– Какого черта я тебе все это рассказываю! Ты, наверно, и не понял ничего!
Молодой человек из провинции улыбнулся почти умоляюще. У него текли слюнки, как у обедающего за табльдотом, которого оставили без десерта (апельсина или компота из айвы и т. п.).
– Продолжай, Сирило, я у тебя учусь! Но Сирило не захотел продолжать.
– Послушай, Маноло, принеси еще кофе.
Маноло, который на то здесь и был поставлен, ответил:
– Сейчас, дон Сирило, на то мы здесь и поставлены! Сирило уставился на молодого человека из провинции; он смотрел ему в глаза. Глаза у молодого человека из провинции были самые обычные, карие.
– Когда я получу гонорар за роман, который заказал мне дон Серафин, я угощу тебя крокетками из трески.
Молодой человек из провинции тайком потрогал свой кадык, придав лицу важное выражение фокусника.
– Спасибо.
– Не за что. Я это сделаю с большим удовольствием…
VII
Исиндро Хиль Сируэло, он же Кандидо Кальсадо Бустос, Канкальбус, Пакито, Хулито, молодой человек из провинции, разносторонне одаренный, который борется за свой триумф в Мидриде, и т. д., состоит в любовной связи с Росауритой Руис де Ласаро, пенсионеркой, вдовой дона Леонсио Кироса Родри-геса, коммерсанта, бывшего владельцем салотопенного завода и лавочки бакалейных и колониальных товаров высшего качества. Кузина Рената выходила из себя.
– Но, дорогая, тебе-то какое дело?
– Как это какое дело, разве ты мне не кузен?
В Артистическом кафе любовь Исидро и Росауриты никого особенно не волнует.
– Врач велел ей жить половой жизнью, иначе у нее заболит щитовидка.
– По-моему, она поступает правильно. Главное – здоровье.
Исидро Хиль Сируэло подарил Росаурите акварель, которую ему, в свою очередь, подарил бородатый художник, похожий на служку-еретика. Этот художник приходил иногда в кафе и клянчил дуро у первого попавшегося посетителя.
– Нравится тебе?
– Очень, моя прелесть.
Акварель изображала тореро, делающего веронику перед быком, у которого вместо головы был человеческий череп. Очень оригинальная акварель.
– Правда, она в высшей степени оригинальна?
– Разумеется! Какой может быть разговор!
Росаурита подарила Исидро Хилю Сируэло запонки с эмблемой футбольной команды «Реал Мадрид».
– Нравится тебе?
– Очень, моя кошечка.
Несмотря на разницу в возрасте, Исидро обращался с Ро-сауритой запросто.
– Правда, они в высшей степени оригинальны?
– Разумеется, какой может быть разговор!
– Я купила их для тебя, моя любовь, все время думая о тебе. Как только я получила пенсию, я отложила несколько песет и сказала себе: эти деньги священны, на них я куплю подарок моему милому, скромный подарок, но который всегда будет при нем.
– Росаурита…
Росаурита склонила голову на груду пальто рядом с ней. От пальто пахло сырым курятником.
– Любовь моя…
По утрам у чистильщиков обуви вид почти домашний, вид бедных родственников, которым надо выхлопотать путевку в туберкулезный санатории для старшей девочки.
– Почистить? Наведу блеск!
Чистильщики обуви по утрам проверяют свою совесть и не находят больших грехов.
– Чищу ботинки! Прикажете?
По утрам, до часу или до полвторого, чистильщики отворачиваются и сморкаются звучно, но стыдливо.
Кузина Рената однажды утром явилась в кафе и попросила у чистильщика пачку сигарет.
– Нет, «Честерфилд».
– Пожалуйста, сеньорита.
– Хорошо, передайте их вон тому господину. Тому, что сидит с толстухой, у которой жирная кожа и которая могла бы быть моей матерью, если бы господь не избавил меня от такой горькой судьбы.
У чистильщика комок застрял в горле.
– Отнесите, сказала я вам!
Исидро Хиль Сируэло вспыхнул, получив пачку. Росаурита, напротив, побледнела.
– Кто эта девица, которая угощает тебя сигаретами?
– Моя кузина.
У Росауриты задрожала верхняя губа с усиками.
– Как же, как же, твоя кузина. А как ее зовут? Исидро Хиль Сируэло проглотил слюну.
– Ну… Рената. Рената ее зовут.
Светлячок ревности заблестел на лбу Росауриты.
– Итак, Рената. Другого имени ты не смог придумать?
– Дорогая, уверяю тебя, ее зовут Рената. Росаурита стала заикаться.
– Да, да, Рената.
– Да, дорогая. Рената. Чем же я виноват? Клянусь тебе, это моя кузина.
Росаурита вспотела.
– Да, да, твоя кузина…
У Росауриты зазвенел голос.
– Да, да, твоя кузина…
Росаурита зарыдала. Кузина Рената встала и удалилась, почти вызывающе покачивая бедрами.
– Вы заказывали кофе, сеньорита.
– Уже не надо; сколько с меня?
– Три шестьдесят.
Исидро Хиль Сируэло сорвался с места одним прыжком, как кот, и заперся в уборной.
– Вот заварилась каша! Ну и скотина эта Рената! Ужас!
Чистильщики обуви, утренние ангелы с ваксой, пастухи мертвых телят, превращенных в ботинки, пытались утешить Росауриту. Исидро между тем, сидя на унитазе, курил сигарету за сигаретой.
– Что-нибудь случилось, дон Исидро?
– Вы угадали, приятель!
Исидро Хиль Сируэло говорил сквозь запертую дверь уборной. Его было слышно довольно хорошо, потому что окошечко в двери осталось полуоткрытым.
– Вы не могли бы принести мне газету от понедельника?
– Может быть, туалетную бумагу, дон Исидро?
– Нет, газету за понедельник, я хочу посмотреть итоги футбольных матчей.
VIII
Ваше превосходительство, дамы и господа!
Для меня огромная и незаслуженная честь занимать эту высокую трибуну, с которой я изложу вам… ладно, тему лекции вы знаете сами: единство изобразительных искусств Испании перед нападками наших вековых врагов, которые являются также врагами христианской западной цивилизации. Это для меня огромная честь, дамы и госиода, во-первых, потому что честь, и во-вторых, потому что огромная честь для меня излагать мои взгляды перед многочисленными избранными представителями искусств, политики, юриспруденции, науки, военного дела, литературы, церкви, промышленности, торговли, мореплавания, финансов и т. д. и т. д.
Лекция, которую так и не удалось прочитать Энрике Косен-тайне-и-Пратсу, длилась свыше трех с половиной часов, около четырех.
– Не находишь ли ты, что она слишком длинна?
– Что тебе сказать, приятель! По-моему, если лекция интересная, она не будет слишком длинной, вот увидишь.
Дон Мамед приложил сверхчеловеческие усилия, чтобы вновь соединить Росауриту и Кандидо. Узнав о выходке кузины Ренаты, он позвонил Пакито по телефону.
– Здесь живет дон Энрике Косентайна-и-Пратс?
– Да, сеньор, здесь.
– А можно его к телефону?
– Обождите минуточку, я посмотрю, дома он или вышел.
В коридоре гостиницы, где жил Хулито, раздался громкий голос служащей.
– Сеньорито Эстебан! Вас к телефону!
Молодой человек из провинции направился в угол, где от запаха капусты гнил телефон.
– Слушаю…
– Кандидо? Это я, дон Мамед.
– А, слушаю вас, дон Мамед!
– Я хотел бы повидать вас, Кандидо.
– Когда вам угодно.
– Да, дружище, это дело надо уладить, так нельзя оставлять. Так больше не может продолжаться!
– С превеликим удовольствием, дон Мамед!
Благодаря посредничеству дона Мамеда Росаурита и Кандидо помирились.
– Я не могла бы жить без тебя, любимый, душа моя…
– И я не мог бы, Росаурита… Как мы обязаны дону Мамеду!
– Золотые слова, моя прелесть! Дон Мамед для нас, мое сердечко, был добрым гением, который вернул нам радость жизни….
Росаурита и Кандидо купили дону Мамеду галстук за восемнадцать песет.
– Важно доброе намерение, дон Мамед, а не цена. Мы хотели бы иметь возможность подарить вам лучший галстук…
– Лучший? Да вы с ума сошли! Лучше этого? Я думаю, лучше этого не бывает! Еще лучше?
Дон Мамед в новом галстуке приосанился и осмелился подсесть к актеру в темно-сером жилете.
– Где вы пропадали?
– Вы видите, я здесь!
Актер, который, будь у него двойной подбородок, отхаркивал бы лучше, уставился на галстук дона Мамеда.
– Черт побери! Новый галстук!
Дон Мамед пополнел. Дон Мамед снова стал аппетитной жареной птичкой, которую хочется схватить за лапки и съесть с головой и всеми потрохами.
– Да, сеньор, я его только что надел…
– Так-так, дела идут хорошо?
– Не жалуюсь.
Актер в темно-сером жилете едва не улыбнулся дону Мамеду. Но усилием воли подавил улыбку. Актер в темно-сером жилете не сводил глаз с дона Мамеда.
– Послушайте, вам сколько лет?
– Семьдесят шесть, а что?
Актер в темно-сером жилете еще пристальней вгляделся в дона Мамеда.
– Ничего, вы кажетесь старше.
Дон Мамед вдруг превратился в гадкую жареную птицу, в чучело воробья. Потом он вышел на улицу, темную и холодную, и начал лить слезы – круглые, плотные, желтоватые – слезы, вместе с которыми из него выходил дух.
Актер в темно сером жилете был в этот вечер очень разговорчив и любезен.
– Что такое сегодня с Санчесом? Наверное, выиграл в лотерею.
Придя домой, Санчес уснул особенно крепким сном.
IX
Кандидо поговорил с кузиной Ренатой, гнев которой уже остыл, и муж кузины Ренаты устроил дона Мамеда в богадельню.
– По крайней мере, пока не сволокут в общую могилу, у него, худо ли бедно, будет крыша над головой и горячая еда два раза в день. Бедняга долго не протянет.
Росаурита, если бы могла, отравила бы Санчеса. Эту мысль подал ей один официант в Артистическом кафе.
– Вот что я вам скажу, сеньорита Росаура, этому Санчесу, да простит меня бог, надо бы подсыпать яду, может, тогда сдохнет. И нужно-то всего немного, потому что у него своего яда достаточно.
Росаурита стала всерьез думать о яде. Кандидо ее отговаривал.
– Дай ему умереть своей смертью. Судя по лицу, печень у него никуда не годится.
Кандидо и Росаурита по четвергам, прежде чем идти в кафе, навещали в богадельне старика. Дон Мамед выглядел хорошо, но слегка заговаривался. Однажды он сказал Росау-рите:
– Доченька, вы молодая и неопытная, ио я вас уверяю, в кафе очень мало людей, на которых можно положиться.
– К чему вы это говорите, дон Мамед?
– Да уж я знаю к чему, доченька, знаю. Помните дона Эдуарде Санчеса, актера, который умер от тоски?
Кандидо сделал знак Росаурите.
– Помню, дон Мамед, как же.
– Прекрасно. Так вот что я вам скажу, доченька, дон Эдуардо был благородный человек и великий артист, его убили из зависти. Если бы дон Эдуардо меня послушался! Я всегда говорил ему: Санчес, снимите новый галстук, эти люди не прощают тому, кто надевает новый галстук. Берите пример с меня, я надеваю новый галстук только по воскресеньям, утром, когда иду к мессе.
– Ясно…
– Конечно, ясно, доченька. Ясно как белый день. Если бы я надевал новый галстук в кафе, меня бы затравили, не сомневайтесь.
Дон Мамед сосал сигарету, обнажая серые десны, и пускал слюни на новый галстук.
– Вам что-нибудь нужно, дон Мамед? Что принести вам в следующий четверг?
– Ничего не надо, доченька, спасибо. Хотя ладно, принесите мне книжечку курительной бумаги.
– А табак у вас есть?
– Да, табаку еще немножко осталось, хватит, я думаю.
В следующий четверг, когда Росаурита и Кандидо пришли в богадельню, сестра-привратница сказала им:
– Дон Мамед отмучился…
– Что?
– Господь призвал его к себе.
В сосновом гробу темно-серого цвета, как вязаный жилет Санчеса, дон Мамед казался марионеткой, которую бросили много месяцев назад в самом холодном и пустынном месте. У Кандидо Кальсадо Бустоса, Канкальбуса, заплясали в кармане две книжечки курительной бумаги, которые он принес дону Мамеду.
– Что делать с этим?
– С чем?
– С курительной бумагой.
– А! Сунь ему в карман.
Кандидо подошел к дону Мамеду и сунул обе книжечки в карман жилета, темно-серого бумажного жилета, на котором, как нежные подсолнечники, цвели жирные пятна. Дон Мамед, приоткрыв один глаз, казалось, наблюдал за этой церемонией. Подошвы башмаков у дона Мамеда продырявились, воротник пиджака обтрепался, а рубашка была грязная и ветхая, благородно грязная и ветхая. На его крохотном тельце новый галстук, мокрый от слюны, выглядел бессмысленным флагом, который своей зеленой и красной бахромой подмигивает смерти.
1 2 3 4 5 6