— Даже не думал ни о чем таком прежде.
— Мы в жестоком мире, Митч. Хватай что можешь.
— Если Флойд считает, что ты нам нужен, — подхватил Теодор, — значит, делай так, как он говорит. Или мы тебе выпустим кишки.
Флойд отпустил руку Митча, и тот рассеянно потер больное место. Он ни на кого не смотрел и слышал неровное дыхание Теодора.
— Ладно, ладно, — сказал Митч. — Черт возьми, почему бы и нет?
Флойд улыбнулся:
— Вот так-то лучше. — Затем рассмеялся и весело спросил: — Ну разве я не чертов сукин сын, а?
Митч слегка вздрогнул и кивнул. Он знал, что ему делать. Освободится от них при первой возможности и сбежит.
Глава 4
Ранчо Эрла Коннистона занимало треть миллиона акров лугов, долин и предгорий.
Карла Оукли, прилетевшего на самолете Коннистона, в конце взлетно-посадочной полосы поджидал джип с мексиканским ковбоем за рулем. Однако четверть мили, разделяющие аэродром с основной резиденцией, они преодолевали чуть ли не целый час, разгоняя быков, заполонивших дорогу.
Дом Коннистона из высококачественного кирпича был построен в мавританском стиле и имел форму бумеранга. По всей длине его украшали арки, сводчатые переходы и тенистые веранды. Однако снаружи он скрывался за кронами высоких развесистых деревьев, которые были посажены двадцать пять лет назад и регулярно поливались два раза в неделю.
Карл Оукли, скромный молодой адвокат, встретил Коннистона, тридцатипятилетнего бизнесмена, двадцать три года назад. Травма колена, которую Коннистон получил, выступая за футбольную команду в колледже, не позволила ему служить в военное время, а поэтому уже к 1947 году он заложил основы своего будущего богатства, начав с небольшого дела по выпуску армейского обмундирования. В те дни у Коннистона были сверкающая улыбка, бойкость, упорство и очень большие амбиции. Это был широкоплечий и весьма мужественный человек. Мужественность подчеркивалась густыми волосами, покрывающими грудь, руки и ноги. Внушительный по габаритам тела, в свои тридцать пять он был в прекрасной форме. Внешность Эрла не была ни отталкивающей, ни безобразной, и все-таки он казался несколько неотесанным, грубоватым и суровым. В нем чувствовалось строгое достоинство, которое удерживало людей от того, чтобы похлопать его по спине или слегка подтолкнуть локтем. Со своими служащими и официантками Коннистон был суров.
Оукли с ним познакомился за игрой в покер. А к 1949 году уже выиграл для Коннистона два судебных процесса и стал просто необходим набирающему вес дельцу. Он рассказал ему о налоговых льготах для владельцев крупного рогатого скота и провел разведку на юго-западе страны, где в конце концов нашел подходящее поместье по сходной цене. После окончания войны в Корее Эрл Коннистон стал делиться и множиться, как финансовая амеба. Он был груб, настырен, несгибаем, словно медведь. И это ему помогало. Мощь его состояния пополнялась из недр всего мира: нефть из Техаса, сталь из Мичигана, лес и деревоперерабатывающие фабрики в Северной Калифорнии. Его пароходы бороздили все океаны, грузовики неслись по хайвеям, а тракторы трещали на огромных, принадлежавших компании фермах и ранчо от Флориды до Монтаны.
Оукли проделал вместе с Коннистоном весь путь. Его личное состояние при этом тоже сильно выросло: в результате огромного жалованья и щедрых премиальных. И если при этом его не совсем устраивало, что он по-прежнему оставался всего лишь служащим, то просто старался не показывать вида. Коннистон никогда не предлагал ему партнерства, а Оукли никогда не требовал этого. Но весь сложный внутренний механизм империи Коннистона исправно работал и был четко сбалансирован главным образом благодаря его искусству и одаренности. Карл прекрасно понимал, что он стал неким живым краеугольным камнем всей структуры. Они были друзьями, уважали таланты друг друга, как два генерала, один из которых планировал, а другой выполнял операции. И все же их отношения были настороженными, подточенными взаимным недоверием. Иногда, в приступах черного юмора, Оукли называл себя Распутиным при Коннистоне. У него не хватало духу свергнуть короля с трона, и в то же время он обладал такими опасными знаниями, что без него тоже нельзя было обойтись.
Сегодня Оукли добрался из Финикса до ранчо в общей сложности за два часа. Его встретила третья жена Коннистона Луиза и проводила в самую большую комнату для гостей, где он разделся и принял душ, приготовляясь к длинной, напряженной дневной работе. Встав перед зеркалом, Карл почесал живот, растянул губы, рассматривая свои крепкие зубы, и лениво подумал о том, что пора бы ему, пожалуй, жениться. Холостая сибаритская жизнь начинала сказываться — на талии и плечах появилась небольшая дряблость. Возможно, наилучшим вариантом было бы найти не слишком молодую, опытную женщину, пока он не полысел и не подурнел. Натягивая слаксы и надевая спортивную рубашку, Карл в который раз глянул в как-то составленный им список подходящих разведенных и незамужних женщин и сделал гримасу. Затем вышел в коридор с массивными стенами. Дом охлаждался семитонной кондиционирующей установкой, укрытой в зарослях олеандра позади плавательного бассейна.
Прошлепав мокасинами сто футов по ковру холла, Оукли вошел в огромную гостиную, где Луиза неторопливо составляла букет. Карла она или действительно не услышала, или притворялась, что не заметила, продолжая расхаживать вокруг вазы. Луиза почти все всегда делала обдуманно. Ей было только двадцать восемь. Коннистон встретил ее два года назад в Нью-Йорке, вскоре после развода со второй женой. Бывшая модель тогда мечтала стать актрисой. Оукли знал о ней больше, чем Коннистон, поскольку именно ему пришлось изучать прошлое Луизы, когда у Эрла появились насчет нее серьезные намерения. Луиза успела сняться лишь в нескольких рекламных роликах и была приглашена на роль инженю в паре с Генри Фонда в какой-то бродвейской чепухе, которая шла всего недель семь. Там-то Коннистон ее и увидел. Он вторгся в закулисную страну, вломился в гримерную Луизы и увлек ее, как футболист мяч.
У Коннистона была обычная для промышленного магната страсть к молоденьким женщинам, а еще он любил в них таланты. Его первая жена, мать Терри, была скрипачкой. Когда ее желание вернуться к своей профессии пересеклось со стремлением Коннистона иметь в доме декоративную и общительную хозяйку, брак разбился вдребезги. Вторая жена была художницей; ее работы были такими же яркими и кричащими, как она сама. Эрл хорошо заплатил профессору-искусствоведу, чтобы тот написал книгу о ее творчестве, но даже это не помогло холстам миссис Коннистон попасть в респектабельные галереи. В первой и единственной критической заметке о ней говорилось: «Что касается работ миссис Коннистон, то, если не брать в расчет страсть к ярким краскам, их можно охарактеризовать как посредственный экземпляр школы неоэкскреционалистов». Этот брак закис по той же причине, которая сегодня вызвала жесткое выражение на чувственном лице Луизы. У нее были крепкое тело, которое она поддерживала в форме благодаря ежедневным тренировкам у балетной стойки, густые, рыжевато-коричневые волосы и тонкие черты лица. Большие страстные глаза имели широкий диапазон оттенков, что поначалу ловко маскировало довольно посредственный ум. Это же делали медовый загар и превосходные длинные ноги. Одета Луиза была в виниловую мини-юбку и блузку без рукавов, которая льнула к бархатным изгибам ее тела.
Оукли подождал, когда она к нему повернется.
— О, Карл! Я не знала, что ты здесь. — Она вовсе не казалась удивленной.
— Выглядишь прекрасно, как всегда, — отозвался он.
Ее отрепетированная перед зеркалами улыбка быстро увяла.
— А я думала, что ты запрешься с ним на весь день и полночи...
— Действительно, нам нужно многое просмотреть, — подтвердил Оукли. — Максимально использовать мой короткий визит. Но скажи, мне показалось, ты чем-то раздражена. Что случилось?
— Это только... — начала Луиза и остановилась, слегка наклонив голову, как маленькая девочка, потом потрогала цветочный лепесток в вазе. — Он вернулся из Вашингтона еще в прошлую субботу, но не нашел времени даже поговорить со мной наедине.
Это было явно не то, что она собиралась и могла сказать.
— Постараюсь все исправить, — пообещал Оукли более из вежливости, чем честно. — Но ты ж его знаешь.
— Знаю, — кивнула она, не поднимая глаз.
— Ну, я пойду, — сказал Оукли и повернулся к кабинету.
— Подожди.
Он остановился и посмотрел на нее.
— Карл, ты ведь знал других его жен, Дороти и Марианну...
Вот уж о чем Оукли не хотел бы говорить!
— Не думаю, что это часть моей... — начал он.
— Я хочу спросить тебя кое о чем, — перебила его Луиза. — Почему распались эти браки?
— Уложиться в двадцать пять слов или меньше? — Попытался он отшутиться. — Ты же понимаешь, ответить не так просто. А может, и вообще не знаю настоящих причин. Почему бы тебе не спросить об этом самого Эрла?
— Было ли это пренебрежение?
— Пренебрежение? Чье? Что за сумасшедшая идея!
Ее лицо вытянулось. Отвернувшись и пряча глаза, Луиза пробормотала так тихо, что он едва уловил слова:
— Наши отношения ухудшаются с каждым месяцем. Он просто игнорирует меня. Никогда не скажет даже «доброй ночи». Что я должна делать? Скажи, Карл, что мне делать?
— Зачем меня спрашивать? — отреагировал он более резко, чем намеревался, но его разозлила ее игра — сейчас он не сомневался, что это, в конце концов, была игра, в которой ему отводилась жалкая роль доверчивой публики.
Но Луизу, казалось, не тронула его грубоватая реакция. Глухим голосом она спросила:
— Что с нами будет, Карл?
Он пожал плечами:
— Я юрист, а не предсказатель. Извини, что огрызнулся. Но уже много лет назад я научился держаться подальше от семейных неразберих других людей. Это не моя область юриспруденции. Посоветуйся с адвокатом по бракоразводным процессам. Но прежде всего почему бы тебе не поговорить с Эрлом?
— Я говорила. Только он не слушает. Как будто меня здесь нет.
— Прошу прощения, — неубедительно произнес Оукли, злясь на Коннистона за то, что он так бестактен (если это правда), равно как и на Луизу за то, что она пытается втянуть его в их отношения. Он подошел к двери кабинета и взялся за ручку.
— Его здесь нет. Он в офисе, — рассеянно сообщила она.
Он метнул на нее быстрый взгляд, которого она не заметила, так как, нагнувшись над цветами, старалась сдержать слезы. Карл подавил желание немедленно покинуть комнату, вместо этого подошел к Луизе быстрыми энергичными шагами и положил ей руку на плечи:
— Успокойся. Ну, успокойся.
— Ничего, я в порядке. Ты прав, это не твоя проблема, и я не имею права втягивать тебя в нее.
Он похлопал ее по руке, чувствуя себя дураком. Ее кожа была нежной и теплой; почувствовав напряжение, Оукли поспешно отступил. Подняв лицо, Луиза смотрела на него не мигая, ее грудь вздымалась и опадала вместе с дыханием. Если и это была игра, то действительно эффектная. Будучи не в состоянии сказать ей что-нибудь полезное, Оукли не без иронии улыбнулся и поторопился прочь. Ее упавший голос остановил его у двери:
— Если будет такая возможность, выясни, что я такое сделала, что его оскорбило.
— Конечно.
По прохладному коридору он прошел к офису и постучал. Прозвучал щелчок, и затем раздалось жужжание — у Коннистона на столе была кнопка, с помощью которой дверь открывалась автоматически. Отделанный дубом офис был его рабочим кабинетом. Оукли шагнул внутрь и насторожился. Кабинет у Эрла Коннистона служил для общения с друзьями, а офис — для чистого бизнеса. Итак, значит, предстоит не совсем обычный разговор.
Вдоль одной стены, облицованной дубовыми панелями, стояли шкафы с выдвижными ящиками, на другой висели Утрилло и маленький синий Пикассо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Мы в жестоком мире, Митч. Хватай что можешь.
— Если Флойд считает, что ты нам нужен, — подхватил Теодор, — значит, делай так, как он говорит. Или мы тебе выпустим кишки.
Флойд отпустил руку Митча, и тот рассеянно потер больное место. Он ни на кого не смотрел и слышал неровное дыхание Теодора.
— Ладно, ладно, — сказал Митч. — Черт возьми, почему бы и нет?
Флойд улыбнулся:
— Вот так-то лучше. — Затем рассмеялся и весело спросил: — Ну разве я не чертов сукин сын, а?
Митч слегка вздрогнул и кивнул. Он знал, что ему делать. Освободится от них при первой возможности и сбежит.
Глава 4
Ранчо Эрла Коннистона занимало треть миллиона акров лугов, долин и предгорий.
Карла Оукли, прилетевшего на самолете Коннистона, в конце взлетно-посадочной полосы поджидал джип с мексиканским ковбоем за рулем. Однако четверть мили, разделяющие аэродром с основной резиденцией, они преодолевали чуть ли не целый час, разгоняя быков, заполонивших дорогу.
Дом Коннистона из высококачественного кирпича был построен в мавританском стиле и имел форму бумеранга. По всей длине его украшали арки, сводчатые переходы и тенистые веранды. Однако снаружи он скрывался за кронами высоких развесистых деревьев, которые были посажены двадцать пять лет назад и регулярно поливались два раза в неделю.
Карл Оукли, скромный молодой адвокат, встретил Коннистона, тридцатипятилетнего бизнесмена, двадцать три года назад. Травма колена, которую Коннистон получил, выступая за футбольную команду в колледже, не позволила ему служить в военное время, а поэтому уже к 1947 году он заложил основы своего будущего богатства, начав с небольшого дела по выпуску армейского обмундирования. В те дни у Коннистона были сверкающая улыбка, бойкость, упорство и очень большие амбиции. Это был широкоплечий и весьма мужественный человек. Мужественность подчеркивалась густыми волосами, покрывающими грудь, руки и ноги. Внушительный по габаритам тела, в свои тридцать пять он был в прекрасной форме. Внешность Эрла не была ни отталкивающей, ни безобразной, и все-таки он казался несколько неотесанным, грубоватым и суровым. В нем чувствовалось строгое достоинство, которое удерживало людей от того, чтобы похлопать его по спине или слегка подтолкнуть локтем. Со своими служащими и официантками Коннистон был суров.
Оукли с ним познакомился за игрой в покер. А к 1949 году уже выиграл для Коннистона два судебных процесса и стал просто необходим набирающему вес дельцу. Он рассказал ему о налоговых льготах для владельцев крупного рогатого скота и провел разведку на юго-западе страны, где в конце концов нашел подходящее поместье по сходной цене. После окончания войны в Корее Эрл Коннистон стал делиться и множиться, как финансовая амеба. Он был груб, настырен, несгибаем, словно медведь. И это ему помогало. Мощь его состояния пополнялась из недр всего мира: нефть из Техаса, сталь из Мичигана, лес и деревоперерабатывающие фабрики в Северной Калифорнии. Его пароходы бороздили все океаны, грузовики неслись по хайвеям, а тракторы трещали на огромных, принадлежавших компании фермах и ранчо от Флориды до Монтаны.
Оукли проделал вместе с Коннистоном весь путь. Его личное состояние при этом тоже сильно выросло: в результате огромного жалованья и щедрых премиальных. И если при этом его не совсем устраивало, что он по-прежнему оставался всего лишь служащим, то просто старался не показывать вида. Коннистон никогда не предлагал ему партнерства, а Оукли никогда не требовал этого. Но весь сложный внутренний механизм империи Коннистона исправно работал и был четко сбалансирован главным образом благодаря его искусству и одаренности. Карл прекрасно понимал, что он стал неким живым краеугольным камнем всей структуры. Они были друзьями, уважали таланты друг друга, как два генерала, один из которых планировал, а другой выполнял операции. И все же их отношения были настороженными, подточенными взаимным недоверием. Иногда, в приступах черного юмора, Оукли называл себя Распутиным при Коннистоне. У него не хватало духу свергнуть короля с трона, и в то же время он обладал такими опасными знаниями, что без него тоже нельзя было обойтись.
Сегодня Оукли добрался из Финикса до ранчо в общей сложности за два часа. Его встретила третья жена Коннистона Луиза и проводила в самую большую комнату для гостей, где он разделся и принял душ, приготовляясь к длинной, напряженной дневной работе. Встав перед зеркалом, Карл почесал живот, растянул губы, рассматривая свои крепкие зубы, и лениво подумал о том, что пора бы ему, пожалуй, жениться. Холостая сибаритская жизнь начинала сказываться — на талии и плечах появилась небольшая дряблость. Возможно, наилучшим вариантом было бы найти не слишком молодую, опытную женщину, пока он не полысел и не подурнел. Натягивая слаксы и надевая спортивную рубашку, Карл в который раз глянул в как-то составленный им список подходящих разведенных и незамужних женщин и сделал гримасу. Затем вышел в коридор с массивными стенами. Дом охлаждался семитонной кондиционирующей установкой, укрытой в зарослях олеандра позади плавательного бассейна.
Прошлепав мокасинами сто футов по ковру холла, Оукли вошел в огромную гостиную, где Луиза неторопливо составляла букет. Карла она или действительно не услышала, или притворялась, что не заметила, продолжая расхаживать вокруг вазы. Луиза почти все всегда делала обдуманно. Ей было только двадцать восемь. Коннистон встретил ее два года назад в Нью-Йорке, вскоре после развода со второй женой. Бывшая модель тогда мечтала стать актрисой. Оукли знал о ней больше, чем Коннистон, поскольку именно ему пришлось изучать прошлое Луизы, когда у Эрла появились насчет нее серьезные намерения. Луиза успела сняться лишь в нескольких рекламных роликах и была приглашена на роль инженю в паре с Генри Фонда в какой-то бродвейской чепухе, которая шла всего недель семь. Там-то Коннистон ее и увидел. Он вторгся в закулисную страну, вломился в гримерную Луизы и увлек ее, как футболист мяч.
У Коннистона была обычная для промышленного магната страсть к молоденьким женщинам, а еще он любил в них таланты. Его первая жена, мать Терри, была скрипачкой. Когда ее желание вернуться к своей профессии пересеклось со стремлением Коннистона иметь в доме декоративную и общительную хозяйку, брак разбился вдребезги. Вторая жена была художницей; ее работы были такими же яркими и кричащими, как она сама. Эрл хорошо заплатил профессору-искусствоведу, чтобы тот написал книгу о ее творчестве, но даже это не помогло холстам миссис Коннистон попасть в респектабельные галереи. В первой и единственной критической заметке о ней говорилось: «Что касается работ миссис Коннистон, то, если не брать в расчет страсть к ярким краскам, их можно охарактеризовать как посредственный экземпляр школы неоэкскреционалистов». Этот брак закис по той же причине, которая сегодня вызвала жесткое выражение на чувственном лице Луизы. У нее были крепкое тело, которое она поддерживала в форме благодаря ежедневным тренировкам у балетной стойки, густые, рыжевато-коричневые волосы и тонкие черты лица. Большие страстные глаза имели широкий диапазон оттенков, что поначалу ловко маскировало довольно посредственный ум. Это же делали медовый загар и превосходные длинные ноги. Одета Луиза была в виниловую мини-юбку и блузку без рукавов, которая льнула к бархатным изгибам ее тела.
Оукли подождал, когда она к нему повернется.
— О, Карл! Я не знала, что ты здесь. — Она вовсе не казалась удивленной.
— Выглядишь прекрасно, как всегда, — отозвался он.
Ее отрепетированная перед зеркалами улыбка быстро увяла.
— А я думала, что ты запрешься с ним на весь день и полночи...
— Действительно, нам нужно многое просмотреть, — подтвердил Оукли. — Максимально использовать мой короткий визит. Но скажи, мне показалось, ты чем-то раздражена. Что случилось?
— Это только... — начала Луиза и остановилась, слегка наклонив голову, как маленькая девочка, потом потрогала цветочный лепесток в вазе. — Он вернулся из Вашингтона еще в прошлую субботу, но не нашел времени даже поговорить со мной наедине.
Это было явно не то, что она собиралась и могла сказать.
— Постараюсь все исправить, — пообещал Оукли более из вежливости, чем честно. — Но ты ж его знаешь.
— Знаю, — кивнула она, не поднимая глаз.
— Ну, я пойду, — сказал Оукли и повернулся к кабинету.
— Подожди.
Он остановился и посмотрел на нее.
— Карл, ты ведь знал других его жен, Дороти и Марианну...
Вот уж о чем Оукли не хотел бы говорить!
— Не думаю, что это часть моей... — начал он.
— Я хочу спросить тебя кое о чем, — перебила его Луиза. — Почему распались эти браки?
— Уложиться в двадцать пять слов или меньше? — Попытался он отшутиться. — Ты же понимаешь, ответить не так просто. А может, и вообще не знаю настоящих причин. Почему бы тебе не спросить об этом самого Эрла?
— Было ли это пренебрежение?
— Пренебрежение? Чье? Что за сумасшедшая идея!
Ее лицо вытянулось. Отвернувшись и пряча глаза, Луиза пробормотала так тихо, что он едва уловил слова:
— Наши отношения ухудшаются с каждым месяцем. Он просто игнорирует меня. Никогда не скажет даже «доброй ночи». Что я должна делать? Скажи, Карл, что мне делать?
— Зачем меня спрашивать? — отреагировал он более резко, чем намеревался, но его разозлила ее игра — сейчас он не сомневался, что это, в конце концов, была игра, в которой ему отводилась жалкая роль доверчивой публики.
Но Луизу, казалось, не тронула его грубоватая реакция. Глухим голосом она спросила:
— Что с нами будет, Карл?
Он пожал плечами:
— Я юрист, а не предсказатель. Извини, что огрызнулся. Но уже много лет назад я научился держаться подальше от семейных неразберих других людей. Это не моя область юриспруденции. Посоветуйся с адвокатом по бракоразводным процессам. Но прежде всего почему бы тебе не поговорить с Эрлом?
— Я говорила. Только он не слушает. Как будто меня здесь нет.
— Прошу прощения, — неубедительно произнес Оукли, злясь на Коннистона за то, что он так бестактен (если это правда), равно как и на Луизу за то, что она пытается втянуть его в их отношения. Он подошел к двери кабинета и взялся за ручку.
— Его здесь нет. Он в офисе, — рассеянно сообщила она.
Он метнул на нее быстрый взгляд, которого она не заметила, так как, нагнувшись над цветами, старалась сдержать слезы. Карл подавил желание немедленно покинуть комнату, вместо этого подошел к Луизе быстрыми энергичными шагами и положил ей руку на плечи:
— Успокойся. Ну, успокойся.
— Ничего, я в порядке. Ты прав, это не твоя проблема, и я не имею права втягивать тебя в нее.
Он похлопал ее по руке, чувствуя себя дураком. Ее кожа была нежной и теплой; почувствовав напряжение, Оукли поспешно отступил. Подняв лицо, Луиза смотрела на него не мигая, ее грудь вздымалась и опадала вместе с дыханием. Если и это была игра, то действительно эффектная. Будучи не в состоянии сказать ей что-нибудь полезное, Оукли не без иронии улыбнулся и поторопился прочь. Ее упавший голос остановил его у двери:
— Если будет такая возможность, выясни, что я такое сделала, что его оскорбило.
— Конечно.
По прохладному коридору он прошел к офису и постучал. Прозвучал щелчок, и затем раздалось жужжание — у Коннистона на столе была кнопка, с помощью которой дверь открывалась автоматически. Отделанный дубом офис был его рабочим кабинетом. Оукли шагнул внутрь и насторожился. Кабинет у Эрла Коннистона служил для общения с друзьями, а офис — для чистого бизнеса. Итак, значит, предстоит не совсем обычный разговор.
Вдоль одной стены, облицованной дубовыми панелями, стояли шкафы с выдвижными ящиками, на другой висели Утрилло и маленький синий Пикассо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27