Эксперты установили, что в паспорте переклеена фотография и нарисована от руки печать о прописке. Права оказались подлинными, но на фотографии их обладатель был в том же самом гриме, в котором и погиб. А более подробная экспертиза с использованием сравнительных измерений показала, что на фотографии и на трупе идентичен только грим. Что касается людей, то они разные — на фото один, а в морге другой.
— Хорошо в Америке, — сказал по этому поводу Сажин. — Там в документах кроме фотографии есть словесный портрет. Рост, вес, цвет волос, цвет глаз…
— А что толку? У них век никто документов не спрашивает. Только права, да и то никто внимательно не смотрит. Я сам читал, как наш мужик ездил по Америке с советскими правами, и никто к нему не придрался. Ростовцев и Сажин обсуждали американские документы и особенности поведения американских полицейских еще минут десять. Надо ли говорить, что ни тот, ни другой в Америке отродясь не были и судили о ней исключительно по голливудским боевикам. Но в конце концов опера все-таки вернулись к документам отечественным и приступили к изучению пропуска, в котором имелась фотография в гриме, жирная надпись «Пропуск» внутри и такое же тиснение на обложке, а также записи от руки: «№187АС» и «Иванов Сергей Петрович». И круглая печать — на первый взгляд вполне убедительная, но, как оказалось, тоже нарисованная. И все-таки даже этот пропуск при поверхностной проверке документов наверняка прокатил бы на «ура». Круглая печать поперек фотографии оказывает магическое действие, а пропуск, в котором не упоминается название учреждения, еще и наводит на мысль о секретности. Так или иначе, установить личности убитых «трибунальщиков» не удалось. По всему было ясно, что они никакие не Иванов Сергей Петрович и Кузнецов Алексей Михайлович». Но кто они такие на самом деле — оставалось загадкой. В область, где был выдан паспорт на имя Иванова, послали запрос. Ответ пока не пришел, но опера заранее знали, что в нем будет. Паспорт давным давно украден и, вероятно, объявлен недействительным. Тупик. Зато на странице «Трибунала» в Интернете появилось кое-что новое. А именно — несколько строк текста: «Преступники — как сорняки среди полезных растений. Если их не выпалывать, то они заполняют собой все поле. Сорняки бесполезно перевоспитывать. Это все равно что приучать бананы к холодам по методу Лысенко. Сорняки нужно вырывать с корнем — и только так можно спасти урожай. Российские власти и подчиненные им правоохранительные органы, как нерадивые хозяева, запустили поле и позволили сорнякам пойти в рост. Бороться с ними с каждым днем все труднее. Но теперь существует общественный Трибунал, который готов воевать с этой заразой не на жизнь, а на смерть, готов безжалостно вырывать сорняки с корнем. Если вы тоже считаете, что с беспределом в стране пора кончать, и готовы помочь Трибуналу в борьбе с преступностью путем уничтожения преступников, сообщите нам об этом. Мы охотно примем вашу помощь. Ваши сообщения о преступниках, ушедших от наказания, будут незамедлительно проверены и если они подтвердятся, то реакция Трибунала будет скорой и суровой. Те же из наших союзников, кто достаточно подготовлен или может быть подготовлен к проведению расследований и спецопераций, будут зачислены в Гвардию Трибунала, которая днем и ночью ведет борьбу с сорняками нашего общества». Автор этого текста явно переборщил с пафосом, и Сажин, читая его, несколько раз хмыкнул, а потом сказал.
— Наглые, как сто китайцев. Совершенно не боятся, что мы можем по этой ниточке их вычислить.
— А мы можем? — удивился Ростовцев.
— Не знаю, — сказал Сажин. — Но судя по этому объявлению, они собираются построить массовую организацию чуть ли не в мировом масштабе. А раз так, то рано или поздно у них обязательно случится прокол.
— Рано или поздно… А что, это мысль. Можно попытаться внедрить к ним нашего человека. Написать им на этот адрес: мол, я, такой-то и такой-то, крутой спецназовец, сгибаю одной рукой кочергу и хочу лично убить всех преступников. И посмотреть, что получится.
— Интересно, и кого мы таким манером внедрим? Эти «трибунальщики», похоже, ребята серьезные. Любого в момент расколют.
— Да. Тут ты прав. Это не мелкоуголовная шпана. Не удивлюсь, если у них весь личный состав ГУВД на учете.
— Вот именно. Вызывать кого-нибудь со стороны? Так это надо выходить аж на министерство…
— Ага.
Ростовцев и Сажин задумались и минуты через три Сажин придумал.
— А что, если зайти с другой стороны?
— То есть?
— Ну, например… Например, помнишь дело Сухарева? Он убил четырех человек, мы его взяли, все чин чином — а богатые родственники его отмазали. И он теперь гуляет, того и гляди — кого-нибудь еще грохнет.
— И что?
— А то, что если мы напишем в «Трибунал» про это дело от имени каких-нибудь посторонних граждан, они скорее всего ухватятся и начнут проверять. Тут мы им на хвост и сядем.
— А кто нам разрешит? Это же получится, что мы способствуем самосуду.
«Трибунальщики» Сухарева грохнут, а мы будем отвечать.
— Во-первых, грохнуть его мы не позволим. А во-вторых, мы никому не скажем.
Сделаем два письма — одно «трибунальщикам», а другое — нам. Дескать, так и так, добрые дяденьки милиционеры, дошли до нас слухи, что злодеи «трибунальщики» хотят хорошего парня Мишу Сухарева погубить. Думаешь, после такого письма нам не позволят перекрыть все подступы к Сухареву?
— Позволят. Даже прикажут — если, конечно, генерал поверит этому письму.
— А ты постарайся, чтобы поверил. Ты же у нас с генералом на дружеской ноге. Речь, понятно, шла о генерале милиции — начальнике ГУВД Шубине, который держал дело «Трибунала» под личным контролем. А тем временем другой генерал — армейский, тоже имел касательство ко всему происходящему. Хотя и не подозревал об этом до тех пор, пока его адъютант не вскрыл письмо, написанное нетвердым, почти детским почерком Ларисы Бабушкиной.
21
В обязанности адъютанта входило вскрывать почту, адресованную лично генералу, и сортировать ее по степени важности. Собственноручно генерал вскрывал лишь служебные пакеты с грифом «совершенно секретно» и «лично в руки». Лариса не догадалась написать на конверте ни того, ни другого, и адъютант некоторое время мучился проблемой, к какой категории отнести это письмо. Если его написала сумасшедшая, то, может быть, вообще не стоит показывать его генералу? А если все серьезно? В этом случае письмо, наоборот, приобретает особую важность, и его следует показать генералу как можно скорее. Так адъютант в конце концов и поступил. Прочитав послание, комдив смертельно побледнел, рухнул в кресло и схватился за сердце. Адъютанту пришлось срочно кормить его валидолом и нитроглицерином. Генерал Игрунов давно подозревал, что «детские забавы» его непутевого сынка рано или поздно закончатся чем-то подобным. И хотя перед ним лежал не официальный доклад, а просто записка издерганной девушки, которую она сама считала предсмертной, генерал ни на секунду не усомнился, что в ней каждое слово — правда. Алексей Федорович Игрунов не знал только, что ему следует в связи с этим предпринять. Если девчонка покончила с собой, написав письмо только ему, то ничего страшного нет. Правда, письмо читал адъютант, но он никому ничего не скажет — ведь не идиот же он, чтобы собственными руками ломать себе карьеру. Надо будет только разобраться с сыночком по полной программе. Кого они там убили .
— это неважно, если дело удастся замять. Но предотвратить подобные случаи в будущем — прямая обязанность генерала. Ведь если сынок и дальше будет позволять себе нечто подобное, то в конце концов наступит момент, когда замять очередной эксцесс не удастся, и карьера самого генерала Игрунова полетит к чертям.
Недоброжелатели обязательно спросят, как это он может командовать тысячами молодых людей, если не способен справиться с собственным сыном. Если же девчонка написала не только генералу, но и куда-нибудь еще, то это гораздо хуже. Может начаться разбирательство, и замять эту историю будет значительно сложнее. А еще хуже — если девчонка осталась жива. Этого тоже нельзя исключать, как, впрочем, и того, что она просто сумасшедшая или мстит Максиму Игрунову за какую-нибудь мелочь. Последнее было бы наилучшим вариантом — мало ли какая фантазия может родиться в безумной голове. Однако Алексей Федорович в это не верил. Для того, чтобы все проверить и уже потом решать, что делать дальше, генерал должен был поручить кому-то сбор информации. Сам он не мог заняться этим без риска привлечь внимание милиции. Конечно, начальник ГУВД — личный друг Игрунова, но прежде чем вовлекать его в это дело, надо выяснить, насколько все серьезно и опасно. А поскольку адъютант Игрунова лейтенант Цыганенко все равно читал письмо и при этом был предан комдиву как пес, генерал остановил свой выбор именно на нем.
— Пойдешь по этому адресу, — сказал генерал адъютанту, протягивая ему конверт, в котором было письмо Ларисы. — Сначала расспроси соседей. Про нее и про ее жениха. Узнай, кто он и что с ним. Про меня и про вот это, — он постучал пальцем по записке, оставшейся на столе, — никому ни слова. Ты ищешь дезертира, и у тебя есть сведения, что эта девчонка его прятала или прячет.
— Дезертир — это Чудновский? — решил уточнить Цыганенко.
— Если тебя об этом спросят, говори, что нет. Якобы сбежал другой солдат, несколько месяцев назад, но без оружия, поэтому общественность не оповещали. А если не будут спрашивать, то ничего не говори. Задавай наводящие вопросы и все.
Ты парень умный и обаятельный, соседи тебе сами все расскажут. Цыганенко кивнул. Адъютант генерала Игрунова и сам знал, что он умный и обаятельный — правда, он не подозревал, что комдив обращает внимание на такие мелочи.
— Если окажется, что девчонка жива, загляни к ней под тем же предлогом. Про меня и про письмо опять же не упоминай, но… Вот что: возьми у нее письменные показания. Насчет дезертира. Пусть напишет — мол, так и так, ничего не знаю, ничего не видела, никаких дезертиров дома не держу. Я хочу сравнить почерк.
Может, письмо вовсе не она писала. Может, кто-то мне пакость хочет устроить…
— Или ей, — добавил Цыганенко несколько опрометчиво.
— Что?! — встрепенулся Игрунов.
— Нет, ничего, товарищ генерал. Я все сделаю. И не беспокойтесь вы так.
Наверняка кто-то под вас копает…
— Дай-то Бог, — сказал генерал. Он вовсе не был в этом уверен.
22
То, на что у настоящего журналиста Ярослава Зимина и будущего юриста Игоря Третьякова ушла бы не одна неделя без малейшей гарантии успеха, у Ларисы Бабушкиной получилось сразу. Когда Юра Гарин, сорока лет от роду, проснувшись рано поутру в постели с молодой обнаженной женщиной, завел разговор насчет опохмелиться, ему решительным тоном было сказано.
— Если хочешь жить со мной, то сегодня же пойдем в наркологию и ты зашьешься.
Иначе никаких разговоров. Пьяница мне в доме не нужен. У Юрика после этих слов было две возможности. Он мог полезть в бутылку в прямом и переносном смысле и уйти из Ларисиной квартиры навсегда без надежды на возвращение. Или мог послушаться девушки и отправиться с нею к наркологу, чтобы вырваться из заколдованного круга, характерного для ситуации, когда человек пьет ежедневно и кроме того, у него бывают запои. Обычно кодирование и «зашивание» благотворно действует только на тех пьяниц, у которых наряду с запоями бывают длительные периоды просветления. Именно в эти периоды они вдруг приходят к выводу, что с пьянством пора кончать. А закоренелые алкоголики во все это не верят и вырваться из заколдованного круга даже не пытаются. Исключения редки. Поэтому нетрудно догадаться, что Юра Гарин отнесся к идее Ларисы скептически. Но в разговоре Юрик сам подбросил девушке в прямом смысле убийственный аргумент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Хорошо в Америке, — сказал по этому поводу Сажин. — Там в документах кроме фотографии есть словесный портрет. Рост, вес, цвет волос, цвет глаз…
— А что толку? У них век никто документов не спрашивает. Только права, да и то никто внимательно не смотрит. Я сам читал, как наш мужик ездил по Америке с советскими правами, и никто к нему не придрался. Ростовцев и Сажин обсуждали американские документы и особенности поведения американских полицейских еще минут десять. Надо ли говорить, что ни тот, ни другой в Америке отродясь не были и судили о ней исключительно по голливудским боевикам. Но в конце концов опера все-таки вернулись к документам отечественным и приступили к изучению пропуска, в котором имелась фотография в гриме, жирная надпись «Пропуск» внутри и такое же тиснение на обложке, а также записи от руки: «№187АС» и «Иванов Сергей Петрович». И круглая печать — на первый взгляд вполне убедительная, но, как оказалось, тоже нарисованная. И все-таки даже этот пропуск при поверхностной проверке документов наверняка прокатил бы на «ура». Круглая печать поперек фотографии оказывает магическое действие, а пропуск, в котором не упоминается название учреждения, еще и наводит на мысль о секретности. Так или иначе, установить личности убитых «трибунальщиков» не удалось. По всему было ясно, что они никакие не Иванов Сергей Петрович и Кузнецов Алексей Михайлович». Но кто они такие на самом деле — оставалось загадкой. В область, где был выдан паспорт на имя Иванова, послали запрос. Ответ пока не пришел, но опера заранее знали, что в нем будет. Паспорт давным давно украден и, вероятно, объявлен недействительным. Тупик. Зато на странице «Трибунала» в Интернете появилось кое-что новое. А именно — несколько строк текста: «Преступники — как сорняки среди полезных растений. Если их не выпалывать, то они заполняют собой все поле. Сорняки бесполезно перевоспитывать. Это все равно что приучать бананы к холодам по методу Лысенко. Сорняки нужно вырывать с корнем — и только так можно спасти урожай. Российские власти и подчиненные им правоохранительные органы, как нерадивые хозяева, запустили поле и позволили сорнякам пойти в рост. Бороться с ними с каждым днем все труднее. Но теперь существует общественный Трибунал, который готов воевать с этой заразой не на жизнь, а на смерть, готов безжалостно вырывать сорняки с корнем. Если вы тоже считаете, что с беспределом в стране пора кончать, и готовы помочь Трибуналу в борьбе с преступностью путем уничтожения преступников, сообщите нам об этом. Мы охотно примем вашу помощь. Ваши сообщения о преступниках, ушедших от наказания, будут незамедлительно проверены и если они подтвердятся, то реакция Трибунала будет скорой и суровой. Те же из наших союзников, кто достаточно подготовлен или может быть подготовлен к проведению расследований и спецопераций, будут зачислены в Гвардию Трибунала, которая днем и ночью ведет борьбу с сорняками нашего общества». Автор этого текста явно переборщил с пафосом, и Сажин, читая его, несколько раз хмыкнул, а потом сказал.
— Наглые, как сто китайцев. Совершенно не боятся, что мы можем по этой ниточке их вычислить.
— А мы можем? — удивился Ростовцев.
— Не знаю, — сказал Сажин. — Но судя по этому объявлению, они собираются построить массовую организацию чуть ли не в мировом масштабе. А раз так, то рано или поздно у них обязательно случится прокол.
— Рано или поздно… А что, это мысль. Можно попытаться внедрить к ним нашего человека. Написать им на этот адрес: мол, я, такой-то и такой-то, крутой спецназовец, сгибаю одной рукой кочергу и хочу лично убить всех преступников. И посмотреть, что получится.
— Интересно, и кого мы таким манером внедрим? Эти «трибунальщики», похоже, ребята серьезные. Любого в момент расколют.
— Да. Тут ты прав. Это не мелкоуголовная шпана. Не удивлюсь, если у них весь личный состав ГУВД на учете.
— Вот именно. Вызывать кого-нибудь со стороны? Так это надо выходить аж на министерство…
— Ага.
Ростовцев и Сажин задумались и минуты через три Сажин придумал.
— А что, если зайти с другой стороны?
— То есть?
— Ну, например… Например, помнишь дело Сухарева? Он убил четырех человек, мы его взяли, все чин чином — а богатые родственники его отмазали. И он теперь гуляет, того и гляди — кого-нибудь еще грохнет.
— И что?
— А то, что если мы напишем в «Трибунал» про это дело от имени каких-нибудь посторонних граждан, они скорее всего ухватятся и начнут проверять. Тут мы им на хвост и сядем.
— А кто нам разрешит? Это же получится, что мы способствуем самосуду.
«Трибунальщики» Сухарева грохнут, а мы будем отвечать.
— Во-первых, грохнуть его мы не позволим. А во-вторых, мы никому не скажем.
Сделаем два письма — одно «трибунальщикам», а другое — нам. Дескать, так и так, добрые дяденьки милиционеры, дошли до нас слухи, что злодеи «трибунальщики» хотят хорошего парня Мишу Сухарева погубить. Думаешь, после такого письма нам не позволят перекрыть все подступы к Сухареву?
— Позволят. Даже прикажут — если, конечно, генерал поверит этому письму.
— А ты постарайся, чтобы поверил. Ты же у нас с генералом на дружеской ноге. Речь, понятно, шла о генерале милиции — начальнике ГУВД Шубине, который держал дело «Трибунала» под личным контролем. А тем временем другой генерал — армейский, тоже имел касательство ко всему происходящему. Хотя и не подозревал об этом до тех пор, пока его адъютант не вскрыл письмо, написанное нетвердым, почти детским почерком Ларисы Бабушкиной.
21
В обязанности адъютанта входило вскрывать почту, адресованную лично генералу, и сортировать ее по степени важности. Собственноручно генерал вскрывал лишь служебные пакеты с грифом «совершенно секретно» и «лично в руки». Лариса не догадалась написать на конверте ни того, ни другого, и адъютант некоторое время мучился проблемой, к какой категории отнести это письмо. Если его написала сумасшедшая, то, может быть, вообще не стоит показывать его генералу? А если все серьезно? В этом случае письмо, наоборот, приобретает особую важность, и его следует показать генералу как можно скорее. Так адъютант в конце концов и поступил. Прочитав послание, комдив смертельно побледнел, рухнул в кресло и схватился за сердце. Адъютанту пришлось срочно кормить его валидолом и нитроглицерином. Генерал Игрунов давно подозревал, что «детские забавы» его непутевого сынка рано или поздно закончатся чем-то подобным. И хотя перед ним лежал не официальный доклад, а просто записка издерганной девушки, которую она сама считала предсмертной, генерал ни на секунду не усомнился, что в ней каждое слово — правда. Алексей Федорович Игрунов не знал только, что ему следует в связи с этим предпринять. Если девчонка покончила с собой, написав письмо только ему, то ничего страшного нет. Правда, письмо читал адъютант, но он никому ничего не скажет — ведь не идиот же он, чтобы собственными руками ломать себе карьеру. Надо будет только разобраться с сыночком по полной программе. Кого они там убили .
— это неважно, если дело удастся замять. Но предотвратить подобные случаи в будущем — прямая обязанность генерала. Ведь если сынок и дальше будет позволять себе нечто подобное, то в конце концов наступит момент, когда замять очередной эксцесс не удастся, и карьера самого генерала Игрунова полетит к чертям.
Недоброжелатели обязательно спросят, как это он может командовать тысячами молодых людей, если не способен справиться с собственным сыном. Если же девчонка написала не только генералу, но и куда-нибудь еще, то это гораздо хуже. Может начаться разбирательство, и замять эту историю будет значительно сложнее. А еще хуже — если девчонка осталась жива. Этого тоже нельзя исключать, как, впрочем, и того, что она просто сумасшедшая или мстит Максиму Игрунову за какую-нибудь мелочь. Последнее было бы наилучшим вариантом — мало ли какая фантазия может родиться в безумной голове. Однако Алексей Федорович в это не верил. Для того, чтобы все проверить и уже потом решать, что делать дальше, генерал должен был поручить кому-то сбор информации. Сам он не мог заняться этим без риска привлечь внимание милиции. Конечно, начальник ГУВД — личный друг Игрунова, но прежде чем вовлекать его в это дело, надо выяснить, насколько все серьезно и опасно. А поскольку адъютант Игрунова лейтенант Цыганенко все равно читал письмо и при этом был предан комдиву как пес, генерал остановил свой выбор именно на нем.
— Пойдешь по этому адресу, — сказал генерал адъютанту, протягивая ему конверт, в котором было письмо Ларисы. — Сначала расспроси соседей. Про нее и про ее жениха. Узнай, кто он и что с ним. Про меня и про вот это, — он постучал пальцем по записке, оставшейся на столе, — никому ни слова. Ты ищешь дезертира, и у тебя есть сведения, что эта девчонка его прятала или прячет.
— Дезертир — это Чудновский? — решил уточнить Цыганенко.
— Если тебя об этом спросят, говори, что нет. Якобы сбежал другой солдат, несколько месяцев назад, но без оружия, поэтому общественность не оповещали. А если не будут спрашивать, то ничего не говори. Задавай наводящие вопросы и все.
Ты парень умный и обаятельный, соседи тебе сами все расскажут. Цыганенко кивнул. Адъютант генерала Игрунова и сам знал, что он умный и обаятельный — правда, он не подозревал, что комдив обращает внимание на такие мелочи.
— Если окажется, что девчонка жива, загляни к ней под тем же предлогом. Про меня и про письмо опять же не упоминай, но… Вот что: возьми у нее письменные показания. Насчет дезертира. Пусть напишет — мол, так и так, ничего не знаю, ничего не видела, никаких дезертиров дома не держу. Я хочу сравнить почерк.
Может, письмо вовсе не она писала. Может, кто-то мне пакость хочет устроить…
— Или ей, — добавил Цыганенко несколько опрометчиво.
— Что?! — встрепенулся Игрунов.
— Нет, ничего, товарищ генерал. Я все сделаю. И не беспокойтесь вы так.
Наверняка кто-то под вас копает…
— Дай-то Бог, — сказал генерал. Он вовсе не был в этом уверен.
22
То, на что у настоящего журналиста Ярослава Зимина и будущего юриста Игоря Третьякова ушла бы не одна неделя без малейшей гарантии успеха, у Ларисы Бабушкиной получилось сразу. Когда Юра Гарин, сорока лет от роду, проснувшись рано поутру в постели с молодой обнаженной женщиной, завел разговор насчет опохмелиться, ему решительным тоном было сказано.
— Если хочешь жить со мной, то сегодня же пойдем в наркологию и ты зашьешься.
Иначе никаких разговоров. Пьяница мне в доме не нужен. У Юрика после этих слов было две возможности. Он мог полезть в бутылку в прямом и переносном смысле и уйти из Ларисиной квартиры навсегда без надежды на возвращение. Или мог послушаться девушки и отправиться с нею к наркологу, чтобы вырваться из заколдованного круга, характерного для ситуации, когда человек пьет ежедневно и кроме того, у него бывают запои. Обычно кодирование и «зашивание» благотворно действует только на тех пьяниц, у которых наряду с запоями бывают длительные периоды просветления. Именно в эти периоды они вдруг приходят к выводу, что с пьянством пора кончать. А закоренелые алкоголики во все это не верят и вырваться из заколдованного круга даже не пытаются. Исключения редки. Поэтому нетрудно догадаться, что Юра Гарин отнесся к идее Ларисы скептически. Но в разговоре Юрик сам подбросил девушке в прямом смысле убийственный аргумент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26