Я твердо решил вести себя прилично и не возникать. Хотел, так сказать, показать дочери Альберты пример нашего утонченного воспитания. К сожалению, я переоценил свои возможности...
На полянке перед домом меня встретил брат помолвленного. Он по протекции брата когда-то проработал у нас пару дней, пока не уволился добровольно от щемящего чувства собственной бесполезности, но на этой полянке мы пришли в чарующее состояние шапочного знакомства. Ведь это так важно: в чужом доме, на званом обеде, среди человек сорока совершенно чужих индивидов – повстречать родную рожу. Братец был человеком творческим, артистом – со всеми вытекающими из этого недостатками. Он был алкоголик, наркоман, профессиональный стриптизер. В свое время престарелые девчонки из нашей конторы, сходив на его представление, почему-то были страшно разочарованы, хотя неприлично вздыхали даже тогда, когда я, распарившись, снимал в офисе свитер. А я ведь по комплекции весьма туго набитый мешок, уж не знаю с чем, тогда как братец помолвленного – весьма завидный мужчина... Короче, так и не понятно, чем этот братец так их разочаровал. Может быть, хронической нетрезвостью? Вот и в день помолвки он уже прилично набрался и с трудом стоял на ногах.
По традиции во всяком приличном канадском семействе непременно должен быть кто-нибудь, составляющий позор семьи, червоточину, неудачный выстрел папаши семейства называйте, как хотите, и брат помолвленного вполне подходил на эту роль. Только не обвиняйте меня в остром приступе человеконедолюбия, – я просто сухо сообщаю, что видел, так сказать, созерцал, наблюдал, и пытаюсь сохранять холодную объективность. Тем более, что именно в тот день я твердо решил вести себя спокойно, а значит, пассивно и созерцательно.
Но не тут-то было.
Видите ли, размеренно поговорить о погоде мне еще ни разу не удавалось. Вечно из простого обмена ничего не значащими фразами у меня выходит какой-нибудь пренеприятный диспут.
– Сегодня теплый день, не правда ли? – приветливо прощупала меня щуплая старушка привычными, а потому ловкими щупальцами стандартного светского разговора. Этот тип разговора именуют «small talk», а я называю его «разговор по-маленькому».
– Да, погода замечательная – не то, что вчера... Вчера ведь была страшная жара! – охотно ответил я, вполне гордый тем, что вот же, могу вести приличный разговор, не вникая во всякие неудобства общения с незнакомцами, но тут же добавил: – Не иначе вчера было жарко из-за глобального потепления!
– Ну, нам это, пожалуй, не грозит, у нас очень суровые зимы...
– А я думаю, что зимы в этом году вообще не будет. Я ведь горячий сторонник глобального потепления!
Подобное заявление было воспринято как неслыханная бестактность, хотя, наверное, я просто пошутил.
– Но ведь тогда Нью-Йорк пойдет ко дну! – некстати вмешался абсолютно серый гражданин.
– Ну и фиг с ним... Пусть! – уже серьезно ответил я.
– Так вы террорист? – в свою очередь на полном серьезе пошутил тот же тип в сером.
Все оглянулись на его резкую обличающую фразу. Пьяненький брат помолвленного мгновенно протрезвел и выразительно икнул. Все смотрели на меня выжидающе, будто ждали, что я вот-вот примусь испускать истошные экстремистские возгласы и попытаюсь взорвать себя при всем честном народе.
– Мммм... – веско заметил я в свое оправдание, но эта реплика не удовлетворила собравшихся. Нужно было как-то пояснить мое заявление насчет допустимости утопления внеэпохального мегаполиса, коим является Большое Яблоко, – город, который никогда не спит, и проч., и проч., и проч.; город, на котором печати уже негде ставить; короче, наш грозный отец Нью-Йорк-на-Дону, наш Ростов-на-Гудзоне... Все смешалось в душе иммигранта...
– Дело в том, – промолвил я, закашлявшись и запинаясь, – дело в том, – повторил я, смелея, – что я не люблю больших городов... Я вообще страдаю неврозом, меня охватывает паника при большом собрании народа...
– Неубедительно, – вздохнул серый человек, обводя взглядом собравшуюся толпу гостей – Мы не наблюдаем у вас никаких признаков паники! Скорее, паниковать следует нам!
Почему-то этой фразой мой серый судья слегка разрядил обстановку. Мама помолвленного, проходя мимо, бросила на меня испепеляющий взгляд и процедила:
– Вы никуда не торопитесь? Неужели даже на обед не останетесь?
Несмотря на то что супруга основательно подготовила меня к званому обеду, накормив пельменями, чтобы я в очередной раз не опозорился и не объел несчастных гостей, мне все же очень хотелось закусить, и я твердо успокоил мамашу, что обедать останусь пренепременно!
Обед меня разочаровал. Несколько тарелок с нарезанной тонкими ломтиками колбасой не могли именоваться гордым именем «званый обед». Уж не знаю, какие глубины врожденной цивилизованности помогли мне промолчать хотя бы по этому поводу. Видимо, конфуз с утоплением Нью-Йорка подействовал на меня облагораживающе, и я молча уединился со своей тарелкой, наполненной более чем скромной снедью. Усевшись по другую сторону бассейна, подальше от основного костяка гостей, я надеялся поклевать, что Бог послал, а там уж незаметно и простодушно ретироваться. Но тут ко мне снова подсел мой серый человек. Дело в том, что помолвленный сообщил ему, что я писатель и один из умнейших людей. Он часто мне говорил об этом, но я не расценивал это как комплимент, – во-первых, потому, что я не считаю себя умным, во-вторых, потому, что по сравнению с местным населением и утюг может прослыть мудрецом. Между тем серый человек никак не мог успокоится. Ему очень хотелось меня разоблачить в неумности и нахрапистом авантюризме. Он опять стал расспрашивать о моем роде занятий и о воззрениях на мир и прочую окружающую среду.
Я неохотно выдал все свои парадоксальные мысли, шокируя серого каждым новым постулатом.
– Федеральное правительство нужно упразднить, – заявил я, выплевывая косточку от маслины. – Вы знаете, я очень люблю маслины... И совершенно не люблю всякого рода правительства. Это странно, не правда ли?
– Так вы не только террорист, но и сепаратист?
От такого вывода я поперхнулся прохладительным напитком. Над нами вновь нависла вязкая туча непонимания.
– Ну, дело в том, что граф Петр Кропоткин, отец анархизма, заявлял...
– Так вы еще и анархист? – в ужасе залопотала откуда ни возьмись подсевшая к нам жена серого гражданина.
Почувствовав, что на меня завтра же донесут властям, я отставил тарелку и занудил свой обычный бредовый монолог, начав от печки, то есть от глобального потепления. Логика моих бредней заключалась в том, что бороться с глобальным изменением климата – это утопия, что, например, и на Марсе идет потепление, и это свидетельствует о том, что причины этих явлений лежат вне нашей досягаемости. Я говорил, что со временем нужно разукрупнять крупные города, что жить, учиться и работать должен позволить людям Интернет дистанционно, что не всем в обществе нужно работать, потому что автоматизация и компьютеризация приводят к тому, что дешевле основной массе людей платить пособия, чем пытаться создавать для них дорогостоящие и бесполезные для общества рабочие места...
– А что же будут делать бездельники? – не унимался серый.
– Их нужно воспитывать и занимать всякими искусствами...
– Утопия! От того, что мы имеем в настоящее время, к такому никогда нельзя прийти...
– Не спорю... Ну, нужно хотя бы выбрать направление...
Я еще много о чем говорил. Серый человек с супругой теперь слушали не перебивая. Их дыхание было по-прежнему неровным, но мне показалось, что теперь они не считают, что я опасный элемент, и, возможно, не пойдут доносить на меня властям, разве что потолкуют на мой счет с местным психиатром...
Поняв, какой эффект имеют мои проповеди, я снова заговорил о неврозе и своей неуравновешенности и попытался мягко смотать удочки затянувшегося разговора.
Обстановку помог разрядить к тому времени уже в доску пьяный братец помолвленного. Он дважды бросался в полном обмундировнаии в бассейн, делая внушительные пируэты, от чего несколько деток, ставших невольными свидетелями этой сцены, получили долгоиграющую душевную травму, и их матушки лет через десять будут удивляться – и отчего повзрослевшие детки страдают водобоязнью?
Свое выступление пловец завершил третьим погружением в бассейн, на этот раз совершенном с целью извлечь со дна пластиковую черепаху. Но поскльку пьяный дядя нырнул с зажженной сигаретой, младенец, для которого, по всей видимости, и предназначался улов, очень разволновался, и когда чародей вынырнул (опять же с сигаретой в зубах) и предложил малышу трофейную черепаху, карапуз строго стукнул его по руке и убежал к маме, а черепаха осталась никчемно обсыхать у кромки вдрызг прохлорированной воды.
Потом братец, издавая запах хлорки, пошел извиняться перед помолвленным за пьяное представление, но тот, хоть и злился, как водится, процедил сквозь зубы, что все, мол, в порядке, братишка...
Будущая жинка нашего помолвленного оказалась бабой упорной и внушительной. Никому не удавалось закабалить вольное канадское сердце холостяка, но простой девушке с ранчо это, как ни странно, удалось...
– Слушай, – интимным шепотом заговорил я с этим кандидатом на скоропостижное брачевание. – Где ты нашел это сокровище?
Далее последовала стандартная история любви, которую я сразу позабыл и посему не могу привести здесь, на бумаге. Это было что-то вроде: она меня задела веслом, а я ее случайно огрел лыжной палкой... Это довольно распространенный способ знакомства у местного населения. История заканчивалась тем, что помолвленные скоро купят собственное ранчо и будут выращивать коров.
– Но ведь ты ненавидишь животных? – возразил я.
– Нет, я теперь нормально к ним отношусь... Ведь ранчо будет обширным, и они будут пастись где-то далеко...
– Мечты, мечты... Где ваша кислость... – вздохнул я. Пропадал парень, вольная душа... Теперь остаток жизни он будет подбирать навоз за коровами и ходить на цыпочках перед своей женой-ковбойкой.
Настало время прощаться, и я, следуя вычитанным принципам хорошего поведения, чинно подошел к группе стариков, чтобы отблагодарить за прекрасный вечер. Честно говоря, мне хотелось попрощаться только с бабушкой брачующегося, но я забыл, кто из них его бабушка, и стал прощаться со всеми. Меня обдали угрюмыми взглядами. Тогда я обратился к обвивающемуся вокруг заборчика братцу помолвленного:
– Ну, ты уже просох?
Вопрос прозвучал двояко... Имелось в виду простое физическое обсыхание после многократного погружения в бассейн. Но мой вопрос можно было истолковать и как язвительность в отношении его пьянства. От этого все смутились, а я, довольный, что соблюл приличия, отправился попрощаться с молодежью. Взгляд, которым меня проводила молодежь, заставил подумать о том, что, с одной стороны, яблоко от яблони недалеко падает, а с другой – что, пожалуй, неприветливость усиливается у местного населения от поколения к поколению...
Я заявил на прощанье, что самое лучшее, чем можно заняться в жизни, – это делать детей. Таково было мое последнее наставление, после чего я степенно удалился. Думаю, эта компания больше не будет утруждать меня своими приглашениями...
Вообще шокировать окружающих стало для меня буквально второй натурой. Не далее как вчера я приобрел огрмную деревянную ложку, вырубленную из коряги. Мне очень хотелось попробовать похлебать из нее борщ. Ну бывают у людей разные извращения – не обязательно же их повсеместно афишировать? Так нет же – за столом, когда не только все домашние собрались, но даже и гости присоединились , я гордо извлек свою ложку и принялся шумно прихлебывать борщ из тарелки, чей диаметр лишь немногим уступал диаметру моей ложки... За столом повисло молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
На полянке перед домом меня встретил брат помолвленного. Он по протекции брата когда-то проработал у нас пару дней, пока не уволился добровольно от щемящего чувства собственной бесполезности, но на этой полянке мы пришли в чарующее состояние шапочного знакомства. Ведь это так важно: в чужом доме, на званом обеде, среди человек сорока совершенно чужих индивидов – повстречать родную рожу. Братец был человеком творческим, артистом – со всеми вытекающими из этого недостатками. Он был алкоголик, наркоман, профессиональный стриптизер. В свое время престарелые девчонки из нашей конторы, сходив на его представление, почему-то были страшно разочарованы, хотя неприлично вздыхали даже тогда, когда я, распарившись, снимал в офисе свитер. А я ведь по комплекции весьма туго набитый мешок, уж не знаю с чем, тогда как братец помолвленного – весьма завидный мужчина... Короче, так и не понятно, чем этот братец так их разочаровал. Может быть, хронической нетрезвостью? Вот и в день помолвки он уже прилично набрался и с трудом стоял на ногах.
По традиции во всяком приличном канадском семействе непременно должен быть кто-нибудь, составляющий позор семьи, червоточину, неудачный выстрел папаши семейства называйте, как хотите, и брат помолвленного вполне подходил на эту роль. Только не обвиняйте меня в остром приступе человеконедолюбия, – я просто сухо сообщаю, что видел, так сказать, созерцал, наблюдал, и пытаюсь сохранять холодную объективность. Тем более, что именно в тот день я твердо решил вести себя спокойно, а значит, пассивно и созерцательно.
Но не тут-то было.
Видите ли, размеренно поговорить о погоде мне еще ни разу не удавалось. Вечно из простого обмена ничего не значащими фразами у меня выходит какой-нибудь пренеприятный диспут.
– Сегодня теплый день, не правда ли? – приветливо прощупала меня щуплая старушка привычными, а потому ловкими щупальцами стандартного светского разговора. Этот тип разговора именуют «small talk», а я называю его «разговор по-маленькому».
– Да, погода замечательная – не то, что вчера... Вчера ведь была страшная жара! – охотно ответил я, вполне гордый тем, что вот же, могу вести приличный разговор, не вникая во всякие неудобства общения с незнакомцами, но тут же добавил: – Не иначе вчера было жарко из-за глобального потепления!
– Ну, нам это, пожалуй, не грозит, у нас очень суровые зимы...
– А я думаю, что зимы в этом году вообще не будет. Я ведь горячий сторонник глобального потепления!
Подобное заявление было воспринято как неслыханная бестактность, хотя, наверное, я просто пошутил.
– Но ведь тогда Нью-Йорк пойдет ко дну! – некстати вмешался абсолютно серый гражданин.
– Ну и фиг с ним... Пусть! – уже серьезно ответил я.
– Так вы террорист? – в свою очередь на полном серьезе пошутил тот же тип в сером.
Все оглянулись на его резкую обличающую фразу. Пьяненький брат помолвленного мгновенно протрезвел и выразительно икнул. Все смотрели на меня выжидающе, будто ждали, что я вот-вот примусь испускать истошные экстремистские возгласы и попытаюсь взорвать себя при всем честном народе.
– Мммм... – веско заметил я в свое оправдание, но эта реплика не удовлетворила собравшихся. Нужно было как-то пояснить мое заявление насчет допустимости утопления внеэпохального мегаполиса, коим является Большое Яблоко, – город, который никогда не спит, и проч., и проч., и проч.; город, на котором печати уже негде ставить; короче, наш грозный отец Нью-Йорк-на-Дону, наш Ростов-на-Гудзоне... Все смешалось в душе иммигранта...
– Дело в том, – промолвил я, закашлявшись и запинаясь, – дело в том, – повторил я, смелея, – что я не люблю больших городов... Я вообще страдаю неврозом, меня охватывает паника при большом собрании народа...
– Неубедительно, – вздохнул серый человек, обводя взглядом собравшуюся толпу гостей – Мы не наблюдаем у вас никаких признаков паники! Скорее, паниковать следует нам!
Почему-то этой фразой мой серый судья слегка разрядил обстановку. Мама помолвленного, проходя мимо, бросила на меня испепеляющий взгляд и процедила:
– Вы никуда не торопитесь? Неужели даже на обед не останетесь?
Несмотря на то что супруга основательно подготовила меня к званому обеду, накормив пельменями, чтобы я в очередной раз не опозорился и не объел несчастных гостей, мне все же очень хотелось закусить, и я твердо успокоил мамашу, что обедать останусь пренепременно!
Обед меня разочаровал. Несколько тарелок с нарезанной тонкими ломтиками колбасой не могли именоваться гордым именем «званый обед». Уж не знаю, какие глубины врожденной цивилизованности помогли мне промолчать хотя бы по этому поводу. Видимо, конфуз с утоплением Нью-Йорка подействовал на меня облагораживающе, и я молча уединился со своей тарелкой, наполненной более чем скромной снедью. Усевшись по другую сторону бассейна, подальше от основного костяка гостей, я надеялся поклевать, что Бог послал, а там уж незаметно и простодушно ретироваться. Но тут ко мне снова подсел мой серый человек. Дело в том, что помолвленный сообщил ему, что я писатель и один из умнейших людей. Он часто мне говорил об этом, но я не расценивал это как комплимент, – во-первых, потому, что я не считаю себя умным, во-вторых, потому, что по сравнению с местным населением и утюг может прослыть мудрецом. Между тем серый человек никак не мог успокоится. Ему очень хотелось меня разоблачить в неумности и нахрапистом авантюризме. Он опять стал расспрашивать о моем роде занятий и о воззрениях на мир и прочую окружающую среду.
Я неохотно выдал все свои парадоксальные мысли, шокируя серого каждым новым постулатом.
– Федеральное правительство нужно упразднить, – заявил я, выплевывая косточку от маслины. – Вы знаете, я очень люблю маслины... И совершенно не люблю всякого рода правительства. Это странно, не правда ли?
– Так вы не только террорист, но и сепаратист?
От такого вывода я поперхнулся прохладительным напитком. Над нами вновь нависла вязкая туча непонимания.
– Ну, дело в том, что граф Петр Кропоткин, отец анархизма, заявлял...
– Так вы еще и анархист? – в ужасе залопотала откуда ни возьмись подсевшая к нам жена серого гражданина.
Почувствовав, что на меня завтра же донесут властям, я отставил тарелку и занудил свой обычный бредовый монолог, начав от печки, то есть от глобального потепления. Логика моих бредней заключалась в том, что бороться с глобальным изменением климата – это утопия, что, например, и на Марсе идет потепление, и это свидетельствует о том, что причины этих явлений лежат вне нашей досягаемости. Я говорил, что со временем нужно разукрупнять крупные города, что жить, учиться и работать должен позволить людям Интернет дистанционно, что не всем в обществе нужно работать, потому что автоматизация и компьютеризация приводят к тому, что дешевле основной массе людей платить пособия, чем пытаться создавать для них дорогостоящие и бесполезные для общества рабочие места...
– А что же будут делать бездельники? – не унимался серый.
– Их нужно воспитывать и занимать всякими искусствами...
– Утопия! От того, что мы имеем в настоящее время, к такому никогда нельзя прийти...
– Не спорю... Ну, нужно хотя бы выбрать направление...
Я еще много о чем говорил. Серый человек с супругой теперь слушали не перебивая. Их дыхание было по-прежнему неровным, но мне показалось, что теперь они не считают, что я опасный элемент, и, возможно, не пойдут доносить на меня властям, разве что потолкуют на мой счет с местным психиатром...
Поняв, какой эффект имеют мои проповеди, я снова заговорил о неврозе и своей неуравновешенности и попытался мягко смотать удочки затянувшегося разговора.
Обстановку помог разрядить к тому времени уже в доску пьяный братец помолвленного. Он дважды бросался в полном обмундировнаии в бассейн, делая внушительные пируэты, от чего несколько деток, ставших невольными свидетелями этой сцены, получили долгоиграющую душевную травму, и их матушки лет через десять будут удивляться – и отчего повзрослевшие детки страдают водобоязнью?
Свое выступление пловец завершил третьим погружением в бассейн, на этот раз совершенном с целью извлечь со дна пластиковую черепаху. Но поскльку пьяный дядя нырнул с зажженной сигаретой, младенец, для которого, по всей видимости, и предназначался улов, очень разволновался, и когда чародей вынырнул (опять же с сигаретой в зубах) и предложил малышу трофейную черепаху, карапуз строго стукнул его по руке и убежал к маме, а черепаха осталась никчемно обсыхать у кромки вдрызг прохлорированной воды.
Потом братец, издавая запах хлорки, пошел извиняться перед помолвленным за пьяное представление, но тот, хоть и злился, как водится, процедил сквозь зубы, что все, мол, в порядке, братишка...
Будущая жинка нашего помолвленного оказалась бабой упорной и внушительной. Никому не удавалось закабалить вольное канадское сердце холостяка, но простой девушке с ранчо это, как ни странно, удалось...
– Слушай, – интимным шепотом заговорил я с этим кандидатом на скоропостижное брачевание. – Где ты нашел это сокровище?
Далее последовала стандартная история любви, которую я сразу позабыл и посему не могу привести здесь, на бумаге. Это было что-то вроде: она меня задела веслом, а я ее случайно огрел лыжной палкой... Это довольно распространенный способ знакомства у местного населения. История заканчивалась тем, что помолвленные скоро купят собственное ранчо и будут выращивать коров.
– Но ведь ты ненавидишь животных? – возразил я.
– Нет, я теперь нормально к ним отношусь... Ведь ранчо будет обширным, и они будут пастись где-то далеко...
– Мечты, мечты... Где ваша кислость... – вздохнул я. Пропадал парень, вольная душа... Теперь остаток жизни он будет подбирать навоз за коровами и ходить на цыпочках перед своей женой-ковбойкой.
Настало время прощаться, и я, следуя вычитанным принципам хорошего поведения, чинно подошел к группе стариков, чтобы отблагодарить за прекрасный вечер. Честно говоря, мне хотелось попрощаться только с бабушкой брачующегося, но я забыл, кто из них его бабушка, и стал прощаться со всеми. Меня обдали угрюмыми взглядами. Тогда я обратился к обвивающемуся вокруг заборчика братцу помолвленного:
– Ну, ты уже просох?
Вопрос прозвучал двояко... Имелось в виду простое физическое обсыхание после многократного погружения в бассейн. Но мой вопрос можно было истолковать и как язвительность в отношении его пьянства. От этого все смутились, а я, довольный, что соблюл приличия, отправился попрощаться с молодежью. Взгляд, которым меня проводила молодежь, заставил подумать о том, что, с одной стороны, яблоко от яблони недалеко падает, а с другой – что, пожалуй, неприветливость усиливается у местного населения от поколения к поколению...
Я заявил на прощанье, что самое лучшее, чем можно заняться в жизни, – это делать детей. Таково было мое последнее наставление, после чего я степенно удалился. Думаю, эта компания больше не будет утруждать меня своими приглашениями...
Вообще шокировать окружающих стало для меня буквально второй натурой. Не далее как вчера я приобрел огрмную деревянную ложку, вырубленную из коряги. Мне очень хотелось попробовать похлебать из нее борщ. Ну бывают у людей разные извращения – не обязательно же их повсеместно афишировать? Так нет же – за столом, когда не только все домашние собрались, но даже и гости присоединились , я гордо извлек свою ложку и принялся шумно прихлебывать борщ из тарелки, чей диаметр лишь немногим уступал диаметру моей ложки... За столом повисло молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26