Моя мать взглянула на меня, как будто не поверила собственным ушам.
— Он говорит, точно это действительно существо? — воскликнула она. — Джордж! Разве ты уверен, что в самом деле видел кого-нибудь в беседке? Она была пуста. Положительно говорю тебе, что когда ты указывал на нее, там не было ни души. Ты все думал об этой женщине и додумался до того, что вообразил, будто видишь ее.
Я опять раскрыл альбом.
— Мне представилось, что она писала на этом листке, — ответил я. — Взгляните сюда.., разве я ошибся?
Матушка отказалась смотреть. Хотя она упорно настаивала на своем мнении с разумной точки зрения, написанные слова все-таки нагоняли на нее страх.
— Еще недели не прошло, — продолжала она, — как я видела тебя в постели, между жизнью и смертью. Где ж тебе ехать на свидание при твоем состоянии здоровья? И еще свидание с призраком собственного воображения, который является и потом исчезает, оставляя за собой вещественные письмена! Это смешно, Джордж, удивляюсь, как ты сам не хохочешь над собой.
Она попыталась показать мне пример, но слезы выступили у бедняжки на глазах, когда она тщетно силилась засмеяться. Я уже начинал жалеть, что поделился с ней своими мыслями.
Не принимайте этого так серьезно, матушка, — возразил я. — Быть может, я не отыщу и указанного места. В жизни не слыхивал про источник Святого Антония, я понятия не имею, где он находится. Положим, я найду его, положим, путь к нему окажется удобен, — не пожелаете ли вы поехать со мной?
— Сохрани меня Бог! — горячо возразила матушка. — Я не хочу иметь ничего общего с этим. Ты заблуждаешься, ты в состоянии ненормальном — я поговорю с доктором.
— Сделайте это, дорогая моя! Мистер Мек-Глю человек умный. Мы пойдем мимо него, пригласим его обедать. А теперь оставим этот разговор, пока не увидимся с доктором.
Я говорил шутливо, но вполне вознамерился исполнить то, что сказал. Я был очень расстроен, нервы мои потрясены до того, что меня пугал малейший шум на дороге. Мнение такого человека, как Мек-Глю, который на все земное смотрел с одной и той же неизменно практической точки зрения, действительно могло принести мне пользу как нравственное лекарство.
* * *
Мы выждали той минуты, когда десерт стоял на столе и слуги вышли из столовой. Тогда я рассказал доктору то, что уже изложено мной выше, и сделав это, я раскрыл альбом, чтобы он сам прочел написанное.
Не ошибся ли я страницей?
Я вскочил со стула и ближе поднес альбом к свету лампы, висевшей над обеденным столом. Нет, страница та самая. Вот и мой недоконченный эскиз водопада… Где же две строчки, которые были написаны внизу?
Они исчезли!
Я напрягал зрение, всматривался и всматривался. Одна белая бумага отражалась в моем взоре.
Я положил раскрытый альбом перед матушкой.
— Вы видели написанное так же, как я, — сказал я ей. — Не обманывает ли меня зрение? Взгляните на этот листок.
Матушка откинулась на спинку кресла с восклицанием ужаса.
— Исчезло? — спросил я.
— Исчезло!
Я повернулся к доктору. Признаться, он удивил меня до крайности. На его лице даже не мелькнуло улыбки недоверия, ни одной шутки не сорвалось с его губ. Он внимательно слушал меня все время и теперь ждал дальнейшего рассказа.
— Даю вам честное слово, — сказал я, — что видел, как призрак писал моим карандашом внизу этой страницы. Уверяю вас, что я взял альбом в руки и увидел написанные слова: «Когда полный месяц взойдет над источником Святого Антония». Прошло не более трех часов, и вот, поглядите сами, не остается ни малейшего следа того, что было написано.
— Не остается ни малейшего следа чего-либо написанного, — спокойно подтвердил Мек-Глю.
— Если вы мало-мальски сомневаетесь в том, что я вам говорю, — продолжал я, — спросите матушку, она засвидетельствует, что также видела написанное.
— Я не сомневаюсь, что вы оба видели написанное, — ответил Мек-Глю с хладнокровием, которое меня поражало.
— Можете вы объяснить это? — спросил я.
— Стараюсь объяснить себе, — сказал непроницаемый доктор, — и думаю, что некоторые лица удовлетворятся моим объяснением. Например, я сперва могу изложить так называемый рациональный взгляд на факты. Я могу сказать, что вы, как мне достоверно известно, теперь находитесь в состоянии сильного нервного потрясения, поэтому когда видели призрак (по вашему выражению), то видели просто собственное — сильное впечатление, произведенное отсутствующей женщиной, которая (как опасаюсь) задела в вас какую-нибудь слабую струну или чувствительную сторону характера. Я не имею в виду оскорблять вас, мистер Джермень…
— Я вовсе не обижаюсь, доктор. Но, простите меня за откровенность, ваше рациональное объяснение напрасный труд относительно меня.
— Охотно прощаю, — ответил Мек-Глю. — Тем охотнее, что вполне разделяю ваше мнение. Я сам не придаю никакой веры этому рациональному объяснению.
Это было по меньшей мере удивительно.
— Что же вы думаете? — спросил я.
Мистер Мек-Глю, однако, не позволил мне торопить его.
— Постойте, — сказал он. — Теперь надо испробовать нерациональное объяснение. Быть может, оно скорее подойдет к вашему настоящему настроению, чем другое. Теперь мы скажем, что вы действительно видели дух (или двойник) живого существа. Очень хорошо. Если вы способны представить себе появление бестелесного духа в земном одеянии, положим, шелковом или шерстяном, как случится, небольшого усилия будет стоить, чтобы предположить, что этот дух может держать в руках земной карандаш и писать земными словами в земном альбоме для рисунков. Когда призрак исчезает (что было с вашим призраком), то логика сверхъестественного, по-видимому, требует, чтобы его письмо последовало этому примеру и также исчезло. А причина такого исчезновения (если вам нужна причина) может заключаться или в том, что привидение не желает посвящать в свои тайны человека постороннего, как я, например, или в том, что исчезать свойственно призракам и всему связанному с ними, или, наконец, в том, что привидение передумало за эти три часа (меня нисколько это не удивило бы в призраке женщины) и не желает больше видеться с вами, «когда взойдет полный месяц над источником Святого Антония». Вот вам нерациональное объяснение. О себе я должен сказать, что не ставлю ни во что и это объяснение.
Заметное равнодушие доктора к обеим сторонам вопроса начинало раздражать меня.
— Попросту сказать, доктор, — заметил я, — вы не считали этого обстоятельства стоящим серьезного исследования.
— Я не думаю, чтобы серьезное исследование можно было применить к нему, — возразил доктор. — Допустив это, вы будете правы. Осмотритесь вокруг. Вот мы сидим здесь трое за уютным столом, живые и бодрые. Если бы (чего Боже сохрани!) добрая мистрис Джермень или вы сами вдруг упали мертвыми, я, хотя и доктор, не больше мог бы объяснить, какого рода основное начало жизни и движения внезапно погасло в вас, чем собака, которая лежит там на ковре у камина. Когда я спокойно пребываю в невежестве относительно этой непроницаемой тайны, представляющейся мне день за днем каждый раз, когда я присутствую при появлении на свет живого существа или при отходе его из этого мира, почему бы мне не оставаться спокойным относительно вашей дамы в беседке и не сказать, что она свыше моего понимания, и баста!
Тут матушка вмешалась в разговор.
— Ах, доктор! — сказала она. — Если бы вы только могли убедить моего сына взглянуть на этот вопрос так же рассудительно, как вы, я была бы очень счастлива. Представьте себе, от твердо вознамерился (если отыщет это место) ехать к источнику Святого Антония.
Даже это сообщение нисколько, не удивило доктора Мек-Глю.
— Вот что. Он намерен явиться на свидание, назначенное ему привидением? Да, да я могу оказать ему услугу, если он останется при своем намерении. Я расскажу ему про другого человека, который также послушался указания, написанного призраком, расскажу и то, что вышло из этого.
Такое заявление могло поразить. Неужели он говорил не шутя?
— Вы говорите искренно или шутите? — спросил я его.
— Я никогда не шучу, сударь, — возразил Мек-Глю. — Ни один больной не будет иметь веры в доктора, способного шутить. Укажите-ка мне хорошего доктора, которого самые близкие друзья когда-либо видели в шутливом расположении духа (на практике). Вы, пожалуй, дивились моему хладнокровию, когда рассказывали мне вашу странную историю. Однако это естественно, сэр. Не вы первый рассказываете мне историю о призраке и карандаше.
— Разве вы хотите сказать, что слышали о другом, кто видел то же, что видел я?
— Именно это и хочу сказать, — возразил доктор. — Тот человек был шотландец, дальний родственник моей покойной жены. Он носил благородное имя Брюс и вел образ жизни моряка. Позвольте, я сперва выпью рюмку хереса, чтобы промочить горло, как говорится в простонародье. Итак, доложу вам, Брюс был подшкипер на трехмачтовом корабле, шедшем из Ливерпуля в Новый Брауншвейг. Однажды они со шкипером, в полдень, определив по солнцу точку, где находилось судно, усердно выводили на своих досках вычисления долготы и широты. Сидя у себя в каюте, Брюс случайно взглянул в отворенную дверь каюты шкипера, которая была напротив.
— Как выходит у вас, сэр? — спросил Брюс. — Человек, сидевший в каюте шкипера, поднял голову. И что же увидел Брюс? Лицо шкипера? Черта с два, — лицо совершенно ему незнакомое! Мой Брюс соскочил со стула, а сердце у него так и колотится, летит он отыскивать шкипера на верхней палубе. Шкипер оказался там, ни дать ни взять, как и прежде всегда бывал, когда после вычислений отбрасывал на тот день заботу о долготе и широте.
— Кто-то сидит у вашей конторки, сэр, — говорит ему Брюс. — Он пишет на вашей доске, и мне совсем незнаком.
— Незнакомец в моей каюте? — спрашивает шкипер. — Помилуйте, Брюс, мы вышли из гавани шесть недель назад. Как он мог попасть на корабль? — Брюс не в состоянии объяснить этого, но упорно стоит на своем. Шкипер бежит вниз, как вихрь врывается в свою каюту и не находит там никого. Сам Брюс должен был сознаться, что каюта несомненно пуста.
— Если бы я не знал, что вы не пьете, — говорит капитан, — то подумал бы, что вы пьяны. Теперь я обвиню вас только в том, что вы вздремнули. Не повторяйте этого, Брюс. — Брюс настаивает на своем, он клянется, что видел человека, который писал на аспидной доске шкипера. Тот берет доску и смотрит на нее.
— Господи помилуй и спаси нас! — восклицает он, — тут действительно написано. — Брюс в свою очередь смотрит на доску и видит так ясно, как только можно видеть, написанные слова: «Правь на сев-воет». И больше ничего. Ах! Мистер Джермень, пересыхает в горле, когда рассказываешь. С вашего позволения, я выпью еще капельку хереса. Вот это хорошо! (Славное старое вино, посмотрите, как маслянистые капли стекают по краям рюмки на дно). Надо вам заметить, что направить курс корабля к северо-востоку значило уклониться от пути. Ну-с, капитан решил, долго не думая, так как не находил на корабле разгадки тайны и погода стояла хорошая, переменить курс, пока еще не стемнело, и посмотреть, что из этого выйдет. Вышла ледяная глыба, которая показалась часу в четвертом, к ней примерз врезавшийся в нее разбитый корабль, пассажиры и экипаж почти до смерти были измучены и окоченели от стужи. Это удивительно, скажете вы, но далее становится еще удивительнее. Подшкипер помогал одному из спасенных пассажиров подняться на борт корабля. Как бы вы думали, кто это был? Тот самый человек, которого призрачное явление представило Брюсу в каюте шкипера пишущим на его доске! Более того, если ваша способность изумляться еще не истощилась вконец, пассажир узнал корабль как то самое судно, которое ему приснилось в полдень. Он даже говорил о нем кому-то из офицеров на разбитом корабле, когда проснулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38