– И где ты ее потеряла?
Ингрид сразу не ответила.
«Повторяет урок», – подумал Монтальбано.
Потом она принялась говорить безо всякого выражения, и даже ее иностранный выговор не помогал ей лгать естественно.
– Мне было любопытно взглянуть на этот выпас…
– Выпас, – поправил Монтальбано.
– …я о нем слышала. Я уговорила моего мужа отвезти меня туда. Там я вышла, сделала несколько шагов, на меня почти что напали, я испугалась, боялась, что мой муж ввяжется в ссору. Мы уехали. Дома я заметила, что цепочки нет.
– И с чего ты ее надела в тот вечер, раз говоришь, что тебе не нравятся украшения? По мне, для поездки на выпас она не то чтоб очень подходила.
Ингрид колебалась.
– Я ее надела, потому что после обеда встречалась с подругой, которая хотела ее посмотреть.
– Слушай, – сказал Монтальбано, – я тебя должен предупредить. Я с тобой разговариваю в качестве комиссара, но неофициальным образом, понятно?
– Нет. Что значит «неофициальным»? Я не понимаю этого слова.
– Значит, то, что ты мне скажешь, останется между нами. Почему вдруг твой муж выбрал именно Риццо своим адвокатом?
– А что, не должен был?
– По-моему, нет, по крайней мере если рассуждать логически. Риццо был правой рукой инженера Лупарелло, то бишь главного политического противника твоего свекра. Кстати, ты его знала, Лупарелло?
– Так, встречалась. Риццо всегда был адвокатом Джакомо. И я не понимаю ни черта в политике.
Она потянулась, закинув руки назад.
– Мне скучно. Жалко. Думала, что свидание с полицейским возбуждает больше. Могу я узнать, куда мы едем? Далеко еще?
– Почти приехали, – ответил Монтальбано.
Как только они миновали поворот Санфилиппо, женщина занервничала, два или три раза искоса взглянула на комиссара, пробормотала:
– Имей в виду, здесь никаких баров нет, в этих местах.
– Я знаю, – сказал Монтальбано и, замедляя ход, вытащил ту самую сумку, которую раньше сунул за сиденье, где теперь расположилась Ингрид. – Хочу тебе кое-что показать.
И положил сумку ей на колени. Женщина, увидев ее, казалось, действительно удивилась:
– Как это она к тебе попала?
– Твоя?
– Моя, конечно, видишь, тут мои инициалы.
Открытие, что буквы исчезли, ошарашило ее еще сильнее.
– Может, отвалились, – сказала она тихо, но без уверенности. Женщина терялась в лабиринте вопросов, на которые не находила ответа. Теперь что-то начинало ее беспокоить, это было заметно.
– Твои инициалы еще тут. Тебе их не видно, потому что здесь темно. Их оторвали, но на коже остался отпечаток.
– Но зачем их сняли? И кто?
Сейчас в ее голосе слышались тревожные нотки. Комиссар не ответил. Однако он прекрасно знал, зачем это было сделано, – именно затем, чтобы заставить его подумать, будто это сама Ингрид старалась уничтожить все опознавательные признаки. Они добрались до колеи, ведущей к Капо-Массария, и Монтальбано, который только что прибавил скорость, словно собирался следовать по шоссе, резко повернул. Без единого слова Ингрид в мгновение ока распахнула дверцу, ловко выскочила из машины на полном ходу, бросилась бежать среди деревьев. Чертыхаясь, комиссар затормозил, выпрыгнул и бросился следом. Через несколько секунд он сообразил, что ему за ней не угнаться, и остановился в нерешительности: именно в эту минуту он увидел, как она упала. Когда Монтальбано оказался рядом, Ингрид, которая не могла встать, прервала свой монолог на шведском, в котором явно звучали страх и злость, выкрикнула:
– Да пошел ты! – и продолжала тереть правую щиколотку.
– Поднимайся и кончай заниматься ерундой.
Она подчинилась, с усилием встала и оперлась на Монтальбано, который стоял не шелохнувшись, не порываясь ей помочь.
Ворота открылись легко, а входная дверь пыталась сопротивляться.
– Дай-ка мне, – сказала Ингрид. Она покорно следовала за ним, будто бы смирившись. Но уже приготовила план защиты.
– Во всяком случае, там внутри ты ничего не найдешь, – сказала она на пороге с вызовом. Уверенно включила свет, но при виде мебели, видеокассет, прибранной комнаты была видимо поражена, на лбу ее пролегла складка.
– Мне сказали…
И сразу овладела собой, остановившись на полуслове. Подняла плечи, посмотрела на Монтальбано, ожидая, что он станет делать.
– В спальню, – сказал комиссар.
Ингрид открыла рот, приготовив банальную остроту, но ей не хватило духу выдать ее. Она повернулась и, прихрамывая, пошла в другую комнату, включила свет, без удивления огляделась, уже готовая к тому, что все окажется в порядке. Уселась в изножье кровати. Монтальбано открыл левую створку шкафа.
– Знаешь, чьи это вещи?
– Нужно думать, что Сильвио, инженера Лупарелло.
Открыл среднюю дверцу.
– Это твои парики?
– В жизни не носила парика.
Когда он потянул на себя правую створку, Ингрид зажмурилась.
– Открывай глаза, это бессмысленно. Твои?
– Да. Но…
– … но их не должно было здесь быть, – договорил за нее Монтальбано.
Ингрид вздрогнула.
– Ты откуда знаешь? Кто тебе сказал?
– Никто мне не говорил, сам догадался. Я вообще-то работаю в полиции, ты забыла? Сумка тоже была в шкафу?
Ингрид кивнула.
– А цепочка, которую ты якобы потеряла?
– В сумке. Однажды мне пришлось ее надеть, потом пришла сюда и здесь ее оставила.
Она помолчала, потом долго смотрела комиссару в глаза.
– Что все это значит?
– Вернемся туда.
Ингрид достала из буфета стакан, налила в него до половины виски и, не разбавляя, осушила почти одним духом, потом опять наполнила.
– Хочешь?
Монтальбано отказался. Он плюхнулся на диван и сидел, глядя на море, уверенный, что при таком слабом свете его не видно через окно. Ингрид подошла и села рядом.
– Да, бывало, я смотрела отсюда на море при более приятных обстоятельствах.
Пододвинулась немного на диване, положила голову на плечо комиссару. Тот не пошевелился, сразу поняв, что ее движение не имело в себе ничего провоцирующего.
– Ингрид, ты помнишь, что я тебе сказал в машине? Что наш разговор неофициальный?
– Да.
– Открой мне правду. Вещи в гардеробе привезла ты или их подбросили?
– Я сама. Могли мне пригодиться.
– Ты была любовницей Лупарелло?
– Нет.
– Как нет? По-моему, ты здесь как у себя дома.
– С Лупарелло я переспала один-единственный раз, через полгода после того, как очутилась в Монтелузе. Потом – никогда. Он привез меня сюда. Но так получилось, что мы подружились, по-настоящему. Таких друзей среди мужчин у меня в жизни не было, даже дома. С ним я могла поделиться всем, абсолютно всем, если у меня что-нибудь случалось, он всегда умел меня вытащить, не задавая вопросов.
– Хочешь, чтобы я поверил, что в тот единственный раз, когда ты здесь оказалась, ты захватила с собой платья, джинсы, трусики, сумку и цепочку?
Ингрид отодвинулась, рассердившись.
– Ничего я не хочу. Я не договорила. Через некоторое время я спросила у Сильвио, можно ли мне время от времени пользоваться этим домом, и он мне позволил. Просил только об одной вещи – не попадаться никому на глаза и никогда не говорить, чей это дом.
– Когда ты собиралась прийти, как ты узнавала, что хаза свободна и в твоем распоряжении?
– У нас был целый ряд условных телефонных звонков. Я всегда держала слово, которое дала Сильвио. Сюда приезжала только с одним человеком, всегда одним и тем же.
Она сделала большой глоток и поникла, сгорбилась.
– Человеком, который вот так два года насильно вторгается в мою жизнь. Потому что мне вмиг расхотелось.
– Вмиг после чего?
– После первого раза. Меня испугала сама ситуация. Но он был… как одержимый, он испытывает ко мне, как это говорится… страсть. Только физическую. Каждый день настаивает на встрече. Потом, когда я его привожу сюда, бросается на меня, как дикий зверь, рвет на мне одежду. Вот поэтому я и держу запасные тряпки в шкафу.
– Этот человек знает, кто хозяин дома?
– Я ему никогда не говорила, и к тому же он никогда меня об этом не спрашивал. Знаешь, он меня не ревнует, только хочет мной обладать, ему всегда мало, в любой момент готов на меня кинуться.
– Понятно. А Лупарелло в свой черед знал, кого ты приводила сюда?
– То же самое, он у меня никогда не спрашивал, а я ему не говорила.
Ингрид поднялась.
– Мы не можем пойти поговорить где-нибудь в другом месте? А то этот дом теперь меня угнетает. Ты женат?
– Нет, – ответил Монтальбано удивленно.
– Пошли к тебе. – И улыбнулась, но невесело. – Я же тебе говорила, что этим все кончится, разве нет?
Глава тринадцатая
Никому не хотелось говорить, четверть часа оба сидели молча. Но в комиссаре опять взыгрывала его детективная жилка. Подъехав к мосту через Каннето, он съехал на обочину, притормозил, вышел и велел Ингрид следовать за ним. С высоты моста комиссар показал спутнице пересохшую реку, которая угадывалась в лунном свете.
– Видишь, – сказал он ей, – это русло ведет прямо к морю. Спуск очень крутой. Полно валунов и камней. Ты могла бы проехать здесь на машине?
Ингрид внимательно рассматривала трассу, ту ее часть, которую была в состоянии разглядеть, вернее, вообразить.
– Не знаю, что тебе сказать. Днем – другое дело. Во всяком случае, могу попробовать, если хочешь.
И посмотрела на комиссара с улыбкой, прищурив глаза.
– Вижу, что ты хорошо обо мне осведомлен, а? Ну, что мне нужно делать?
– Пробуй, – сказал Монтальбано.
– Ладно. Ты подожди здесь.
Села в машину и уехала. Достаточно было нескольких секунд, чтоб Монтальбано потерял из виду огни фар.
– Нда, привет. Наколола меня, – смирился комиссар.
И пока он собирался с духом для долгого пути на своих двоих до самой Вигаты, услышал ревущий мотор – она возвращалась.
– Может, получится. У тебя есть фонарик?
– В бардачке.
Она опустилась на колени, осветила днище автомобиля, поднялась.
– Есть носовой платок?
Монтальбано дал ей носовой платок, Ингрид завязала им больную щиколотку.
– Садись.
Задним ходом она доехала до грунтовой дороги, которая вела прямо под мост.
– Я попытаюсь, комиссар. Но имей в виду, что у меня нога выведена из строя. Пристегни ремень. Нужно как можно быстрей?
– Да, но главное, чтоб мы доехали до берега в целости и сохранности.
Ингрид выжала сцепление и понеслась. Это были десять минут тряски, беспрерывной и безжалостной, у Монтальбано в какой-то момент возникло впечатление, что голова всеми силами стремится оторваться от тела и вылететь вон из окошка. Ингрид, напротив, была спокойна, решительна, вела машину, высунув кончик языка, так что комиссара все время подмывало сказать, чтоб она его убрала, а то, неровен час, откусит. Когда, они добрались до берега, Ингрид спросила:
– Я выдержала экзамен? – В темноте глаза ее сияли. Она была возбуждена и довольна.
– Да.
– Давай еще раз, в гору.
– Ты спятила! Хватит.
Она выразилась точно, назвав это экзаменом.
Только результатов он не дал никаких. Ингрид справилась с задачей прекраснейшим образом, и это свидетельствовало против нее, однако на предложение комиссара она реагировала безо всякого замешательства, только удивилась, и это свидетельствовало в ее пользу. А как расценивать тот факт, что у машины ничего не поломалось? Положительно или отрицательно?
– Ну как? Поедем еще? Давай! Первый раз за весь вечер я получила удовольствие.
– Нет, я же сказал.
– Тогда садись за руль, а то мне очень больно.
Комиссар поехал вдоль берега. Он убедился, что машина в полном порядке.
– Ты просто молодец.
– Смотри, – сказала Ингрид, становясь серьезной профессионалкой. – Кто хочешь может пройти по этой трассе. Класс состоит в том, чтобы довести машину до конца в таком же точно состоянии, в каком она стартовала. Потому что после вдруг может оказаться, что впереди тебя ждет асфальтированная дорога, а не песчаный берег, как здесь, и ты должен нагнать потерянное время, прибавив скорость. Нет, я говорю непонятно.
– Ты говоришь очень понятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20