку.
Дверь не открывалась.
Сначала я не позволил себе в это поверить. Я стоял там, дергая за ручку изо всех сил, борясь с холодным оцепенением, охватившим мое тело. Затем я бросил сумку и надавил на дверную ручку обеими руками, но безрезультатно. Дверь была столь же надежно затворена, как дверца буфета на кухне.
Я порывисто повернулся и побежал в гостиную, но окна были прочно заклинены в своих рамах. Я оглядел комнату, хныча при этом словно ребенок, чувствуя невыразимую ненависть к себе, опять оказавшемуся в ловушке. Я громко выругался, и в тот же миг холодный ветер сорвал с моей головы шляпу и швырнул ее на пол.
Трясущимися руками я закрыл глаза и стоял, жестоко дрожа, боясь того, что может произойти в любую секунду. Сердце колотилось в грудной клетке. Казалось, стало намного холоднее, и я вновь услышал странный гул, который исходил словно из другого мира. Он представлялся мне смехом, смехом, издевающимся над моими жалкими, беспомощными попытками убежать.
Затем, так же внезапно, я вспомнил Сола, вспомнил, что он нуждается во мне, убрал руки с глаз и громко закричал:
— Ничто в этом доме не способно причинить мне вреда!
Звук неожиданно прекратился, и это добавило мне смелости. Будто моя воля бросила вызов темным силам, обитающим тут, возможно, даже уничтожила их. Если бы я пошел наверх, если бы уснул в постели Сола, тогда, быть может, я смог бы узнать, что он чувствовал, и как-то помочь ему.
Мне доставало уверенности и желания устоять, и ни на мгновение я не подумал, что мысли мои могут принадлежать не мне.
Перепрыгивая через ступеньки, я быстро взбежал по лестнице и ринулся в комнату брата. Там я снял пальто и костюм, ослабил узел галстука и воротничок и сел на кровать. Потом, какое-то время спустя, я лег и уставился вверх, на темнеющий потолок. Я старался держать глаза открытыми, но, утомленный, все же скоро уснул.
Показалось, что прошел всего миг. Я совсем проснулся, в теле приятно покалывало. Мне и в голову не приходило, насколько это необыкновенно. Темнота будто ожила. Она мерцала перед глазами, пока я лежал там, распаленный, сладострастный, хотя едва ли к тому был какой-либо очевидный повод.
Я прошептал имя Сола. И тут же мысль о нем исчезла, словно невидимые пальцы вырвали ее из моего мозга.
Я помню, что ворочался и смеялся — поведение более чем странное, если и не вовсе непристойное для личности с моими наклонностями. Подушка под моей щекой была как шелковая, и сознание мое стало меркнуть. Темнота растекалась по мне, словно теплый сироп, успокаивая тело и мысли. Я бессвязно бормотал, чувствуя себя так, словно вся энергия из моих мускулов ушла, я был тяжел, как камень, засыпая от восхитительного изнурения.
Уже почти забывшись, я вдруг почувствовал в комнате чужое присутствие. И странно, что оно было не только знакомо мне, но я не испытывал никакого страха. Лишь необъяснимое чувство томного ожидания.
Затем она подошла ко мне, девушка с портрета.
Я видел голубоватый туман, клубившийся вокруг нее, всего мгновение, потому что он быстро исчез, и в моих руках оказалось теплое и трепещущее тело. Я помню только возбуждение и отвращение, смешавшиеся, всеохватывающие, и еще ощущение ужасной, всепобеждающей прожорливости. Я висел, заключенный в облако противоречивости; душу и тело разъедало неестественное желание. И сначала про себя, а потом вслух, будто эхо, я вновь и вновь повторял имя.
Кларисса.
Как я смогу оценить те болезненно-эротические мгновения, проведенные с ней? Чувство времени исчезло. Вязкое головокружение охватило меня. Я пытался бороться с ним, но без всякого успеха. Я был пожран, так же, как брат мой, Сол, пожран был этим непотребством, явившимся из могилы ночи.
Наконец, каким-то непостижимым образом, мы были уже не в постели, мы находились внизу, кружась по гостиной, танцуя неистово, прижавшись друг к другу. Музыки не было, был только непрекращающийся, ритмический звук, который я слышал в предыдущие ночи. Однако теперь он казался мне музыкой. Я кружил по гостиной, держа в своих руках призрак давно умершей женщины, завороженный ее ошеломляющей красотой, и в то же время ее неудержимый голод внушал мне отвращение.
Раз я на секунду прикрыл глаза и ощутил ужасающий холод, растекающийся внутри меня. Но когда я снова открыл глаза, я опять был счастлив. Счастлив? Едва ли. Скорее, загипнотизированный, вялый мозг мой был неспособен освободить меня от этого наваждения.
Танец длился и длился. Комната заполнилась парами. Я уверен в этом, и тем не менее не запомнил ни их одежд, ни фигур. Помню только их лица, белые и сияющие, их глаза, пустые и безжизненные, и рты, разверстые, похожие на темные, бескровные раны.
По кругу, по кругу. Потом мужчина с большим подносом возник под сводчатой аркой, ведущей в коридор. И внезапная тьма. Пустота и молчание.
VII
Я пробудился, ощущая полное изнеможение.
Одетый лишь в нижнее белье, я измок от испарины. Одежда валялась на полу, очевидно, отброшенная в неистовстве. Постельное белье тоже на полу, брошенное ворохом. Вероятно, прошлой ночью я сошел с ума.
Свет из окна почему-то раздражал меня, и я резко закрыл глаза, не желая верить, что опять наступило утро. Я повернулся на живот и сунул голову под подушку. Я все еще помнил опьяняющий запах ее волос. Воспоминание заставило тело мое содрогнуться от гнусного — и все равно страстного желания.
Затем теплота стала охватывать меня, и я поднялся, ворча с недовольным видом. Солнечный свет струился через окно и падал мне на спину. Я спустил ноги с постели и встал, чтобы задернуть шторы.
Без яркого света было намного лучше. Я опять бросился в постель, зажмурил глаза и накрыл голову подушкой.
1 2 3 4 5 6