Я оперся на автомобиль.
– Не опирайтесь, – сказал один из охранников.
– Почему? Вы можете пнуть меня?
Я не должен был этого говорить. Я оторвался от машины. Полицейский ничего не сказал, но не спускал с меня своих огромных карих глаз. Это был крупный детина с красным лицом. Тип живчика. Он походил на многих жандармов, которых я знал. Я отвернулся и стал наблюдать за освещенной квартирой. Подоконник был несколько выше уровня моих глаз, так что я мог видеть только верхнюю часть комнаты, а именно: этажерки с книгами, одну этажерку без книг, но с большой красной ароматной свечой для благовония. В другом конце комнаты располагались книжные стеллажи и на стене висел огромный фотоснимок популярного певца, имя которого у меня выскочило из головы. Гайгер? Джегер? Что-то в этом роде.
Я видел также часть боковой стены, выбеленной известью, и на ней отчетливо выделялась коричневая полоса, видимо крови.
В поле моего зрения появился фотограф. Он нацелил на что-то фотоаппарат, на что-то, находящееся на полу или на низком диване, и щелкнул.
Две электрические лампы, устремленные вниз, медленно перемещались по лужайке и клумбам. Небо начинало светлеть, но во дворе было еще темно. Мой первый ангел-хранитель вышел из здания с молодым человеком в плаще, волосы у которого были длиннее моих.
– Вот он, – сказал тот, что был в форме, указывая на меня пальцем.
Мужчина в штатском держал в руке мой бумажник. У него был очень большой нос, черные блестящие глаза и бледное лицо.
– Почему это окно было открыто? – спросил он, но вопрос предназначался не мне. – Следуйте за мной, господин Тарпон, – добавил он и направился к зданию. Я последовал за ним.
Первая дверь слева была открыта. Он впустил меня и закрыл ее. Мы оказались в маленьком коридоре, в который выходили четыре двери: две двери вели в комнаты, одна – в кухню размером с телефонную будку и еще одна – в совмещенный санузел.
Во всех комнатах горел свет и было полно полицейских, казавшихся крупнее, чем обычные люди.
Большеносый прошел в комнату, выходившую во двор, и я пошел за ним, задев локтем шедшего мне навстречу фотографа. Большеносый осторожно закрыл окно, стараясь не стереть с него отпечатки. В комнате стояли соломенный туфяк, пуфы, два низких столика из белого пластика и диван, на котором лежала мертвая девушка.
Она была блондинкой, но корни волос у нее были темными. Она была пухленькой – не моего вкуса, – но должна была многим понравиться, так как у нее были большие крепкие груди, большой рот, черные глаза (они были открыты и смотрели в потолок) и крутые бедра. Ее короткое черное платьице контрастировало с молочно-белой кожей. Оно было разорвано сверху донизу, и одна пуговица валялась на диване, а другая – на полу. Трусишки были разрезаны на две части, не разорваны, а именно разрезаны острым лезвием. Горло было перерезано таким образом, что виднелась сонная артерия и яремная вена, и это было ужасно. Тело девушки было исцарапано и искусано, по крайней мере, мне так показалось на первый взгляд и с расстояния двух метров. Все тело было в крови, и одна струйка стекала до самого пупка. Меня от этого не тошнило, я только почувствовал глубокую скорбь.
– Проходите, проходите! – сказал мне большеносый, отвернувшись от окна.
– Извините, – пробормотал я и вышел из комнаты. – Вы сказали, чтобы я следовал за вами.
– Пройдите сюда.
Он пригласил меня в другую комнату, похожую на первую, тем не менее отличную от нее. Большеносый крикнул с порога людям, столпившимся в коридоре, что здесь тесно для носилок, и все согласились, что нужно вынести труп через окно. Я стоял посередине комнаты, которая, на мой взгляд, принадлежала Мемфис Шарль. Голубой диван. Белые стены. Шкаф. Кухонный стол с подносом «Формика», электропроигрывателем «Филипс» и стопкой пластинок. Верхний диск назывался «Семь шагов к небу». Очень кстати. На полу, у стены, рядом с диваном стояли книги, телевизор и полиэтиленовый мешок с бигуди.
Рядом со столом, на одном из двух одинаковых стульев, сидел толстый тип. Он держал в руке записную книжку и враждебно смотрел на меня. У него были седые волосы ежиком, квадратное лицо, маленькие серые глаза. Другой полицейский, в штатском, молодой, подтолкнул меня к столу.
– Эжен Тарпон, – сообщил он. – Частный детектив, бывший сотрудник Национальной жандармерии. Гамлен задержал его у входа в виллу. Он приехал на такси и остановился на другой стороне улицы. Он собирался войти, но утверждает, что шел мимо, прогуливаясь.
– Я этого больше не утверждаю, – сказал я.
На моей карточке он не мог прочитать, что я бывший сотрудник Национальной жандармерии. Наверное, он нашел в моем бумажнике что-то другое, свидетельствующее об этом.
– Садитесь, Тарпон, – сказал тот из них, который сидел.
Я сел на другой стул, большеносый оперся о стену рядом с дверью.
– Я комиссар Кокле, – сказал сидящий. – А это офицер полиции Коччиоли.
– Очень рад, – заверил я. – Криминальная полиция?
Он кивнул.
– Хорошо, – сказал я и замолчал в ожидании вопросов. Они тоже, казалось, ждали продолжения.
– Зачем вы пришли сюда? – спросил наконец Кокле.
– Хотел навестить знакомую. Мемфис Шарль. Это молодая девушка, несмотря на имя. Впрочем, это псевдоним, сценическое имя. Я не очень хорошо знаю ее.
– Она шлюха, – подсказал Кокле.
– Откуда вы ее знаете? – почти одновременно с Кокле спросил Коччиоли.
– Насколько мне известно, она не шлюха. Откуда я знаю ее? В прошлом году я давал интервью для телевидения для передачи «Поле и глубина» о жандармерии. Эта девушка была на съемках. У нас возникла взаимная симпатия.
– Поэтому вы пришли к ней ночью, – сказал Кокле.
– Эжен Тарпон! – воскликнул Коччиоли.
Мы с комиссаром посмотрели на него. Он поднял палец.
– Так вот где я вас видел! По телевизору.
– Да, – сказал я.
– Вы убили человека, не так ли? На службе. Рабочего, участвующего в манифестации, в Сен-Бриек?
Я кивнул.
Кто-то постучал в дверь.
– Что там? – раздраженно спросил Кокле.
– Тело отправлено, – сообщил полицейский. – И мы нашли нож, кажется, тот самый, орудие убийства.
– Покажите.
Полицейский сделал знак, и в комнату вошел другой человек в штатском. Я видел его в «пежо», он болтал по радиотелефону. В руке у него была коробка, которую он протянул комиссару. Она была открыта, и в ней лежал перепачканный в крови нож, лезвие и рукоятка.
– Он лежал на клумбе, рядом со входом во двор, – объяснил полицейский в штатском.
– Хорошо. Занимайтесь отпечатками, – сказал Кокле, и штатский вышел с коробкой, а комиссар устремил на меня свои маленькие серые глазки.
– Значит, вы убили человека, – протянул он. – Плохо.
– Не будем об этом, – попросил я.
– Вы испытывали взаимную симпатию, – вернулся он к прежней теме разговора. – И теперь вы навещаете ее ночью, я хочу сказать – Мемфис Шарль.
Он произнес «Чарлз», на английский манер. Очень довольный собой. Редкая птица. Я не понимаю людей, которым легко дается учеба и которые тем не менее становятся полицейскими.
– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Я знаю, что все это кажется странным, я хочу сказать, что это совпадение, то, что я пришел сюда сразу после того, что здесь произошло... Но я пришел навестить ее первый и единственный раз. Если вы возьмете у меня кровь на экспертизу, то обнаружите алкоголь. Я накануне надрался.
– Почему?
– Гм.
– Почему вы надрались?
– У меня была депрессия, – сказал я.
– Почему?
– В конце концов, вы меня достали, – заметил я.
Он улыбнулся, словно был рад тому, что я начал нервничать. Он встал, и я увидел, что он немного ниже меня.
– Тарпон, – сказал он, – вы понимаете, что, с учетом всего происходящего, вы вызываете интерес.
– Понимаю.
– Не считая того, что вы... (он хотел сказать какое-то грубое слово, но вовремя спохватился) частный детектив или я не знаю, кто еще. Как по-вашему, что я должен обо всем этом думать? Я думаю, естественно, о том, нет ли здесь определенной связи. Может быть, вас кто-нибудь вызвал сюда? Эта девушка, Мемфис Шарль?
– Нет.
Он постучал карандашом по зубам.
– Предположим, что этой Мемфис Шарль есть что скрывать, – сказал он с отсутствующим видом. – Вы не думаете, что в этом случае она обратилась бы к вам?
– Я не знаю. Я уже сказал, что недостаточно хорошо ее знаю. Разве не она вас вызвала? Ведь кто-то же позвонил вам? Мне кажется, что, если бы ей было что скрывать, она не обратилась бы к бывшему жандарму, который, очевидно, стоит на стороне закона.
– Есть два типа частных сыщиков, – сказал Коччиоли, – бывшие полицейские и бывшие уголовники. И если судить по их методике работы, то иногда эту грань провести достаточно трудно.
– Господи, – сказал я. – Речь ведь идет об убийстве, а не об адюльтере. С убийством не шутят.
– Где ты был в момент совершения убийства? – спросил Коччиоли.
«Дурак», – подумал я и спросил:
– Это было в котором часу?
– Пока еще не установлено, – сказал Кокле. – Скажите, ваша приятельница случайно не употребляла наркотики?
– Наркотики? – повторил я. – Что-нибудь вроде ЛСД? Нет. Я хочу сказать, что точно не знаю. Я вам уже говорил, что знаю ее плохо.
– Убийство в состоянии дурмана, – объяснил Кокле. – Это было бы смягчающее вину обстоятельство.
«Ничего себе, смягчающее вину! – подумал я. – Значит, они уже обнаружили наркотики». Я почувствовал, что вспотел под мышками. Значит, бомбы в подвале – это тоже правда? Во что я ввязался? Я посмотрел на Кокле и чуть было не выложил ему все, что знал, в подробностях. В конце концов, плевать мне на эту Мемфис.
– Послушайте, комиссар, – начал я. – Напрасно вы меня прощупываете. Я вам все сказал, и я устал. Я понимаю, что вам надо убить время в ожидании результатов вскрытия, отпечатков пальцев и прочего. Я предлагаю отправить меня в комиссариат, чтобы мои показания были официально зарегистрированы.
Кокле поднялся.
– Это может подождать до завтра. У вас действительно усталый вид. Возвращайтесь к себе, ложитесь спать, а я вас позднее вызову.
Я тоже встал и посмотрел на него. У него было открытое лицо. В какой-то момент мне показалось, что он собирается ударить меня, но я ошибался.
– Верните ему бумажник, – сказал он Коччиоли.
Тот протянул мне бумажник, я сунул его в карман, попрощался и вышел.
Я вышел из квартиры, и никто не задержал меня.
Выходя из здания, я заметил, что полицейские открыли маленькую дверь под лестницей.
– Предупредите комиссара, пусть придет посмотрит, – услышал я.
Я подошел к маленькой двери.
– Эй! Куда это вы направились?
Я быстро спустился по лестнице, около пятнадцати ступенек вниз. Под подошвой скрипел шлак.
– Эй, вы! Остановитесь, черт вас подери!
Я оказался за спиной двух полицейских, которые обернулись и свирепо посмотрели на меня. Тем не менее мне удалось увидеть поверх их широких плеч маленький погреб, освещенный электролампой, доску, поставленную на мостки, и шесть упаковок со взрывчатой смесью. Меня схватили.
– Простите, – сказал я, – где этот чертов выход?
Подбежал третий полицейский и вывернул мне руки назад.
– Не нервничайте, – посоветовал я. – Я просто заблудился. Это не преступление.
Я поднялся назад, отряхнул пиджак и брюки. Кокле вышел из квартиры и смотрел на меня с сожалением.
– Вы и правда пьяны, – заметил он. – Чтобы перепутать вход в погреб с выходом на улицу...
– Упрячем его за пьянство, оскорбление и противодействие, – предложил полицейский, который выворачивал мне руки.
Кокле покачал головой.
– Отпустите его. Этот человек сломлен алкоголем и угрызениями совести. Пусть спокойно идет.
Они проводили меня пинками под зад.
Глава 5
Начинало светать. Воздух был голубым и прохладным. Небо облачное с прояснениями. «Пежо» уехал, но вместо него, на аллее стояла другая машина, «рено-17». Люди разошлись по домам, и полицейские играли в карты на капоте автомобиля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Не опирайтесь, – сказал один из охранников.
– Почему? Вы можете пнуть меня?
Я не должен был этого говорить. Я оторвался от машины. Полицейский ничего не сказал, но не спускал с меня своих огромных карих глаз. Это был крупный детина с красным лицом. Тип живчика. Он походил на многих жандармов, которых я знал. Я отвернулся и стал наблюдать за освещенной квартирой. Подоконник был несколько выше уровня моих глаз, так что я мог видеть только верхнюю часть комнаты, а именно: этажерки с книгами, одну этажерку без книг, но с большой красной ароматной свечой для благовония. В другом конце комнаты располагались книжные стеллажи и на стене висел огромный фотоснимок популярного певца, имя которого у меня выскочило из головы. Гайгер? Джегер? Что-то в этом роде.
Я видел также часть боковой стены, выбеленной известью, и на ней отчетливо выделялась коричневая полоса, видимо крови.
В поле моего зрения появился фотограф. Он нацелил на что-то фотоаппарат, на что-то, находящееся на полу или на низком диване, и щелкнул.
Две электрические лампы, устремленные вниз, медленно перемещались по лужайке и клумбам. Небо начинало светлеть, но во дворе было еще темно. Мой первый ангел-хранитель вышел из здания с молодым человеком в плаще, волосы у которого были длиннее моих.
– Вот он, – сказал тот, что был в форме, указывая на меня пальцем.
Мужчина в штатском держал в руке мой бумажник. У него был очень большой нос, черные блестящие глаза и бледное лицо.
– Почему это окно было открыто? – спросил он, но вопрос предназначался не мне. – Следуйте за мной, господин Тарпон, – добавил он и направился к зданию. Я последовал за ним.
Первая дверь слева была открыта. Он впустил меня и закрыл ее. Мы оказались в маленьком коридоре, в который выходили четыре двери: две двери вели в комнаты, одна – в кухню размером с телефонную будку и еще одна – в совмещенный санузел.
Во всех комнатах горел свет и было полно полицейских, казавшихся крупнее, чем обычные люди.
Большеносый прошел в комнату, выходившую во двор, и я пошел за ним, задев локтем шедшего мне навстречу фотографа. Большеносый осторожно закрыл окно, стараясь не стереть с него отпечатки. В комнате стояли соломенный туфяк, пуфы, два низких столика из белого пластика и диван, на котором лежала мертвая девушка.
Она была блондинкой, но корни волос у нее были темными. Она была пухленькой – не моего вкуса, – но должна была многим понравиться, так как у нее были большие крепкие груди, большой рот, черные глаза (они были открыты и смотрели в потолок) и крутые бедра. Ее короткое черное платьице контрастировало с молочно-белой кожей. Оно было разорвано сверху донизу, и одна пуговица валялась на диване, а другая – на полу. Трусишки были разрезаны на две части, не разорваны, а именно разрезаны острым лезвием. Горло было перерезано таким образом, что виднелась сонная артерия и яремная вена, и это было ужасно. Тело девушки было исцарапано и искусано, по крайней мере, мне так показалось на первый взгляд и с расстояния двух метров. Все тело было в крови, и одна струйка стекала до самого пупка. Меня от этого не тошнило, я только почувствовал глубокую скорбь.
– Проходите, проходите! – сказал мне большеносый, отвернувшись от окна.
– Извините, – пробормотал я и вышел из комнаты. – Вы сказали, чтобы я следовал за вами.
– Пройдите сюда.
Он пригласил меня в другую комнату, похожую на первую, тем не менее отличную от нее. Большеносый крикнул с порога людям, столпившимся в коридоре, что здесь тесно для носилок, и все согласились, что нужно вынести труп через окно. Я стоял посередине комнаты, которая, на мой взгляд, принадлежала Мемфис Шарль. Голубой диван. Белые стены. Шкаф. Кухонный стол с подносом «Формика», электропроигрывателем «Филипс» и стопкой пластинок. Верхний диск назывался «Семь шагов к небу». Очень кстати. На полу, у стены, рядом с диваном стояли книги, телевизор и полиэтиленовый мешок с бигуди.
Рядом со столом, на одном из двух одинаковых стульев, сидел толстый тип. Он держал в руке записную книжку и враждебно смотрел на меня. У него были седые волосы ежиком, квадратное лицо, маленькие серые глаза. Другой полицейский, в штатском, молодой, подтолкнул меня к столу.
– Эжен Тарпон, – сообщил он. – Частный детектив, бывший сотрудник Национальной жандармерии. Гамлен задержал его у входа в виллу. Он приехал на такси и остановился на другой стороне улицы. Он собирался войти, но утверждает, что шел мимо, прогуливаясь.
– Я этого больше не утверждаю, – сказал я.
На моей карточке он не мог прочитать, что я бывший сотрудник Национальной жандармерии. Наверное, он нашел в моем бумажнике что-то другое, свидетельствующее об этом.
– Садитесь, Тарпон, – сказал тот из них, который сидел.
Я сел на другой стул, большеносый оперся о стену рядом с дверью.
– Я комиссар Кокле, – сказал сидящий. – А это офицер полиции Коччиоли.
– Очень рад, – заверил я. – Криминальная полиция?
Он кивнул.
– Хорошо, – сказал я и замолчал в ожидании вопросов. Они тоже, казалось, ждали продолжения.
– Зачем вы пришли сюда? – спросил наконец Кокле.
– Хотел навестить знакомую. Мемфис Шарль. Это молодая девушка, несмотря на имя. Впрочем, это псевдоним, сценическое имя. Я не очень хорошо знаю ее.
– Она шлюха, – подсказал Кокле.
– Откуда вы ее знаете? – почти одновременно с Кокле спросил Коччиоли.
– Насколько мне известно, она не шлюха. Откуда я знаю ее? В прошлом году я давал интервью для телевидения для передачи «Поле и глубина» о жандармерии. Эта девушка была на съемках. У нас возникла взаимная симпатия.
– Поэтому вы пришли к ней ночью, – сказал Кокле.
– Эжен Тарпон! – воскликнул Коччиоли.
Мы с комиссаром посмотрели на него. Он поднял палец.
– Так вот где я вас видел! По телевизору.
– Да, – сказал я.
– Вы убили человека, не так ли? На службе. Рабочего, участвующего в манифестации, в Сен-Бриек?
Я кивнул.
Кто-то постучал в дверь.
– Что там? – раздраженно спросил Кокле.
– Тело отправлено, – сообщил полицейский. – И мы нашли нож, кажется, тот самый, орудие убийства.
– Покажите.
Полицейский сделал знак, и в комнату вошел другой человек в штатском. Я видел его в «пежо», он болтал по радиотелефону. В руке у него была коробка, которую он протянул комиссару. Она была открыта, и в ней лежал перепачканный в крови нож, лезвие и рукоятка.
– Он лежал на клумбе, рядом со входом во двор, – объяснил полицейский в штатском.
– Хорошо. Занимайтесь отпечатками, – сказал Кокле, и штатский вышел с коробкой, а комиссар устремил на меня свои маленькие серые глазки.
– Значит, вы убили человека, – протянул он. – Плохо.
– Не будем об этом, – попросил я.
– Вы испытывали взаимную симпатию, – вернулся он к прежней теме разговора. – И теперь вы навещаете ее ночью, я хочу сказать – Мемфис Шарль.
Он произнес «Чарлз», на английский манер. Очень довольный собой. Редкая птица. Я не понимаю людей, которым легко дается учеба и которые тем не менее становятся полицейскими.
– Вы ошибаетесь, – сказал я. – Я знаю, что все это кажется странным, я хочу сказать, что это совпадение, то, что я пришел сюда сразу после того, что здесь произошло... Но я пришел навестить ее первый и единственный раз. Если вы возьмете у меня кровь на экспертизу, то обнаружите алкоголь. Я накануне надрался.
– Почему?
– Гм.
– Почему вы надрались?
– У меня была депрессия, – сказал я.
– Почему?
– В конце концов, вы меня достали, – заметил я.
Он улыбнулся, словно был рад тому, что я начал нервничать. Он встал, и я увидел, что он немного ниже меня.
– Тарпон, – сказал он, – вы понимаете, что, с учетом всего происходящего, вы вызываете интерес.
– Понимаю.
– Не считая того, что вы... (он хотел сказать какое-то грубое слово, но вовремя спохватился) частный детектив или я не знаю, кто еще. Как по-вашему, что я должен обо всем этом думать? Я думаю, естественно, о том, нет ли здесь определенной связи. Может быть, вас кто-нибудь вызвал сюда? Эта девушка, Мемфис Шарль?
– Нет.
Он постучал карандашом по зубам.
– Предположим, что этой Мемфис Шарль есть что скрывать, – сказал он с отсутствующим видом. – Вы не думаете, что в этом случае она обратилась бы к вам?
– Я не знаю. Я уже сказал, что недостаточно хорошо ее знаю. Разве не она вас вызвала? Ведь кто-то же позвонил вам? Мне кажется, что, если бы ей было что скрывать, она не обратилась бы к бывшему жандарму, который, очевидно, стоит на стороне закона.
– Есть два типа частных сыщиков, – сказал Коччиоли, – бывшие полицейские и бывшие уголовники. И если судить по их методике работы, то иногда эту грань провести достаточно трудно.
– Господи, – сказал я. – Речь ведь идет об убийстве, а не об адюльтере. С убийством не шутят.
– Где ты был в момент совершения убийства? – спросил Коччиоли.
«Дурак», – подумал я и спросил:
– Это было в котором часу?
– Пока еще не установлено, – сказал Кокле. – Скажите, ваша приятельница случайно не употребляла наркотики?
– Наркотики? – повторил я. – Что-нибудь вроде ЛСД? Нет. Я хочу сказать, что точно не знаю. Я вам уже говорил, что знаю ее плохо.
– Убийство в состоянии дурмана, – объяснил Кокле. – Это было бы смягчающее вину обстоятельство.
«Ничего себе, смягчающее вину! – подумал я. – Значит, они уже обнаружили наркотики». Я почувствовал, что вспотел под мышками. Значит, бомбы в подвале – это тоже правда? Во что я ввязался? Я посмотрел на Кокле и чуть было не выложил ему все, что знал, в подробностях. В конце концов, плевать мне на эту Мемфис.
– Послушайте, комиссар, – начал я. – Напрасно вы меня прощупываете. Я вам все сказал, и я устал. Я понимаю, что вам надо убить время в ожидании результатов вскрытия, отпечатков пальцев и прочего. Я предлагаю отправить меня в комиссариат, чтобы мои показания были официально зарегистрированы.
Кокле поднялся.
– Это может подождать до завтра. У вас действительно усталый вид. Возвращайтесь к себе, ложитесь спать, а я вас позднее вызову.
Я тоже встал и посмотрел на него. У него было открытое лицо. В какой-то момент мне показалось, что он собирается ударить меня, но я ошибался.
– Верните ему бумажник, – сказал он Коччиоли.
Тот протянул мне бумажник, я сунул его в карман, попрощался и вышел.
Я вышел из квартиры, и никто не задержал меня.
Выходя из здания, я заметил, что полицейские открыли маленькую дверь под лестницей.
– Предупредите комиссара, пусть придет посмотрит, – услышал я.
Я подошел к маленькой двери.
– Эй! Куда это вы направились?
Я быстро спустился по лестнице, около пятнадцати ступенек вниз. Под подошвой скрипел шлак.
– Эй, вы! Остановитесь, черт вас подери!
Я оказался за спиной двух полицейских, которые обернулись и свирепо посмотрели на меня. Тем не менее мне удалось увидеть поверх их широких плеч маленький погреб, освещенный электролампой, доску, поставленную на мостки, и шесть упаковок со взрывчатой смесью. Меня схватили.
– Простите, – сказал я, – где этот чертов выход?
Подбежал третий полицейский и вывернул мне руки назад.
– Не нервничайте, – посоветовал я. – Я просто заблудился. Это не преступление.
Я поднялся назад, отряхнул пиджак и брюки. Кокле вышел из квартиры и смотрел на меня с сожалением.
– Вы и правда пьяны, – заметил он. – Чтобы перепутать вход в погреб с выходом на улицу...
– Упрячем его за пьянство, оскорбление и противодействие, – предложил полицейский, который выворачивал мне руки.
Кокле покачал головой.
– Отпустите его. Этот человек сломлен алкоголем и угрызениями совести. Пусть спокойно идет.
Они проводили меня пинками под зад.
Глава 5
Начинало светать. Воздух был голубым и прохладным. Небо облачное с прояснениями. «Пежо» уехал, но вместо него, на аллее стояла другая машина, «рено-17». Люди разошлись по домам, и полицейские играли в карты на капоте автомобиля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20