Конечно, для Ирины Лесниковой важны были не какие-то там документы, а вполне ощутимые живые деньги, которые ей полагалось выплачивать из прибыли фирмы, пока за нею сохраняется доля в капитале «Глобуса».
Это тоже не нравилось Заборину. Одно дело — платить дивиденды одному из основателей фирмы и заместителю ее директора, который — что бы Заборин ни говорил оперуполномоченному Ростовцеву — все же играл в «Глобусе» весьма важную роль. И совсем другое — отдавать те же деньги его вдове, которая ровным счетом ничего для фирмы не сделала.
К тому же господин Заборин вообще недолюбливал Ирину Лесникову. Может, это потому, что она, несмотря на прохладное отношение к мужу, не согласилась стать его, Заборина, любовницей — хотя, предлагая такой альянс, Михаил Борисович намекал, что с ним она будет жить раз этак в несколько лучше, чем с мужем.
Теперь Михаил Борисович ничего такого предлагать Ирине не собирался. Его нынешняя любовница была гораздо сговорчивее, да и внешне отличалась от Ирины в лучшую сторону. Вдова Лесникова была красавицей, и отличаться от нее в лучшую сторону было непросто — но так уж Заборину повезло.
И теперь он хотел от Ирины только одного: чтобы она отказалась от своей доли в фирме «Глобус» в его пользу. Не просто так, естественно. За деньги. Заборин был готов заплатить ей даже больше, чем покойный Лесников внес в уставный фонд фирмы при ее учреждении. Но меньше, чем доля Лесникова стоила сейчас.
Заборин явился к Ирине лично и в самых решительных выражениях потребовал продать долю Лесникова за ту сумму, которую ей предлагают.
Он с самого начала взял неверный тон. Генеральный директор «Глобуса» вообще отличался повышенной эмоциональностью и не умел скрывать свою неприязнь к тем людям, которые были ему действительно неприятны.
А когда Ирина назвала свою цену, за которую она согласна продать долю покойного мужа, Заборин пришел в неописуемую ярость. Он орал, что Ирина вообще ничего не получит, а долю отдаст даром и еще будет на коленях умолять, чтобы взяли.
Ирина спросила, с чего бы это — и тогда Заборин сорвался окончательно. И в его бессвязных и неконтролируемых выкриках промелькнула такая фраза:
— На том свете со своим мужем будешь деньги делить!
— Так значит, это все-таки вы его убили? — холодно и спокойно произнесла Ирина, и Заборин осекся.
Ему больше всего на свете хотелось прикончить проклятую вдову прямо тут же, на месте, и в своем чрезмерном возбуждении он был близок к этому, но вовремя опомнился.
Но тут Ирина сама оскорбила Заборина. По крайней мере, ему так показалось, а он оскорблений никому не прощал.
— Вам надо лечиться, — сказала она. — Нельзя быть таким нервным. Люди могут черт знает что подумать.
— Ты пожалеешь! — бросил Заборин сквозь зубы и вышел, хлопнув дверью.
* * *
Начальник городского угрозыска подполковник Горелов злился на весь мир, на собственное начальство и на самого себя. И зло, естественно, срывал на подчиненных.
А дело было в том, что начальнику всей городской милиции генералу Шубину позвонили из мэрии и поинтересовались — на каком основании угрозыск третирует уважаемую фирму «Глобус», известную своей исключительной честностью, добропорядочностью и активной благотворительной деятельностью.
Начальник милиции, естественно, не мог пропустить все это мимо ушей. Он хоть и не подчинялся напрямую мэрии, но должен был сохранять с нею хорошие отношения — ведь Россия отличается от большинства стран (особенно тех, что расположены к западу от нее) именно тем, что личные контакты здесь буквально в любых делах значат гораздо больше, нежели установленный законом порядок.
Поэтому генерал вызвал к себе начальника угрозыска и переадресовал вопрос ему: а на каком, собственно, основании его подчиненные третируют глубокоуважаемую фирму?
Горелов изложил основания, но одновременно упомянул и другие версии. И получил от генерала недвусмысленный намек: во избежание неприятностей версию заказного убийства временно отложить в долгий ящик и постараться, чтобы о ней не пришлось вспоминать впоследствии. Дескать, была такая версия, но она не подтвердилась. И глубокоуважаемая фирма «Глобус» в этом убийстве никак не замешана.
А злился Горелов потому, что прекрасно понимал — раз началось такое активное шевеление аж на самом верху, значит, глубокоуважаемая фирма в убийстве замешана по самые уши, а ему, начальнику уголовного розыска, приказывают направить подчиненных по ложному следу и при этом сделать вид, будто ничего не происходит.
Какой-нибудь всенародно избранный шериф из штата Техас в аналогичной ситуации устроил бы грандиозный скандал на всю Америку — а подполковник Горелов не рискнул скандалить даже в надежно защищенном от посторонних ушей кабинете начальника ГУВД.
Зато он ни с того ни с сего наорал на собственных подчиненных Ростовцева и Сажина, без всякой логики чередуя тирады из серии «Почему до сих пор не найден убийца Лесникова?!» с тирадами на тему «Какого черта вы прицепились к этому (Глобусу(?!»
Попытки Ростовцева объяснить, что они прицепились к «Глобусу» именно для того, чтобы найти убийцу, не производили на Горелова никакого впечатления. Во-первых, он это и сам знал, а во-вторых, прекрасно понимал, что если убийца связан с «Глобусом» или его окружением, то лучше его вообще не искать, чтобы не тревожить вышестоящее начальство и осиное гнездо купленных с потрохами чиновников в мэрии.
— Короче, есть у вас другие версии — по ним и работайте! — подытожил Горелов после краткого препирательства с подчиненными. — Афанасьев этот, коллега, так сказать. Наркоман ваш. Бандит беспаспортный, как его… Новиков.
— Старик-коллега, между прочим, скончался на днях, — заметил Ростовцев и добавил, кивнув на Сажина: — А Юра вот предполагает, что вместо Барчука мы тоже можем найти труп.
— Вот и хорошо. А еще лучше, если вы найдете еще и труп Новикова, а заодно — свидетелей, которые видели его в ночь убийства возле того дома. Тогда мы спокойно закроем дело, и ни у кого не будет неприятностей.
— А предсмертную записку с признанием в убийстве не хотите? — съязвил Сажин.
— Представь себе, хочу, — ответил Горелов.
— А как быть с поручением следователя о проверке деловых операций, которые проводились с участием Лесникова? — поинтересовался Ростовцев.
— А кто у нас следователь? Светка Кораблева? Ну так она это поручение дала по вашему же наущению — разве нет?
Собственно, так оно и было. Молодая следовательница без излишней самонадеянности считала, что опытные оперативники разбираются в этих делах гораздо лучше нее, и, как правило, охотно следовала их советам. А недавно она наглядно убедилась, что если этим советам не следовать, то случаются всякие неприятности, вроде бесследного исчезновения Барчука, отпущенного ею на свободу вопреки мнению капитана Ростовцева.
Но Ростовцев слишком явно не хотел разговаривать с Кораблевой об отмене этого поручения, и Горелов сказал:
— Ладно, я сам с ней поговорю. А может, с ней и без меня поговорят…
* * *
После разговора с Гореловым Ростовцев незамедлительно извинился перед Светой Кораблевой за грубость, но одновременно настоял, чтобы Алексею Барчуку был возвращен статус подозреваемого, а сам Барчук был срочно объявлен в розыск.
Заодно он выяснил, что Сергей Петрович Новиков в розыске не числится. Но зато эксперты из криминалистической лаборатории быстро выяснили, что в паспорте на имя Новикова подклеена фотография. А это значит, имя в паспорте чужое.
— Очень знакомая рожа, — повторил Ростовцев, получив это известие, и посадил стажера Вадима Мальчугина просматривать розыскные альбомы и ориентировки.
Стажер долго и добросовестно их просматривал, но «знакомую рожу» не нашел.
— Он может быть среди тех, кто был в розыске, а теперь нет, — предположил Ростовцев.
— Но тогда он либо арестован, либо умер, — сказал Сажин, намекая на то, что в этом случае Новиков не мог убить Лесникова.
— Либо розыск отменен, потому что с него сняты обвинения или потому что он был арестован и осужден, а теперь отсидел и опять на свободе. Я ручаюсь, что видел его морду и именно в ориентировке.
На то, чтобы поднять старые ориентировки, ушло еще некоторое время, но потрачено оно было не даром. Действительно, среди отмененных ориентировок нашлась одна со схожим портретом.
— Истомин Святослав Сергеевич, — прочитал Ростовцев. — Пятьдесят седьмого года, трижды судим, разбойные нападения, грабежи, хранение оружия. Задержан в прошлом году за разбой и нанесение телесных повреждений.
— Если он сбежал из-под стражи, то должна быть новая ориентировка.
— А если он отпущен из-под стражи под залог, за взятку или за недостаточностью улик, то новой ориентировки быть не должно. А разыскивало его Нижегородское управление. Надо посылать туда запрос и выяснять, сидит он или нет.
— И если нет — объявлять в розыск по нашему делу?
— По идее он должен сидеть. Правда, у нас с этой демократией по-русски, бывает, даже серийных убийц выпускают под подписку о невыезде… Короче, пиши запрос.
— Так ведь пока ответят…
— А пока будем Барчука искать. Ведь по твоей версии он должен быть в городе.
— По моей версии он должен быть на полтора метра под землей. Долго искать придется.
* * *
На самом деле Барчук находился не на полтора метра под землей, а в шести метрах над нею — на втором этаже недостроенного здания, законсервированного из-за нехватки средств.
Барчук сидел в углу и мог показаться спящим, если бы не запах. Но труп в разгар лета разлагается быстро, и запашок распространился по всей стройке.
Самое противное, что нашли его детишки. Они играли внизу, а когда вонь добралась то первого этажа, их заело любопытство. Один пацан вспомнил, что такой же запах был, когда хоронили его бабушку, а дальше кто-то произнес фразу:
— А слаб(пойти и посмотреть?
Естественно, после этого все гурьбой пошли и посмотрели.
Когда приехала опергруппа, судмедэксперт выматерился трехэтажно, потому что для людей его профессии нет ничего хуже, чем работать с полуразложившимися покойниками. Но внешний осмотр он все-таки провел на месте и сразу сказал:
— Видимых причин смерти нет. Не застрелен, не задушен, не зарезан и не избит. А остальное — после вскрытия.
Сажин надеялся, что в теле Барчука будет пистолетная пуля, а рядом — гильза от «Макарова». Но надежда оказалась тщетной.
Зато рядом с телом обнаружился пакетик. Небольшой такой пакетик из полиэтилена, а в нем малюсенькие таблеточки, похожие на нитроглицерин.
«Смешинки».
— Черт возьми! Да у него тут целое состояние, — сказал Сажин, разглядывая пакетик со всех сторон.
В нем осталось совсем немного таблеток. Остальные Барчук, очевидно, съел — и если так, то причина смерти становилась совершенно очевидной. Нормальная доза «смешинок» — от одной до четырех-пяти штук. Больше уже опасно. А в пакетике их было не меньше сотни. Если учесть, что каждая таблеточка стоит полдоллара, то это действительно целое состояние. Месячная зарплата среднего российского гражданина. Именно столько можно заработать с одного пакетика — если, конечно, продавать таблетки, а не жрать их горстями.
А если жрать горстями, то где-то между пятнадцатой и двадцатой таблеткой можно необратимо сойти с ума, а после каждой последующей — заснуть и не проснуться.
А самое главное — бывалые поедатели «смешинок» (со стажем от месяца и больше) утверждают, что чем больше таблеток съешь — тем больше хочется еще. И спасает только то, что наркоман помногу не покупает, потому что на это надо слишком много денег, а торговцы помногу не продают, потому что не хотят терять постоянных клиентов.
Возникает вопрос — каким образом к Барчуку попал целый пакетик таблеток общей стоимостью не меньше тысячи рублей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13