В комнате для посетителей стоял ряд столов и больших кресел. На стене висела грифельная доска, на которой отмечались котировки акций. Двери в кабинеты партнеров находились в дальней части комнаты. Пол в кабинете Винегаарда был застелен дорогим ковром, на нем стоял массивный письменный стол, а в углу висела засушенная тихоокеанская рыба-парус. Винегаард оказался примерно одних лет с отцом Ромстеда — щеголевато одетый загорелый мужчина со старомодно подстриженными, слегка тронутыми серебром волосами. Он поднялся и пожал Ромстеду руку, потом указал на кресло для посетителей.
— Все это очень печально, — произнес Винегаард. — И я не понимаю, совсем не понимаю, в чем тут дело.
— Как и я, — сказал Ромстед. — Однако не теряю надежды все выяснить. До сих пор мне приходилось довольствоваться информацией из вторых рук, вот почему для меня так важно поговорить с вами, мистер Винегаард. Вы ведь давно были с ним знакомы?
— Двадцать… э… уже двадцать семь лет.
— Значит, вы не сомневаетесь, что он сделал эти деньги на фондовой бирже?
— Конечно нет. А что?
— Похоже, полиция в этом не очень уверена.
— Не понимаю, почему. В зарабатывании денег нет ничего предосудительного. Все достаточно просто: любой человек, у которого есть хорошая работа и немного денег, может ежемесячно вкладывать кое-что в ценные бумаги и стричь купоны. — Винегаард слегка улыбнулся, как бы припоминая давно ушедшие золотые деньки. — А потом оказаться на бирже в тот момент, когда акции «Доу» скакали в цене от двухсот до трехсот долларов за штуку, когда за надежные акции можно было получить пяти-, шестикратную прибыль и на рынок чуть ли не каждый день выходили большие, многообещающие компании.
Впервые я встретился с Гуннаром Ромстедом в 1945 году. Я только что уволился из армии и работал с Меррилом Линчем. У вашего отца тогда было что-то около двадцати тысяч долларов и, на мой взгляд, вполне здравые идеи насчет того, как и куда их инвестировать. С тех самых пор я вел его дела. Мы довольно часто спорили, и в большинстве случаев Ромстед одерживал верх, и я должен признать, что чаще всего он оказывался прав.
О шкиперах и моряках принято говорить как о «морских волках» и старых чудаках, отставших от времени на целый век, однако капитан прекрасно ориентировался в настоящем и превосходно угадывал тенденции будущего. Он верил в новые технологии — особенно в электронику, компьютеры и освоение космоса. Он ведь и сам был радистом…
— Я ничего об этом не знал, — прервал его Ромстед.
— Неудивительно. Видите ли, ему вручили первый офицерский диплом, когда он еще плавал на норвежских судах — пока не получил гражданство США. А в то время считалось совершенно обычным делом, — как он мне объяснил, — чтобы один из помощников капитана имел специальность радиста. Таким образом, у него было два свидетельства. И ничего странного в том, что он почувствовал потенциальные возможности новых электронных компаний вроде «Амекса», «Вариана» и «Хьюлетт Паккарда». Кроме того, он покупал дорогие акции «Ксерокса» и Ай-би-эм — еще до того, как у них начался спад. И разумеется, шкиперы в те времена получали хорошее жалованье, так что большую часть акций ваш отец приобрел, пока плавал под американским флагом. И уже в 1965 году его портфель ценных бумаг стоил не меньше миллиона долларов.
— Хорошо, — кивнул Ромстед. — С этим более-менее разъяснилось. А теперь расскажите мне о том, как он ликвидировал акции на сумму двести пятьдесят тысяч. Спустя двадцать семь лет вы могли ожидать от него чего-либо в таком духе? Это похоже на него?
— Совсем нет, — решительно заявил Винегаард. — Как говорят мои внуки, это не лезет ни в какие ворота.
— Вы считаете, он поступил необдуманно?
— То же самое мог сделать ребенок, вооружившись ножницами. — Винегаард взял со стола список, состоящий из трех скрепленных между собой листов. — Это копия нашего последнего отчета. Здесь упомянуты все акции, которые мы держим для капитана Ромстеда на Уолл-стрит. Он велел продать все с первой страницы, за исключением одного незначительного параграфа в самом низу. Не вдаваясь в детали, скажу только, что в этот пакет входили две акции, которые мы купили для него на прошлой неделе и на которые возлагали большие надежды, и еще одна — Ромстед приобрел ее меньше месяца назад, и она теперь росла в цене даже лучше, чем мы предполагали. Продавать их не имело ни малейшего смысла.
А на следующих двух страницах есть акции, от которых мы уже почти решили избавиться. Приблизительно на ту же сумму — около ста девяноста тысяч. Я спорил с ним, — точнее, пытался, — но он весьма резко оборвал меня. Сказал, что не желает говорить на эту тему. Велел продать все сразу после открытия биржи и как можно скорее перевести выручку на его счет в банк.
Ромстед почувствовал, как в нем нарастает волнение:
— Скажите, не говорил ли он, что ему нужно именно двести пятьдесят тысяч?
— Нет. Конечно, из предыдущих котировок он с точностью до нескольких тысяч знал, сколько денег принесет ему этот список, если не считать изменений, произошедших на рынке за ночь, И действительно, выручка после продажи составила чуть больше двухсот пятидесяти трех тысяч.
— А что за акции включал в себя параграф в конце первой страницы, которые он не стал продавать?
— Ерунда. Кое-какие гарантийные обязательства. Все вместе тысячи на полторы долларов.
— Другими словами, он полностью игнорировал остальные две страницы. А когда вы попытались завести разговор о нескольких акциях, вписанных в них, он оборвал вас?
— Н-да. Примерно так все и было.
— И каким он вам показался? Не было ли чего-нибудь необычного в голосе или манере выражаться?
— Нет. Ничего такого я не почувствовал.
Напротив, ваш отец — будем смотреть правде в глаза — мог быть очень грубым, бесцеремонным и нетерпимым. В этом я имел удовольствие еще раз убедиться во время нашего с ним последнего разговора. Он не хотел слушать никаких разумных доводов.
— Нет, — возразил Ромстед. — Я думаю, он оборвал вас совсем по другой причине.
— Что вы имеете в виду?
— Я считаю, что отца заставили ликвидировать эти акции, и люди, которые принудили его к этому, по какой-то причине не знали о существовании еще двух страниц. Иначе они , забрали бы все.
— Боже правый! Вы думаете, это возможно?
— А какое еще можно придумать объяснение?
— Но как они собирались заполучить деньги? Это должно было произойти в банке, но перед тем как обналичить чек на четверть миллиона долларов, там принято требовать удостоверение личности.
— Нет. Они хотели получить деньги наличными и добились своего. Перед тем как убили его.
Выходившие на улицу двойные стеклянные двери и широкие окна на фасаде Первого Национального банка Калифорнии позволяли рассмотреть его роскошный внутренний интерьер. Операционный зал с полированным мраморным полом и высоким потолком, с которого свисали вычурные люстры, был разделен на две зоны бархатным канатом. Слева пол был застелен ковром, там располагались столы банковских служащих. В дальней части зала размещались кассовые окошки, а еще дальше, за барьером, сидели несколько девушек со счетными машинками. Рядом с ними виднелся загороженный железной решеткой вход в подвал с личными сейфами. В центре зала находились три стойки для письма.
За столом возле лестницы, ведущей в подвал с сейфами, сидел охранник, облаченный в форму. Другой раскладывал стопки чистых бланков на самой последней стойке. Трое кассиров уже открыли свои окошки, и возле них стояли несколько посетителей. «Здесь они и провернули дело, — взявшись за ручку входной двери, подумал Ромстед, — на глазах у всех. А эти парни — не дураки».
Стол Оуэна Рихтера размещался с самого края устланного ковром пространства. От худощавого седеющего мужчины веяло таким консерватизмом и компетентностью, что Ромстед был вынужден признать, что эти глаза за стеклами очков без оправы вряд ли могли упустить что-либо из происходящего в банке или составить ложное впечатление об увиденном. Он представился и объяснил, зачем пришел. Рихтер покачал головой:
— Боюсь, ничем не смогу вам помочь, мистер Ромстед. То же самое я сказал полиции и адвокату, как его — Боллингу? Ваш отец приходил за этими деньгами, находясь в здравом рассудке, полной памяти, и я абсолютно уверен, что он был один.
— Но такое безрассудство совершенно не в его характере, он просто не мог так поступить! — настаивал Ромстед.
— Ну, насчет этого я с вами полностью согласен. Я был знаком с капитаном Ромстедом почти десять лет. Он был весьма здравомыслящим и на редкость консервативным человеком, к тому же превосходно разбирался в финансах. Я хорошо знал капитана, и поэтому подозрение у меня зародилось еще когда он в первый раз позвонил мне, в тот понедельник перед снятием денег со счета, и сообщил, что хочет получить всю сумму наличными. Обычно так не поступают. А самое главное — это глупо и очень опасно. Я старался отговорить его, но ничего не добился. Он потребовал поскорее очистить деньги от пошлин, сказал, что зайдет за ними в среду, и повесил трубку.
Может, вы знаете, что существует определенный тип мошенников, охотящихся за состоятельными пожилыми людьми. И хотя я был совершенно уверен, что тот жулик, который выберет в качестве жертвы вашего отца, совершит самую роковую ошибку в своей жизни, все-таки решил на всякий случай удостовериться, не выглядывает ли из-за ширмы третья заинтересованная сторона. Кроме того, я предупредил мистера Уилкинса, дежурного офицера охраны в зале. Он знал капитана Ромстеда в лицо.
— А вам, случайно, не известно, откуда отец звонил в понедельник?
— Нет, он не сказал. И теперь это уже невозможно установить: звонили через коммутатор, а они там тоже не знают, откуда поступил междугородный вызов.
— Он сказал, что перезвонит в среду утром, чтобы убедиться, готовы ли деньги. А сами вы не предлагали позвонить ему?
— Предлагал. Но капитан сказал, что не стоит беспокоиться, он позвонит сам.
— И когда он это сделал?
— Где-то в десять тридцать утра, в среду. Я сообщил ему, что деньги уже готовы, и он сказал, что прибудет минут через десять.
— А он оговаривал номиналы купюр? — спросил Ромстед.
— Да. По пятьдесят и сто долларов. Я распорядился, чтобы деньги пересчитали и держали наготове в подвале. Можете сами убедиться, что с этого места мне виден весь зал — от подвала до входных дверей, а через окна — даже часть тротуара перед банком. Я предупредил мистера Уилкинса, что капитан прибудет через несколько минут, так что он тоже был настороже. Ваш отец вошел в зал ровно в десять сорок.
— За ним шел кто-нибудь? — спросил Ромстед.
— Нет. Сразу же за ним — никого. Когда капитан Ромстед приблизился к моему столу, вошел еще один человек, но я его хорошо знаю. Это очень уважаемый в городе человек, у него свой ресторан недалеко отсюда, и он уже несколько лет является клиентом нашего банка… Так вот, капитан подошел к столу, вот сюда. Он нес небольшую сумку…
— Вы не помните, какую именно сумку? — перебил его Ромстед. — Какого цвета?
— Серую. Обычную сумку для авиабагажа, какую можно приобрести где угодно, даже в аптеке. Я предложил ему сесть, но он отказался; похоже, ему не терпелось поскорее со всем этим покончить. Я попытался еще раз убедить его, что ходить по улице с такой большой суммой денег очень опасно, но он только отмахнулся, всем своим видом демонстрируя, что не желает ничего слушать. Тогда я предложил ему заполнить бланк и подождать за моим столом, пока я принесу деньги из подвала, но он предпочел пойти вместе со мной. По дороге капитан достал свою чековую книжку и, остановившись у одной из стоек. Выписал чек. Подошел мистер Уилкинс, и мы втроем спустились вниз. Я попросил служащего принести деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28