Разведчик привык к неожиданностям, ему не положено открыто выражать свои эмоции – удивление, страх или радость, он всегда собран и готов к самому удивительному, чего и предположить не мог. Но я так и застыл с открытым ртом, как школьник в кинотеатре. Все, что угодно, только не это, но Бигль вошел, чудной и непривычный, в штатском, такой же грузный, седой и величавый, каким я привык его видеть на фотографиях или в тех редких случаях, когда он появлялся публично – на юниэкранах.
Бигль, кряхтя, уселся напротив, молча, с какой-то хитринкой подмигнул шефу, а тот сказал:
– Теперь закрой глаза, бывший Лайк. На минуточку. Только по-честному.
Я повиновался и вдруг услышал до жути знакомый голос:
– Ну вот мы и снова встретились, сынок. Первый!
Я онемел.
Бигль – Первый?!
Бигль – Даблью-эй?!
И Бигль – душа Сопротивления – «слама», впитавшего в себя все оппозиционные группы и партии, всю ненависть народа к последней олигархии на Планете! Чудеса!
– Обалдел, – усмехнулся Дибитц. – А еще разведчик.
– Классный разведчик, – сказал Бигль. – Не смейся. Первого он знает по голосу, а по кодовому обозначению я был для него невидимкой.
– Если кодовое обозначение открыто, значит, больше не встретимся, – вздохнул я.
– Как знать, сынок. Твоя профессия еще ну^, на. Пока нужна. Мы уже с тобой говорили об этом СВК – как гнилое яблоко: снаружи румянится внутри – труха. Слам становится силой, с которой уже трудно совладать. А партия, сынок, наша партия знает, как и куда направить эту силу и как умножить ее. Не помешали старые Тейлоры и Уоррены, не помешают и новые.
– А где же будет старый Бигль?
– Найдется работенка. Пока я им тоже еще нужен.
– Как же вы рискнули приехать сюда? А если хватятся?
– Не хватятся. Для них я где-то отдыхаю. А где именно – у меня еще есть привилегия не сообщать о своих маршрутах.
Шеф вынул из сейфа папку в черной обложке. Я понял, что разговор окончен, и встал.
– Тебе бы отдохнуть, – сказал Дибитц, – воспользоваться передышкой. Месяц – другой. Где-нибудь на море.
– У тебя и спутница есть для отдыха, – добавил Бигль. – Я привез с собой Линнет. Ей тоже нужно отдохнуть и сменить перышки.
С крутого берега мы глядели на море. Стальное с белыми гребешками зыби, оно не ласкало и не манило. И гул прибоя не взывал к курортной расслабленности.
Высоко над головой тянулись электрические провода к белой санаторной вилле между пиками деревьев. По проводу, тихонько пересвистываясь, прогуливались две крохотные птахи, именно прогуливались, не падая и не взлетая.
– Пернатые канатоходцы, – сказал я.
– Как в цирке, – улыбнулась Линнет.
– Там сетка. А на земле ее нет.
– Ты имеешь в виду – в жизни?
– Конечно. Мы же канатоходцы. Только без страховочного троса и без баланса. И уж конечно без предохранительной сетки вот так. А пока мы просто в отпуску.
– Отпуск кончился, Чабби, – вздохнула Линнет. – Возвращаюсь к канату.
– Получила вызов?
– Еще утром. А вечером улетаю.
– Завидую, – сказал я.
– Равнодушно завидуешь.
– Почему равнодушно – уверенно. С надеждой, что и я получу такой же завтра или послезавтра.
– Грустно, не правда ли?
– Профессия.
Перерыв, который и отпуском-то назвать нельзя было, подходил к концу.
И у Линнет и у меня.
Встретимся ли?
Эпилог
– Директора Бигля просят обождать три минуты в приемной, – пропел мелодичный невидимый голос. – Следите за световым табло.
«Пока еще директор, – внутренне усмехнулся Бигль, – только интересно, какого ведомства. Санитарного или кладбищенского? И всего три минуты. Что ж, обождем».
В приемной, как всегда, было пусто. Шеф СВК принимал лишь в крайних, исключительных случаях – обычно разговаривал только по видео. Но случай с Биглем был исключительным. Он уже не занимал никакого поста, и видео у него не было.
Нескрываемо ухмыляясь – пусть Снимают хоть все закамуфлированные телепередатчики, – Бигль подошел к стене-окну, откуда открывалась панорама города. Новые улицы и площади вытеснили старые уголки: сохранившиеся еще с прошлого столетия здания казались старомодными провинциалами среди изысканных светских львов – причудливых сооружений, капризных геометрических форм, пересеченных садами и парками, вмонтированными в стальной или пластиковый каркас этажей. Все знакомо до мелочей. Родной город, родной дом. Даже в этой приемной все памятно – и масштабы манежа, и сверкающая эмалью и никелем пустота. А сердце сжимается от гнева и горечи за это издевательство над словом родной. Третий десяток лет он здесь, в чужой шкуре, в чужом стане, и все приглядевшееся, привычное, примелькавшееся не могло стать и не стало близким. Мир этот не отмылся оттого, что он, Бигль, живет по кодексу его законов, традиций и правил, и даже поношенный мундир свой надевает с утра с ненавистью, подавить которую бессилен, несмотря на все ухищрения мимикрии. И сейчас после потаенной поездки домой эта ненависть оборачивается физической тошнотой, перехватывающей горло. Три минуты! Что ж, он подождет эти три минуты, хотя они и кажутся ему часами, как в хирургической палате перед операцией.
Световое табло заиграло всеми красками спектра. Бигль подтянул мундир, поправил сбившиеся волосы и шагнул к неотличимой от стены двери.
– Я жду, Бигль, – сказала она знакомым голосом.
Над столом, как желтый фонарь, сияло одутловатое лицо шефа.
– Садитесь, Бигль.
Бигль сел, сохраняя почтительную неподвижность.
– Мне бы очень не хотелось, Бигль, чтобы вы затаили обиду.
– На что? – пожал плечами Бигль. – За то, что я упустил Дока и прозевал связи слама с разведчиком? Грубейшие ошибки и, естественно, закономерные последствия.
– Я уважаю строгость вашей самооценки, Бигль, – сказал шеф, – но вы преувеличиваете. Последствия не столь уж трагичны. Вы просто возвращаетесь к своим сомниферам. Чему вы улыбаетесь?
– Вспомнил ваши слова: «Вы переросли их, Бигль». Значит, не перерос.
– Вернее, мы их недооценили. Они помогут не только выявлять сопротивляющихся, но и воспитывать подчинявшихся. Есть новые модели с гипноэффектом, запрограммированные на воспитание поощряемых навыков – не мысли самостоятельно, доверяй ведущим тебя, пресекай крамолу даже у себя дома и не жди, когда на тебя донесут, – доноси первым.
– Это эксперимент? – спросил Бигль.
– Пока да. Но мы надеемся на его успех.
Надейтесь, подумал Бигль. Во-первых, сомнифер, как и любой механизм, можно реконструировать. Снять гипноэффект или заменить программу. Во-вторых, электронное воздействие требует электронного же контроля – новых массовых серий машин, способных проверить программную направленность сомниферов. Таких машин еще нет. И будут ли? Эксперимент явно строился на песке, но Бигль перехватил восторженный взгляд шефа и сразу понял, что от него хотят.
– Полезный эксперимент, – сказал он. – Попробуем. – И встал.
Шеф тоже встал.
– Кстати, – добавил он, – ваше ходатайство о возвращении Ли Джексона на работу удовлетворено. Перебежчик, вкусивший сладости слама, может оказаться полезным. Возьмете его к себе с организацией тщательной проверки и наблюдения.
– Будет исполнено, – заключил Бигль.
Ему очень хотелось взглянуть на преображенного Ли, и он не разочаровался. Ли похудел, вырос и научился скрывать свои чувства. Ничего не отразилось на лице его при виде Бигля.
– Младший блок-инспектор Ли Джексон к смене готов, – отчеканил он.
– Не будем ворошить прошлого, сынок, – сказал Бигль. – Приступай. Работа знакомая, рутина.
Мальчишка уже многому научился – не только чувства скрывать. Ретив. Вдумчив. Нацелен. Хорошо. Сколько таких Ли пройдет через Бигля, одинаково его презирающих и готовых отдать жизнь по приказу Первого. Метаморфозы Бигля им неизвестны.
Но в этом и состоит своеобразие его пока еще нужной профессии.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23