Волнами набегал ветер, и, сколько хватало глаз, до самого горизонта золотящимся морем простиралась степь. Горестное чувство прошло. Я ощущал себя полым и гулким, как раковина. Живой труп. Возвращаясь, я закрывался в кабинете и писал. Писать иногда было приятно, иногда жутко. Но от своего решения я не отказывался. Мне достаточно было глянуть на Элиан, чтобы понять, что я принял единственно верное решение. После того как Мириам уехала, Элиан выздоравливала как по мановению волшебной палочки. У нее вновь был аппетит, хорошо работал желудок, на столе появились прежние блюда. Да, забыл отметить, рентген ничего не показал. Мириам перестала мучить Элиан. Мне оставалось лишь соблюдать условия договора! Небольшую сумму денег я перевел в Париж. Остальные я получил наличными. Элиан обнаружит на моем столе приличную стопку пачек банкнот вместе с моей исповедью и прощальным письмом. Я отложил те вещи, которые собрался увезти. Тем временем Элиан расставляла в комнатах цветы, гладила белье, готовила чай, который мы пили в пять часов. Случалось, что я останавливался посредине лестницы или у калитки и говорил себе вслух: «Это невозможно!» Я даже голоса своего не узнавал. Пятница прошла спокойно. В этот день шел сильный дождь. Я долго писал, мне хотелось, чтобы Элиан почувствовала мою привязанность, и, может, я уже готовил будущее примирение. К вечеру Элиан ушла, уже не помню зачем; по правде сказать, этого момента я ждал с нетерпением. Я быстро перенес два чемодана в машину и спрятал их под старым плащом, которым пользовался зимой. Затем я составил коротенькое письмо, в котором просил Элиан дочитать до конца листы, которые к нему прилагал. Затем все вложил в конверт. Я был готов. Мне даже захотелось уехать в этот же вечер. Я испытывал лихорадку нетерпения. В субботу я делал вид, что вожусь со своей псарней. Мне просто нужно было остаться в саду и следить за дорогой. Мириам должна была обязательно проехать мимо. Шансов ее увидеть у меня не было никаких, так как я даже не знал, какую машину она достала, но не мог совладать с собой. Делая разметку, чертя лопатой по земле, чтобы обозначить диаметр небольшого сооружения, я прислушивался. Как только приближалась машина, я поднимал голову. В этот субботний день их, увы, было много. Мириам я так и не увидел. Почти торжественно наступило воскресенье, последнее воскресенье. В последний раз я принес Элиан ее завтрак. Я сознавал, что все, что я делаю, я делаю в последний раз. И изо всех сил старался использовать каждое мгновение, не испытывая при этом ничего, кроме горечи. Мне не дано жить преходящим мгновением. Мне нужны постоянство, повторение, надежность. От мысли, что через три-четыре дня я окажусь на другом краю света, Мириам становилась ненавистной, а это последнее воскресенье — лишь горсткой праха несбывшихся надежд. Помню, Элиан приготовила запеканку. Впрочем, с необычайной точностью я помню каждую мелочь. Я слышу звон колоколов Бовуара, вдыхаю непорочный и тлетворный аромат роз, которые Элиан расставила на камине в нашей комнате. Помню, как она по радио слушала песню «Страна улыбок»; помню, что вечером мы ели торт с клубникой. Помню, как с наступлением ночи отправился на дорогу выкурить трубку. Квакали лягушки. Я клялся, что ничего не забуду. Возможно, Мириам и удастся начать свою жизнь сначала. Моя же настоящая жизнь заканчивалась сегодня вечером. Опустив голову, я вернулся в дом. В туалетной комнате горел свет. Элиан стояла перед умывальником. Она повернула ко мне побледневшее лицо.
— Опять начинается, — сказала она.
Я уже знал: Мириам вернулась. Я помог Элиан лечь в постель. На душе даже не было тревожно. Меня просто призывали к порядку. Издалека Мириам давала знать, что мое обещание должно оставаться в силе. Я бросил в стакан с минеральной водой «Виши» успокаивающую таблетку и протянул Элиан. Она залпом выпила — так ей хотелось пить.
— Может, позвать Малле? — предложил я.
— Завтра, — прошептала она, — как я и собиралась.
Я держал ее руку в своей. Время от времени по телу пробегали судороги, отчего она стонала, ворочалась, не зная, как ей лечь, чтобы уснуть. Было уже девять часов, мое нетерпение прошло. Со снотворным Элиан будет спать глубоким сном до утра. Я не сердился на Мириам. Напротив, она облегчила мой отъезд. И действительно, Элиан погрузилась в сон, стала ровнее дышать. Я подождал еще полчаса, чтобы быть уверенным, что она не услышит, как я уеду, потом нежно поцеловал ее. Прощай, Элиан! Я боялся этого момента. Но он настал, и я почти не волновался. Горе обрушится на меня позже, и я знал, что буду страдать. Теперь я спешил уехать. Я пребывал в состоянии оцепенения, как бы под наркозом. Остановившись на пороге, я видел только ее волосы на подушке и ее тело, едва вырисовывающееся под пледом. Розы в вазах роняли лепестки. Значит, я этого хотел! Я способен разрушать, но почему? Боже мой, почему? Я медленно закрыл дверь. Затем я все делал в спешке, как вор. Из ящика стола, запертого на ключ, вытащил конверт, пачки банкнот, надел куртку, спустился по лестнице в носках, туфли надел только на кухне; проскользнул в гараж, мягкими ударами плеча сдвинул тяжелую дверь, руками вытолкнул машину на дорогу. Том забеспокоился в саду, я пошел его приласкать, прежде чем закрыл гараж. Вот так! Все кончено. Когда я вновь проеду мимо нашего дома, я буду за рулем уже другой машины, рядом с другой женщиной. Стану иным человеком. Еще мгновение я взвешивал «за» и «против». Пока не поздно отказаться! Нет, слишком поздно. Я не стану разыгрывать комедию выбора, так как уже давно плыву по течению, глядя широко открытыми глазами на то, что меня ожидает. Я сел в машину и запустил двигатель.
Гуа предстал передо мной пустынный и спокойный. Ночь и море полны звезд. Напоенная любовью майская ночь так светла, что остров, казалось, такой близкий, возвышался над горизонтом, словно корабль. Я ехал неторопливо, опустив стекла. У меня вдруг появилось время! Я, который столько раз преодолевал этот проезд, не отрывая взгляда от часов, из-за страха опоздать к Мириам или домой, неожиданно обрел дни и месяцы, которые мог тратить как хотел. Я был свободен, стал частью этого пейзажа с песчаным берегом, лужами, скользкими булыжниками. Я добрался до другого берега. Мимо промелькнули знакомые деревеньки. Нуармутье спал, охраняемый маяком. Но на вилле горел свет, все окна освещены, на соснах лежал праздничный отблеск. Двери распахнуты. Мириам услышала и бросилась навстречу в мои объятия.
— Франсуа, дорогой… Я боялась, ты знаешь! Я была уверена, что ты приедешь вовремя, но все же боялась… Спасибо… спасибо, что приехал! Помоги мне идти. Лодыжка сильно болит… Пришлось побегать последнее время… А врач велел поменьше двигаться!… Видел бы он меня! «Дофин» я взяла напрокат, послушалась тебя. Пойдем посмотришь!
Она болтала с радостным оживлением, восторгом маленькой девочки, для которой жизнь — сплошной праздник. Я чувствовал себя стариком рядом с нею. «Дофин» стоял у крыльца, а вокруг свертки, чемоданы, всякие тюки.
— Думаешь, все войдет? — усомнился я.
— Да хорошо бы… — ответила она.
Я принялся за работу. Дрянная работенка — укладывать багаж, когда приходится решать головоломку, что на что поставить, чтобы все разместить. Мириам считала так, я — по-другому. Я снимал, ставил заново.
— Лучше выйди! — воскликнула она устало. — Я быстрее справлюсь. Я посмотрел на часы.
— Поторапливайся, — напомнил я. — У нас сорок минут, не больше.
Глава 11
Когда она силой запихивала последнюю кладь, я вдруг вспомнил о своих двух чемоданах. Я пошел за ними, но для них места не осталось.
— Но, дорогой, куда ты хочешь, чтобы я их поставила! — сказала Мириам. — Смотри! Багаж почти упирается в потолок. Его еще нужно будет поддерживать, если ты не хочешь, чтобы он рухнул нам на голову.
— Эдак мне придется, — заворчал я, — вести одной рукой, а другой не давать соскользнуть вещам нам на спину! Очень мило!
— Я сама поведу машину, — решила она. — Одно удовольствие, и я совсем не устала. Ну, Франсуа, не (?) Нься! Оставь свои чемоданы в машине. В Париже купишь все необходимое. Учись путешествовать.
Я невольно со злостью посмотрел на «дофин», набитый битком, что рассмешило Мириам.
— Я — совсем другое дело! Иди сюда. Я приготовила кофе.
— Мириам… Нам остается полчаса, ты соображаешь?
— Да хватит тебе!…
Напевая, она поднялась на крыльцо. Я большим пальцем попробовал шины задних колес. Идиотизм — так перегружать машину. Мне следовало посоветовать Мириам взять напрокат «пежо». У меня не было и мысли тогда, что фортуна, играючи, уже подводила к драматической развязке столкновение этих безобидных с виду причин… Я пошел на кухню к Мириам.
— Могла бы, — сказал я, — закрыть двери и окна! Сэкономили бы время! Она тронула меня за кончик носа и скривилась:
— Что за человек! Всем недоволен… Хорошо! Закрою!
— Прошу тебя, сиди смирно! С твоей хромой ногой мы проторчим здесь до завтрашнего утра.
Я шутил, хотя мне было не до шуток. Я мог бы, несмотря на внутреннее смятение, почувствовать, испытать некоторое возбуждение, которое предшествует далекому путешествию! Я же, напротив, был угрюм, инертен, подавлен, как зверь, который чует беду. Бегом поднялся на второй этаж, закрыл окна и ставни, то же самое сделал на первом этаже. Я обжегся, отхлебывая кофе.
— Пей из ложечки, — посоветовала Мириам, — уверяю, так лучше.
— Но, Мириам, ты отдаешь себе отчет, что мы торопимся?
— Надеюсь, ты не собираешься рассказывать небылицы про твой Гуа, нет? Я проезжала его вчера, знаю, что это такое. Если тебя послушать, так можно подумать, что этот бедный Гуа — какая-то западня, вечно наготове! Милый Франсуа, ну как же ты любишь преувеличивать!
Я выпил кофе, не ответив ей и не проронив ни слова, пока она проверяла, перекрыт ли газ и отключена ли вода. Она попудрилась и наконец выключила свет. Щелкнул рубильник. Мириам нашла меня в темноте и обняла.
— Ты такой бука, — шепнула она. — Что с тобой?
Я повел ее к саду, забыв, что ей следовало запереть входную дверь, и ей пришлось на ощупь подбирать ключи, пока она не нашла тот, какой нужно. Чтобы доказать себе, что я не нервничаю, я стал набивать трубку. Конечно, у нас есть еще немного времени! Прилив уже начался, и мы несколько выбились из графика. Однако оставался еще некоторый запас времени. Мириам была наконец готова.
— Чего же ты ждешь? Выводи машины, чтобы я могла закрыть ворота.
Я поставил свою малолитражку на обочину и вывел «дофин» на середину дороги. Я опробовал фары, послушал двигатель на малых оборотах. Он работал ровно. Бак заправлен накануне. В общем, все казалось в порядке. Почему же так щемило сердце? Я уступил свое место Мириам и, посасывая трубку, устроился рядом, повернувшись вполоборота, чтобы присматривать за багажом. Мириам медленно тронулась, дала полный газ.
— Разбудишь всех! — сказал я.
— Мне наплевать.
Мы поехали. Моя машина осталась покинутой там, под деревьями. Я храбро оставил Элиан и свой дом, но теперь мужество изменило мне. Оставить еще, как обломок кораблекрушения, мою машину?.. Я был готов заплакать! Внезапно ворвались ритмичные звуки тамтама, запела труба… Мириам включила радио. Под звуки меди и синкопы барабанов проплывал спокойный ночной пейзаж, низкие фермы, старые мельницы и заросли тамариска. Мириам вела машину без напряжения, слегка запрокинув голову и пальцами правой руки отбивая такт. Она была счастлива. Она увозила своего пленника. Мы проехали Лагериньер. На шоссе к Барбатру лежал легкий туман, облачка дымки поднимались над дорогой. Мириам пропустила развилку и указатель дороги на Гуа.
— Стоп, — сказал я. — Нужно было повернуть налево. Скрипнули тормоза. Машина остановилась, проехав метров пятьдесят.
— Тормоза паршивые, — заметил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24