– А чей портрет-то?
– Так я ж говорю! – Манков обозлился, ткнул в портрет. – Его! Чей…
Фадеич долго молчал, потом спросил:
– Дмитрюк – враг народа?
Манков поморщился – Фадеич раздражал его своим неумением думать.
– По радио было сообщение. Дмитрюк позвонил в краевое управление, там подтвердили: разоблачен, выведен из состава, судили… Все!
Манков выдрал портрет из журнала.
– Нет! – забеспокоился Фадеич. – Я не оповещен.
– Я тебя оповестил.
– Пока нет бумаги…
– Защищаешь? – тихо спросил Манков.
Некоторое время сидели молча, глядя друг на друга.
– А по инструкции, – спросил старик, – кто имеет право портреты уничтожать?
– А кто здесь есть, кроме нас двоих?
* * *
По улице к дебаркадеру неторопливо шел Зотов. Подошел к Саше.
– Александра, почему не заходишь?
– Чего я там не видела! – Она ощетинилась, как раздраженный ежик.
– Именно, что не видела. Сгущенку не видела. Так? Конфеты «лимонная долька». Так?
– Да нужны мне ваши конфеты! Прямо я тут вся…
Она оборвала себя и отвернулась.
– Грубишь, – мягко сказал Зотов, покачал головой и шагнул в сторону дебаркадера.
Па пути лежал Лузга.
– Уберись, – сказал Зотов.
Лузга не пошевелился. Зотов беззлобно пнул его. Лузга отполз немного. Зотов прошел мимо.
Закусив губу, Саша отвернулась от Лузги. Он снова взял камешек бросил в ее сторону. Она дернула плечом:
– Ну и валяйся, как…
Он ногой подтолкнул к ней банку из-под тушенки, перевернулся па спину и вытянулся.
Она быстро глянула на него, фыркнула:
– Делать мне больше нечего!
– Мумия готова, – сказал Лузга, складывая на груди руки.
– Ну сколько можно, ей-богу! – воскликнула Саша, с трудом сдерживая улыбку, потом взяла банку и принялась сыпать на Лузгу песок.
* * *
Зотов взошел на дебаркадер как раз в тот момент, когда из окна на палубу вылетел бумажный комок. Зотов нагнулся, взял его, приоткрыл и быстро сел на корточки, тревожно оглянувшись. Развернул на колене портрет, сложил, не разглаживая, и убрал во внутренний карман пиджака.
И тут увидел, что на него смотрит высунувшийся в окно Манков.
– Здравия желаю, – сказал Зотов, поднимаясь.
Манков молча кивнул и скрылся в окне.
Войдя в комнату, Зотов добродушно спросил Манкова:
– Враги народа долго будут на берегу валяться? Ступить негде.
Манков посмотрел в окно на Лузгу.
– Да он безвредный. Ему ссылки еще четыре года.
– Безвредный? Посмотрим… Но это я так… Привез?
Манков достал из саквояжа машинку для стрижки волос.
– Заграничная, – удивился Фадеич.
– Трофейная, – Зотов взял машинку, приладился к ней, подвигал ручки, пострекотал ими.
– Ну-ка, давай! – Манков решительно закатал рукав гимнастерки. – Стриги.
Зотов стал выстригать на волосатой ручище Манкова дорожку.
– Что ж, ты так и будешь с разными руками? – удивился Фадеич.
– А сейчас и ту пострижем! – Манкову стрижка понравилась. – Слушай, а давай спину мне пострижешь!
И он уже гимнастерку принялся расстегивать.
– Да вы что?! – возмутился Фадеич. – Что вы мне в каюте скотный двор устроили! Марш с рейда!
– А сколько единиц у тебя на рейде? – спросил Манков.
– Девять, считая твою. И ничего смешного.
Посмеиваясь привычной шутке, Зотов и Манков, прихвативший автомат, вышли из комнаты.
– Катер когда будет? – спросил Зотов.
– Уже грузится у заготконторы. Не сегодня-завтра пойдет.
– Это хорошо, – ощущение власти над милиционером, которое давал листок бумаги в кармане пиджака, пьянило Зотова, он смотрел на Манкова ласково, с большим намеком. – Ну, а как вообще-то твои дела?
– Ты мужик бдительный, Ваня, – сказал Манков. – И в кармане у тебя сильный факт. А ты знаешь, как эту бумажку использовать?
– Да уж… – улыбнулся Зотов.
– Вот и я знаю, как использовать, – Манков засмеялся, похлопал Зотова по пиджаку и пошел с пристани.
Зотов стоял задумчивый.
Из камбуза вышла Лида, увидела Зотова, и ее озабоченное лицо сделалось покорным.
– Вечером придешь, – тихо сказал Зотов и показал машинку. – Заодно и пострижешь меня.
Лида послушно наклонила голову.
* * *
Консервной банкой Саша сыпала на Лузгу песок и засыпала целиком, до шеи.
– Пристаешь – хорони его! – ворчала она, хотя ей хотелось смеяться. – Возись тут с ним, ишь, придумал!..
Лузга лежал, не шевелясь, прикрыв глаза. Ничего ему больше не нужно, пусть только девочка Саша сыплет на него прогретый солнцем песок, сыплет, сыплет…
Подошел Манков, поставил на песок саквояж, поправил автомат на плече, сказал Саше:
– Вроде тебя мать зовет.
– Ну и что, ну и иду, пожалуйста.
Лузга медленно вставал, песок пластами рушился с него. Когда Саша отошла, Манков сказал:
– Опять не работаешь?
– Перекур, гражданин начальник.
Песок насыпался под свитер, в штаны, Лузга весь кривился, подергивался.
– Тряпка, ей-богу! – поморщился Манков. – На фронте вроде был…
– Вроде?
Манкова взбесила его интонация.
– Что?! А ты не равняй себя, мы таких видали! Я от звонка до звонка оттрубил, а когда я Карпаты штурмовал, ты в плену немцам галифе лизал!
Лузга прямо посмотрел на Манкова. Тот отвернулся.
– Потом зайдете со стариком, распишетесь в месячной подписке.
– Слушаюсь, гражданин начальник, – бесцветно сказал Лузга.
Манков пошел к избам.
* * *
Солнце уходило за лес.
По таежной тропе к краю старой вырубки подошли шесть человек, измотанных долгим переходом. Остановились за деревьями, тихо стояли, прислушиваясь. Отсюда виден был дом фактории, остальные дома и пристань были скрыты крутизной идущего к реке склона.
– Ляжем до темноты, – сказал невысокий жилистый человек с забинтованной головой; его звали Крюк, и он был у них вроде бы главным.
В этот момент в доме открылась дверь, и все шестеро пригнулись, хотя до крыльца было далеко и вряд ли их можно было оттуда увидеть.
Зотов с миской в руке стал разбрасывать объедки разоравшимся курам.
Когда он ушел в дом, самый старый из шестерых, ушлый таежник Михалыч, сказал с уверенностью:
– Собаки нет.
– Чего тянуть?! – вскинулся Шуруп, нервный, дерганый, вечно на грани истерики. – До темноты я подохну!
– Заткнись, – процедил Крюк. – А что у реки? Если там взвод ждет? У нас на следу столько мокрухи, вполне могли солдат поднять.
– Но дом-то вот! – поддержал Шурупа благообразный человек Муха. – Как вошли, так и вышли.
Крюк думал. Посмотрел на пятого, Барона, одетого в милицейскую форму, но без фуражки. Барон пожал плечами.
– В темноте, не в темноте…
Шестой, белокурый, хорошенький паренек Витя, ничего не сказал, спокойно ждал, как решат другие.
* * *
Через некоторое время Зотов вышел из дома, прошел за поленницу помочиться. Застегивая ширинку, услышал за спиной движение, обернулся.
– Здравствуй, хозяин.
Шагах в трех стоял Муха, улыбался ласково. Зотов удивился новому лицу, но не встревожился, шагнул навстречу, и тут ему в спину уперся обрез.
– Будешь тихо – не убью, – прошептал Крюк. – Кто в доме?
Муха еще улыбался, глядя па них.
– Я… – не сразу сказал Зотов. – Один я…
– В деревне есть чужие?
– Нет.
– Веди в дом.
Когда, оставив Витю наблюдать за подходами, вошли в дом, Шуруп сгреб Зотова за рубашку и выдохнул в лицо:
– Жрать!!
* * *
Ветер был тихий, теплый и казался прозрачным от того, что в темнеющем воздухе над водой мелькали тысячи прозрачно-белых мотыльков. Вот уже больше часа танцевали они свой странный бесшумный танец, и все больше их падало па воду, и темная река несла эти легкие хлопья в наступающую темноту.
Саша сидела на обточенном водой бревне, Лузга лежал, облокотясь па песок, и доедал из миски холодную уху.
– Как в этом году поденок много, – сказала Саша, рассматривая на ладони мертвых мотыльков.
– Откуда они берутся?
– А они три года червячками жили, в воде… А сегодня все сразу… Превратились в бабочек… На немного минут… И умрут все… Они даже не едят, им нечем.
– А чего ж делают?
– Ну… – Саша смутилась. – Обеспечивают потомство.
Лузга сказал с раздражением:
– Это в школе таким словам учат – «обеспечивают»? У них вечер любви! Вершина жизни. А вы в школе, небось, и слово-то это стыдитесь сказать – любовь!
– Ну почему, если в стихе… – краснея, сказала Саша.
Лузга проворчал что-то и стал лениво ловить пляшущих поденок. Засмеялся, поймав мотылька.
– Где любовь, там и смерть за углом!
Саша внимательно посмотрела на него, задумалась.
– А ты кем раньше был?
– Да когда раньше, Саша? – он махнул рукой.
Она не рассердилась, настаивать не стала. Он сел на корточки у края воды, вымыл миску, руки. Пригляделся, резко черпанул миской воду и выбросил на берег рыбешку, малька.
– Мама хочет, чтобы я после десятого в институт шла. Я же думала идти работать, ей тяжело одной, а она говорит: ничего… Так хочется в город поехать, может, даже в Москву, поступить в студенты.. Не знаю…
Лузга принес миску с водой, в которой метался, серебряно взблескивая, малек.
– А на кого учиться?
– Хитренький! Не скажу!
Лузга держал миску в ладонях, оба склонились, разглядывая рыбешку.
На дебаркадере хлопнула дверь. Они обернулись, Лида вгляделась в сумерки, поставила на перила фонарь «летучая мышь», чтобы осветить лицо и пальцы, и стала нервно говорить по-своему.
– Нет! – сердито крикнула Саша.
Та опять что-то сказала, Саша сникла.
– Иду, чего ты…
Лузга зло выплеснул рыбешку далеко на песок и бросил миску перед Сашей.
– Знаю, что она говорит! Боится маманя, как бы ее девочку не того! – он сделал циничный жест.
– И нет! – Саша вскочила, чуть не плача, потому что он угадал. – И врешь ты все, врешь! И никем ты не был, никем!
Подхватив пустую миску, она быстро пошла прочь. Лузга некоторое время лежал неподвижно, потом приподнялся и плюнул далеким плевком.
У берега, в заводине, течение было возвратным, вода медленно вращала мертвых поденок, и все больше быстрых кругов от рыбы появлялось то тут, то там, и разносилось над водой сочное чмоканье.
* * *
Крюк и Михалыч рассматривали имевшееся у Зотова оружие: двустволку, охотничий карабин, коробки патронов. Зотов убирал со стола после ужина. Остальные лежали на полу на ворохе мехов. Шуруп спал.
– Для него патроны есть? – Крюк положил на стол пистолет «ТТ».
– Нет, – сказал Зотов.
– А для нагана?
– Да откуда? Это не промысловое оружие.
Крюк посмотрел на него, сказал жестко:
– Промысловое.
К столу подсел Барон, выразительно посмотрел на часы.
– Да, – кивнул Крюк и повернулся к Зотову. – Лодки на замках?
– Нет. Зачем?
– Значит, в деревне одна мелкашка и одна берданка? И все?
– Точно.
– Выходим через час, – сказал Крюк Барону. – До лодок пойдем краем леса, чтобы собаки не учуяли. Ну, а там…
Барон слегка повернул голову в сторону Зотова, Крюк твердо посмотрел на Барона.
Зотов в зеркале видел, как его приговорили. Он прошел па кухню, бестолково переставлял посуду и лихорадочно думал.
В дверь сунулся Витя.
– Идет кто-то!
Крюк вскочил, поманил Зотова, сказал спокойно:
– Встреть на крыльце, в дом не води. Витя, схоронись во дворе, если попытается знак подать – разом кончь обоих.
Когда Лида подошла к дому, Зотов стоял на крыльце.
– Иди домой. Так? – сказал он. – У меня живот болит, не хочу ничего.
Она что-то тревожно спросила.
– Ничего мне помогать не надо! – раздраженно сказал он.
Она постояла немного, повернулась и ушла в темноту. Зотов вернулся в дом. Все смотрели на него.
– Слушай сюда, – сказал он Крюку. – Немая приходила. Я ей мог на пальцах сказать, она бы кое кого предупредила.. Вопрос: зачем не сказал?
– Жить, небось, любишь, – Шуруп сплюнул.
– Завтра к вечеру, может, послезавтра придет катер. Везет деньги па пять факторий. На катере человек пять, ну шесть. Одно-два ружья, один «ТТ» – вот так, примерно.. Ну, куда вы на этих лодках уйдете?! А на катере мы и далеко и быстро уйдем. Можно – в город. Можно в такую тайгу, что…
Он умолк под их взглядами.
1 2 3 4 5 6