Вот что я имею в виду. - Откуда ты знаешь? - растерялся Артемий. - Как откуда? Разве непонятно, что на меня снизошло Откровение Божье. - Длительное общение в зоне с Артемием не прошло для Федоса даром: он овладел некоторой специфической терминологией.
- А что ещё сказано было в Откровении? Если конкретно? - Теперь вопрос прозвучал уже вполне по-деловому. Артемий понимал, что, если такой человек, как Федос, задумал Третье Пришествие Господне в ближайшую субботу, значит, оно неизбежно произойдет. Поэтому лучше не кобениться, а, получив инструкции от Федоса, четко выполнить их.
По-иному не выйдет. По-иному - получит Артемий перо под ребро либо от самого Федоса, либо от одного из его бандитов. - У тебя есть три дня на рекламную кампанию. Все это время будешь говорить пастве о субботнем Третьем Пришествии. Дескать, придет Господь и разберется со всеми. Воздаст по делам вашим - мало не покажется. В общем, не мне тебя учить, что базарить в таком разе. Метла у тебя подвешена. Кто хочет спастись, пусть тащит ценности, деньги. Возможны, наверно, и дарственные на собственность, но с этим делом, по-моему, лучше не связываться. В конечном счете, мало что выгорит. - Вор вновь потянулся за "беломориной". - Хорошо бы жертвователям выдавать квитанции, - дескать, только по этим квитанциям будут пускать в церковь на Третье Пришествие. Но, на самом деле, пусть приходит столько народу, сколько поместится. До субботы вокруг твоего заведения пройдут кое-какие строительные работы. Так что ты не удивляйся, если начнут возводить забор или прилаживать решетки на окна. - И чем же все это должно закончиться? - Артемий пока не понимал замысла бандита, но было ясно, что "святое дело" пришло к своему финалу и после субботы, возможно, придется реализовать все ценности, раздобыть новые документы и лечь на дно. - В субботу в десять утра церковь закрывается. Больше никто сюда не зайдет. Ты начинаешь читать свои заповеди и проповеди и распевать божественные псалмы и гимны - все это в ожидании Третьего Пришествия. И учти, Артемий, пока оно не произойдет, никто отсюда не выйдет. А Пришествие будет обязательно - век воли не видать!
Римма 2 июля, вторник: вечер;
3 июля, среда: ночь, утро
Было шесть вечера. Римма раз за разом набирала номер Вити Перышко, но он не подходил к телефону. Женщина металась по квартире и кусала губы, ведь она с парнем договорилась, что тот сегодня вечером будет дома. "Впрочем, рано я паникую. Вечер-то только наступил". Но в её голову поползли самые мрачные мысли, поскольку она не знала, чем закончился вчерашний разговор Вити с Верой. Во-первых, "единственная" Вити - следователь, а сам он - вор. Кто знает, как поведет себя прокурорский работник, если обнаружит, что имеет дело с уголовником? Да и сама Римма слишком мало знала о Вите. А вдруг он в федеральном розыске, и эта "единственная" попытается его сдать? А во-вторых, она боялась потерять этого парня для себя лично. Римма была готова делить его с другой женщиной, но не отдавать ей Витю полностью. И если возникнет подобная опасность, Римма её пресечет. Как? Может быть, и так, как говорил Перышко: "Нож отпускает грех смертоубийства". Она вновь набрала его номер и, наконец, услышала то, что хотела: - Это ты, Римма? Точно! Я просто без ума от того, что ты уже запомнил мой голос. Отвечай сразу, а то мое сердце больше не выдержит - ты приедешь ко мне сегодня? Конечно. Я же обещал. Римма посмотрелась в зеркало, находившееся над телефонным столиком, и обнаружила на лице счастливую улыбку. - Когда? - Как скажешь. Она взглянула на часы. Семь. Ей показалось, что ещё надо как-то приготовиться к желанной встрече, но и тянуть с ней не хочется. - В девять. - Хорошо. - Адрес мой не потерял? - Как можно? - искренне удивился Перышко. - Я тебя жду. Еще полминуты назад ей казалось: не все ещё готово для свидания. Но, повесив трубку, она призадумалась - а что такое особенное следует приготовить? Ее душа и тело давно созрели для встречи с этим парнем. Кухарить она не любила, и пиццу из магазина Римма к его приходу просто поставит в микроволновку. Но вот о чем с ним говорить? Тем более что пить он не пьет и язык ему не развяжешь. А развяжешь, услышишь очередную проповедь о Третьем Пришествии. Однако не телевизор же с ним смотреть? Остается одно - постель. Причем сразу. Постель с мужчиной - вещь вполне самодостаточная. Римма вновь набрала номер Вити. - Приезжай немедленно. Я уже устала ждать. - Я выезжаю. И, наконец, звонок в квартиру.
Витя вошел через порог. Она закрыла за ним дверь, и парень был почти оглушен затяжным, тяжелым, выстраданным и даже каким-то мучительным поцелуем. Наконец женщина оторвалась от него. - Надеюсь, ты не хочешь есть? - Нет, но я принес тебе кое-что. Только сейчас она увидела в его руке цветы. - Спасибо. - Римма теперь очень скромно поцеловала парня в щечку. Он же из сумки стал доставать какие-то пакеты. - Что это? - Пирожные и шампанское. - Ты тоже выпьешь? Он вздохнул. - Нет, не могу. - Ты прямо пай-мальчик. - Она снова почти по-сестрински чмокнула его. - Только тогда что же мы с тобой будем делать? Пить - не пьешь. Есть - не ешь. - Римма кокетливо улыбнулась. - Впрочем, я знаю - что. Пошли.
Она потянула его к кровати, усадила на неё и принялась раздевать парня.
- Ну что ты, Римма, я сам.
- Сиди, не рыпайся. Покончив с его одеждой, она очень быстро разобралась со своей: под её легким платьицем ничего не оказалось. Он попытался обнять женщину, но та неожиданно воспротивилась.
- Подожди. Лежи тихо.
Римма спустилась к его ногам, взяла в руки разом вздувшуюся, бурно пульсирующую плоть и легонько прикоснулась к ней языком. Потом решительно ввела её в рот. Вскоре Витя забился в судорогах, будто страдал падучей.
Она подняла голову.
- Не спеши, - прошептала Римма и легла на него, умело насаживая свое тело на бестолково дергающееся из стороны в сторону средоточие мужского естества. Конечно, все кончилось уже после нескольких её движений, но ничего - ещё впереди целая ночь. Римма пошла в ванную, он двинулся вслед за ней. Они стояли под душем, спокойно и нежно целуя друг друга. Когда вернулись в постель, Римма вновь проделала всю процедуру с некоторыми вариациями. И потом опять... Успокоилась она лишь глубокой ночью. - А как у тебя с Верой? - задала, наконец, Римма вопрос, который давно вертелся у неё на языке, и закурила сигарету. - Как и должно было быть. - Так ты спал с ней?! - недоверчиво воскликнула женщина, пытаясь в темноте, при тусклом свете огонька сигареты, заглянуть ему в глаза.
- Да. "Вот это номер! Но врать парню ни к чему". Она, просто чтобы проверить свою наблюдательность, поинтересовалась: - Скажи, а Вера оказалась девушкой? - Конечно. Она же - Единственная. "Тьфу, черт. Опять он за свое!" - А в постели твоя "единственная" что-нибудь умеет делать? несколько раздраженно спросила Римма. - Брат Артемий говорил: да не разомкнутся уста о сокровенном. "Нет, разговаривать с ним невозможно", вздохнула она, потушила сигарету, и вновь её губы, руки, язык принялись за работу, которую они знали и умели делать. "И что ещё надо на этом чертовом свете. Ничего, кроме Вити и всего того, что при нем. И пусть только кто-то попробует у меня все это отнять!" ...Утром она спросила его: - А вы с Верой о чем-нибудь говорили? - Да, мы вели с ней беседу. - О чем же все-таки? Наверно, о том, как ты следуешь заповедям брата Артемия? - Я ей рассказывал обо всем. - Как обо всем? И о том, что ты только что вернулся с зоны? - Да. И о том, как я участвовал в налете на банк. - Какой банк?! - вскричала она. - "Промбанк" в Кунцеве. Ведь там я свою Единственную и повстречал.
Прокурор Шигарев 3 июля, среда: утро
Иннокентию Трофимовичу Шигареву недавно стукнуло пятьдесят шесть лет. Семейная жизнь его сложилась негладко. Жена Элина, специалист по американской литературе, была моложе заместителя Генпрокурора на полтора десятка лет. В одной из своих частых поездок в США она, в перерывах между посещениями библиотеки Конгресса и семинарами в университетах, сумела завести себе вторую семью, не оформив даже официального развода с Иннокентием Трофимовичем. Несмотря на уговоры матери поехать с ней в Штаты, Вера, воспитанная отцом в патриотическом духе, осталась на родине. Вот она-то и стала единственным светом в окошке для стремительно приближающегося к пенсионному возрасту Иннокентия Трофимовича.
Единственным - поскольку его служебная карьера, которая, наряду с дочерью, являлась вторым жизненным стимулом для Шигарева, фактически завершилась. Конечно, он не ослаблял служебного рвения - четко выполнял официальные приказы и не высказанные вслух, но легко им понимаемые пожелания начальства, твердой рукой держал на коротком поводке своих подчиненных и участвовал во всех внутри - и межведомственных интригах. Однако Иннокентию Трофимовичу было абсолютно ясно: нынешняя его должность потолок. Внеслужебных увлечений, хобби какого-нибудь, у Шигарева никогда не имелось; будучи, может быть, чрезмерно разборчивым в этом плане, другой женщины он не подыскал. Деньги сами по себе его теперь тоже не слишком интересовали, хотя в начале девяностых Иннокентий Шигарев, как и многие другие, стал активно собирать денежные знаки. Никаких особых усилий и противозаконных действий для этого не требовалось - хватало близких знакомств со многими деятелями Центробанка и Министерства финансов. В результате только на счетах в зарубежных банках у Иннокентия Трофимовича скопилось полсотни миллиона долларов, миллионные вклады в рублях в России плюс недвижимость в родном Отечестве и за рубежом. И все это, в сущности, только для нее, для Веры, самому ему уже ничего от жизни не надо. И вот именно любимой дочери совершенно неожиданно стала угрожать серьезная опасность. Да, пожалуй что, и не одна. Если выяснится, что следователь прокуратуры города Москвы находится в интимной связи с уголовником и участником нашумевшего налета на отделение "Промбанка" в Кунцеве, можно не сомневаться, что на служебной карьере дочери придется поставить крест. Обнародование данного факта, конечно, отрицательно скажется и на его служебном положении, но это уже дело десятое. А кроме того, от самого её любовника можно ожидать чего угодно. Ведь он - убийца! Даже если Фролов не прав, и этот Витя Перышко (он ведь и представился Витей! - вспомнил тут прокурор) не участвовал в налете, все равно на счету у парня уже есть один труп. А по версии подполковника ГУВД, в банке и тоннеле он зарезал ещё троих. Шигарев вчера вечером, придя со службы, стал названивать Вере, но та никак не брала трубку. Неужели она все ещё с этим головорезом развлекается! - почти застонал Иннокентий Трофимович и собрался было уже ехать к ней, но тут дочь, наконец, подошла к телефону. "Этот... Витя ещё у тебя?" осторожно спросил он. "Нет, Витя ушел", - с очевидным сожалением ответила дочь, и Шигарева стало слегка трясти. "А сегодня ты, надеюсь, ночуешь одна?" Он уже понимал, что взял неверный тон, как и тогда, утром, неожиданно застав Веру наедине с молодым человеком, но был не в силах подавить захлестнувшее его раздражение. "К сожалению, да", - последовал сухой и лаконичный ответ, который вдруг высветил перед Иннокентием Трофимовичем и третью опасность, которую первоначально он как-то не воспринимал всерьез. Это - отчуждение дочери, фактическая её потеря как любящего его и любимого им человека. Надо успокоиться, подумал Шигарев. Успокоиться и найти нужные слова. А для этого требуется время. "Вера, я заеду к тебе утром перед работой. Хорошо?" "Заезжай". И вот сейчас он ехал на черной "ауди" из дачи в Раздорах на Площадь Победы. Иннокентий Трофимович теперь не стал открывать дверь квартиры дочери своим ключом, а позвонил - он считал, что так будет тактичнее. Вера его ждала и была одета строго и официально: пиджак, юбка, почти закрывающая колени, белая блузка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50