И нате вам: ровно на срок. Осталось время прийти в себя и ощутить бодрость и прилив сил… Прошу вас, лапонька…
Лапонька, то есть Мальвина, отстегнулась от кресла, подплыла к медицинскому сейфику, достала оттуда заранее приготовленный шприц и направилась к Ильину.
– Ангел, – завопил Ильин, – сделай что-нибудь! Она меня сейчас убьет!
– Не убьет, – сообщил прорезавшийся Ангел. А впрочем, самое оно было ему прорезаться: самолет, воздушное пространство, облака – ангельская стихия. – Не убьет, не боись. Это, насколько я секу, возбуждающее, снимающее мышечное напряжение и проясняющее мозги. Полезно будет, не стоит противиться, Ильин.
Мальвина протерла ваткой со спиртом вену на локтевом сгибе, прицелилась и точнехонько попала в нее. Не исключено, Мальвина только прикидывалась ресторанной богиней, а наделе была профессиональной медсестрой. Хотя в гебе все, как слыхал Ильин, знают множество ремесел, иначе швах, иначе не выжить в полевых условиях… И как только тайная жидкость, изготовленная умельцами их «ИГ», растеклась по венам и, не исключено, артериям Ильина, он немедленно ожил, почувствовал великую бодрость, прилив сил и свежесть мысли.
– То-то, – сказал Ангел.
Ильин сам знал, что «то-то». Ильин тут же дернулся, пытаясь вырваться из кандалов, но они держали крепко, тут даже «ИГ»-умельцы ничего сделать не могли.
– Потерпите, – Олег Николаевич сочувственно глядел на Ильина-Прометея, – осталось минут пятнадцать, пилот получил разрешение на посадку и сейчас выходит на малый круг ожидания. Сядем, выпустим вас и – в путь, в путь, кончен день забав, в поход пора, целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»… – Оборвал фривольное пение, деловито заметил: – Вас, конечно, будут проверять и проверять, но никакие проверки вам не страшны. Кто вы – вы сами знаете. Про «МИГ» спросят – а что про него говорить? Сгнил в болоте, лягушки его оккупировали, пиявки всякие, нечисть, ф-фу. А наше в вас присутствие – ну, тут они рылом не вышли…
– Кто они? – заорал Ильин, бессмысленно и бесполезно дергаясь, вырываясь, в кровь перетирая кожу на запястьях. – Куда вы меня привезли, гады? Чем я вам мешал? Жил себе и жил, никого не трогал, так нет… Ну нашли вы самолет, ну покрытие там какое-то, ну и радовались бы, а снимать меня с насиженного места зачем? Я же болен. Я же не могу так! Я же еле-еле привык, притерся, врос в жизнь…
– Вот и скверно, что вросли, – заявил Олег Николаевич, закуривая сигаретку «Данхилл», несмотря на предупреждающую надпись на табло. – Наше упущение: дали врасти… Не-ет, милейший Иван Петрович, в Москве вам нельзя было оставаться. Вы – мина замедленного действия, извините за сравнение. Неизвестно когда рванете. И неизвестно где. Зачем рисковать? Лучше перенацелить заряд, перенаправить его в нужном направлении – и лебен зи воль! А о нашей идее вам немедленно сообщат свежие газеты. Пресса – великая сила… – Он встал, поднял с пола пачку газет и стал по одной разворачивать перед прикованным Ильиным.
Ильин смотрел и ничего не понимал.
«Московские новости» от сего дня. Портрет Ильина в гриме Лукича на первой полосе, рядом – он же, но без грима. Шапка: «Диссидент разоблачен органами безопасности и выслан из страны».
«Известия». Портрет Ильина без грима. Шапка: «Почему он не любит Россию?»
«Куранты». Портрета нет, но шапка есть: «Коммунистам в России делать нечего!»
Олег Николаевич свернул показанные газеты, присоединил их к увесистой пачке на полу и спросил:
– Хватит?.. Думаю, хватит. Вам все ясно?.. Сегодня мир узнал, что некий откровенный и наглый диссидент с коммунистическим душком, некий тип по фамилии Ильин выслан из страны по статье УК России за номером 117 прим. Антигосударственная деятельность. Кроме фоток и заголовков есть и статьи, вы их потом, если захотите, прочитаете. Я вам все эти газеты дам с собой. Кстати, если они сюда еще не дошли, прекрасно: вам они помогут… Поверьте, коллега, мы предусмотрели все. Или почти все, поскольку все даже Господь Бог не сумел предусмотреть… Прощайте, Иван Петрович, но не забывайте о нас. А мы вам забыть о себе не дадим сами. Это уж энтшульдиген зи, битте, извините за внимание.
И в сей же секунд «боинг» не «боинг» мягко ткнулся шасси о бетон взлетно-посадочной полосы, включил реверс, завыл движками и побежал по дорожке, тормозя и сворачивая на рулежку, ведущую, как догадался Ильин, к зданию аэропорта. Какого только?
– Куда мы прилетели? – спросил у Ангела. Ангел не ответил. Он вообще вел себя странновато в последнее время, молчал больше, а сейчас и вовсе заткнулся, как будто нечего ему было сказать своему подопечному, как будто охранная функция его дала некий сбой.
– Ночь здесь, – вдруг сказал он задумчиво, словно только это-то и удивило его. – Ночь и жарко…
– Где здесь?
– Здесь… – медленно, нехотя.
Ильин однажды видел говорящего и мыслящего робота, сработанного конструкторами из Института информатики – еще в Той жизни, робот, который целенаправленно умирал. Сдавал. Тот, помнится, говорил так же: будто завод у патефона кончался, а ручки – чтоб подкрутить – не было.
– Что с тобой, Ангел?
Тот опять не ответил.
А самолет уже встал, и двигатели умолкли, и из кабины пилотов в салон вышли красивые парни в парадной форме «Люфтганзы», хотя скорее всего никакая «Люфтганза» здесь была ни при чем, самолет принадлежал гебе и пилоты служили там, а форму и опознавательные знаки всемирно известной авиакомпании использовали для прикрытия. Пилоты прошли через салон, оставив дверь открытой, погремели чем-то невидимо, и в салон с воли ворвался оглушительно жаркий воздух.
– Приехали с орехами, – бездарно сказал Олег Николаевич. – Поторопитесь. Вас, как мы и предусмотрели, встречают.
Мальвина ловко отстегнула крепления. Ильин легко вскочил и рванул прочь из салона – на волю. Идиотское человеческое качество: что там на воле, кто на воле, зачем встречают – ничего в момент порыва, побега не волнует. Воля! А там, может, взвод с автоматами ждет и команда «Пли!».
Но взвода с автоматами не было.
Ильин остановился на верхней площадке трапа, ничего сначала не увидев. Только черная-черная ночь, жаркая до пота, который тут же побежал струйками по лбу, только созвездие огней неподалеку: аэропорт, видно…
Ильин сбежал по ступеням, но задержался на последней, схватившись за перила. Оглянулся. Дверь самолета, все-таки «боинга», как на поверку оказалось, который привез его в это бешеное пекло, автоматически закрывалась, вот уже совсем закрылась, и только и увидел Ильин, что лицо Олега Николаевича за стеклом иллюминатора. Олег Николаевич помахал Ильину, улыбнулся, трап неожиданно поехал от самолета, на верхней ступеньке стояла сумка Ильина, собранная Титом, и пачка газет, а сам «боинг» легко взревел двигателями и неторопливо покатил по перрону к положенному месту взлета.
Трап ехал все быстрее. Ильин стоял на нем, вцепившись руками в перила, с ужасом смотрел вперед, туда, где из созвездия огней вырастало, обретало стеклянные очертания аквариумное здание аэровокзала, словно вымершего в этот ночной час. Да и аэропорт казался мертвым. Никто не гонял по перрону на спецмашинах, никто не взлетал и не садился, «боинг» был единственным живым механизмом в этом царстве аэроночи. И еще трап, который остановился, не доехав до здания метров пятидесяти. Но и этого расстояния было достаточно, чтобы увидеть группку людей, явно встречающих Ильина. Люди стояли угрожающе неподвижно. Ильин машинально сошел с трапа, ощутив под ногами бетон.
И в это время зажегся свет. Прожектора на мачтах фуганули снопы на площадку для торжественной встречи, осветив растерянного Ильина, а напротив – человек пятнадцать: все без пиджаков, но в белых рубашках с короткими рукавами и темных галстуках. Все – вроде бы не слишком молодые, вроде бы ровесники Ильина или даже постарше. А чуть в стороне стояли белые машины, до слез похожие на родные агрегаты Горьковского автозавода.
А на здании аэровокзала, подсвеченные прожекторами, красовались портреты серьезных мужчин, из коих по крайней мере двое были знакомы Ильину. Один – с пятном в форме Индонезийского острова на башке. Другой – волосатый, мелкоглазый, щекастый, с рожей бульдозера фирмы «Катерпиллер». Остальные лица – неизвестные. Но над ними, осеняя их гигантскими размерами, висел портрет того, в кого превратила Ильина подлая медсестра Мальвина. Оригинал. Он, оригинал, изображен был в полный рост, с простертой вдаль рукой, и крупная надпись объясняла жест:
«ДЕМОКРАТИЯ – ОРУДИЕ СВОБОДЫ».
А копия – жалкая, дрожащая, несмотря на жару, в пиджачке своем замухрышистом, в галстучке с горохом, в хлипких баретках, стояла на летном поле и плакала. Слезы пополам с потом оставляли грязные дорожки на загримированном лице. Сопли тоже, кажется, имели место.
Мужчины в рубашках и галстуках неторопливо, но угрожающе двинулись к Ильину, и следом тронулись белые авто.
И тут Ангел проклюнулся.
– Ну все. Генук, – сказал он грустно. – Я обещал околоток? Вот он. В масштабе страны. Здесь я тебе не буду нужен, да и ничего я здесь охранить не сумею. Рылом не вышел. Здесь тебя и без меня охранят. Да и миссия у тебя имеется, истребительная. Это тоже без меня. Безумно жаль расставаться, но надо. Прощай, Ильин…
И показалось – нет, но что-то вырвалось из груди, разрывая легкие, в комок сминая сердце. Ильин задохнулся, жадно пытаясь втянуть в себя горячий воздух, но не смог и упал на бетон, ткнувшись лицом о шершавую плиту. И тут же с криком поднялся, оставшись на коленях: бетон обжег его, как сковородка с огня.
Словно издалека, словно из небесных высей донеслось до Ильина Ангелово:
– Вот ты и второй раз ошпарился. Прости, не предусмотрел…
– Ангел, Ангел, – плача, размазывая по обожженным щекам обожженными ладонями слезы, пот и сопли, шептал Ильин.
Ангел не слышал. Он летел высоко-высоко по небу полуночи, как у классика, и только один Ильин и видел его. Никто больше. Остальные смотрели на Ильина, встав вокруг него, а самый, видать, главный, буднично сказал по-русски:
– С прибытием, значит, на родную землю, товарищ Ильин. Хорошо долетели?
Ильин не ответил: не мог. Все еще плакал.
– Эк его разобрало, – с некой даже долей сочувствия заметил Главный. – Помогите товарищу диссиденту подняться. Сейчас его – в резиденцию. Накормить. Потом товарищи из гебе с ним поговорят, а дальше видно будет…
Ильин, услыхав родное название, поднял голову.
– Гебе? – спросил. – Опять гебе?
– Что значит опять? – добродушно спросил Главный. – Гебе – она и в Африке гебе. Вечное дело.
– Вечное, – машинально повторил Ильин. А Ангел кружил высоко-высоко, не улетал, как будто боялся оставлять Ильина одного, но и спуститься боялся. Да и что удивляться: всегда он трусоват был. Не раз сбегал. Впрочем, и возвращался не раз.
ВЕРСИЯ
Учение Маркса всесильно, потому что оно верно.
ФАКТ
Жалко Ильина.
Единственное, на что стоит надеяться, – на возвращение к нему Ангела. Без Ангела Ильину – совсем хана.
Впрочем, всем нам без своего Ангела – хана. Это уж точно – факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Лапонька, то есть Мальвина, отстегнулась от кресла, подплыла к медицинскому сейфику, достала оттуда заранее приготовленный шприц и направилась к Ильину.
– Ангел, – завопил Ильин, – сделай что-нибудь! Она меня сейчас убьет!
– Не убьет, – сообщил прорезавшийся Ангел. А впрочем, самое оно было ему прорезаться: самолет, воздушное пространство, облака – ангельская стихия. – Не убьет, не боись. Это, насколько я секу, возбуждающее, снимающее мышечное напряжение и проясняющее мозги. Полезно будет, не стоит противиться, Ильин.
Мальвина протерла ваткой со спиртом вену на локтевом сгибе, прицелилась и точнехонько попала в нее. Не исключено, Мальвина только прикидывалась ресторанной богиней, а наделе была профессиональной медсестрой. Хотя в гебе все, как слыхал Ильин, знают множество ремесел, иначе швах, иначе не выжить в полевых условиях… И как только тайная жидкость, изготовленная умельцами их «ИГ», растеклась по венам и, не исключено, артериям Ильина, он немедленно ожил, почувствовал великую бодрость, прилив сил и свежесть мысли.
– То-то, – сказал Ангел.
Ильин сам знал, что «то-то». Ильин тут же дернулся, пытаясь вырваться из кандалов, но они держали крепко, тут даже «ИГ»-умельцы ничего сделать не могли.
– Потерпите, – Олег Николаевич сочувственно глядел на Ильина-Прометея, – осталось минут пятнадцать, пилот получил разрешение на посадку и сейчас выходит на малый круг ожидания. Сядем, выпустим вас и – в путь, в путь, кончен день забав, в поход пора, целься в грудь, маленький зуав, кричи «Ура!»… – Оборвал фривольное пение, деловито заметил: – Вас, конечно, будут проверять и проверять, но никакие проверки вам не страшны. Кто вы – вы сами знаете. Про «МИГ» спросят – а что про него говорить? Сгнил в болоте, лягушки его оккупировали, пиявки всякие, нечисть, ф-фу. А наше в вас присутствие – ну, тут они рылом не вышли…
– Кто они? – заорал Ильин, бессмысленно и бесполезно дергаясь, вырываясь, в кровь перетирая кожу на запястьях. – Куда вы меня привезли, гады? Чем я вам мешал? Жил себе и жил, никого не трогал, так нет… Ну нашли вы самолет, ну покрытие там какое-то, ну и радовались бы, а снимать меня с насиженного места зачем? Я же болен. Я же не могу так! Я же еле-еле привык, притерся, врос в жизнь…
– Вот и скверно, что вросли, – заявил Олег Николаевич, закуривая сигаретку «Данхилл», несмотря на предупреждающую надпись на табло. – Наше упущение: дали врасти… Не-ет, милейший Иван Петрович, в Москве вам нельзя было оставаться. Вы – мина замедленного действия, извините за сравнение. Неизвестно когда рванете. И неизвестно где. Зачем рисковать? Лучше перенацелить заряд, перенаправить его в нужном направлении – и лебен зи воль! А о нашей идее вам немедленно сообщат свежие газеты. Пресса – великая сила… – Он встал, поднял с пола пачку газет и стал по одной разворачивать перед прикованным Ильиным.
Ильин смотрел и ничего не понимал.
«Московские новости» от сего дня. Портрет Ильина в гриме Лукича на первой полосе, рядом – он же, но без грима. Шапка: «Диссидент разоблачен органами безопасности и выслан из страны».
«Известия». Портрет Ильина без грима. Шапка: «Почему он не любит Россию?»
«Куранты». Портрета нет, но шапка есть: «Коммунистам в России делать нечего!»
Олег Николаевич свернул показанные газеты, присоединил их к увесистой пачке на полу и спросил:
– Хватит?.. Думаю, хватит. Вам все ясно?.. Сегодня мир узнал, что некий откровенный и наглый диссидент с коммунистическим душком, некий тип по фамилии Ильин выслан из страны по статье УК России за номером 117 прим. Антигосударственная деятельность. Кроме фоток и заголовков есть и статьи, вы их потом, если захотите, прочитаете. Я вам все эти газеты дам с собой. Кстати, если они сюда еще не дошли, прекрасно: вам они помогут… Поверьте, коллега, мы предусмотрели все. Или почти все, поскольку все даже Господь Бог не сумел предусмотреть… Прощайте, Иван Петрович, но не забывайте о нас. А мы вам забыть о себе не дадим сами. Это уж энтшульдиген зи, битте, извините за внимание.
И в сей же секунд «боинг» не «боинг» мягко ткнулся шасси о бетон взлетно-посадочной полосы, включил реверс, завыл движками и побежал по дорожке, тормозя и сворачивая на рулежку, ведущую, как догадался Ильин, к зданию аэропорта. Какого только?
– Куда мы прилетели? – спросил у Ангела. Ангел не ответил. Он вообще вел себя странновато в последнее время, молчал больше, а сейчас и вовсе заткнулся, как будто нечего ему было сказать своему подопечному, как будто охранная функция его дала некий сбой.
– Ночь здесь, – вдруг сказал он задумчиво, словно только это-то и удивило его. – Ночь и жарко…
– Где здесь?
– Здесь… – медленно, нехотя.
Ильин однажды видел говорящего и мыслящего робота, сработанного конструкторами из Института информатики – еще в Той жизни, робот, который целенаправленно умирал. Сдавал. Тот, помнится, говорил так же: будто завод у патефона кончался, а ручки – чтоб подкрутить – не было.
– Что с тобой, Ангел?
Тот опять не ответил.
А самолет уже встал, и двигатели умолкли, и из кабины пилотов в салон вышли красивые парни в парадной форме «Люфтганзы», хотя скорее всего никакая «Люфтганза» здесь была ни при чем, самолет принадлежал гебе и пилоты служили там, а форму и опознавательные знаки всемирно известной авиакомпании использовали для прикрытия. Пилоты прошли через салон, оставив дверь открытой, погремели чем-то невидимо, и в салон с воли ворвался оглушительно жаркий воздух.
– Приехали с орехами, – бездарно сказал Олег Николаевич. – Поторопитесь. Вас, как мы и предусмотрели, встречают.
Мальвина ловко отстегнула крепления. Ильин легко вскочил и рванул прочь из салона – на волю. Идиотское человеческое качество: что там на воле, кто на воле, зачем встречают – ничего в момент порыва, побега не волнует. Воля! А там, может, взвод с автоматами ждет и команда «Пли!».
Но взвода с автоматами не было.
Ильин остановился на верхней площадке трапа, ничего сначала не увидев. Только черная-черная ночь, жаркая до пота, который тут же побежал струйками по лбу, только созвездие огней неподалеку: аэропорт, видно…
Ильин сбежал по ступеням, но задержался на последней, схватившись за перила. Оглянулся. Дверь самолета, все-таки «боинга», как на поверку оказалось, который привез его в это бешеное пекло, автоматически закрывалась, вот уже совсем закрылась, и только и увидел Ильин, что лицо Олега Николаевича за стеклом иллюминатора. Олег Николаевич помахал Ильину, улыбнулся, трап неожиданно поехал от самолета, на верхней ступеньке стояла сумка Ильина, собранная Титом, и пачка газет, а сам «боинг» легко взревел двигателями и неторопливо покатил по перрону к положенному месту взлета.
Трап ехал все быстрее. Ильин стоял на нем, вцепившись руками в перила, с ужасом смотрел вперед, туда, где из созвездия огней вырастало, обретало стеклянные очертания аквариумное здание аэровокзала, словно вымершего в этот ночной час. Да и аэропорт казался мертвым. Никто не гонял по перрону на спецмашинах, никто не взлетал и не садился, «боинг» был единственным живым механизмом в этом царстве аэроночи. И еще трап, который остановился, не доехав до здания метров пятидесяти. Но и этого расстояния было достаточно, чтобы увидеть группку людей, явно встречающих Ильина. Люди стояли угрожающе неподвижно. Ильин машинально сошел с трапа, ощутив под ногами бетон.
И в это время зажегся свет. Прожектора на мачтах фуганули снопы на площадку для торжественной встречи, осветив растерянного Ильина, а напротив – человек пятнадцать: все без пиджаков, но в белых рубашках с короткими рукавами и темных галстуках. Все – вроде бы не слишком молодые, вроде бы ровесники Ильина или даже постарше. А чуть в стороне стояли белые машины, до слез похожие на родные агрегаты Горьковского автозавода.
А на здании аэровокзала, подсвеченные прожекторами, красовались портреты серьезных мужчин, из коих по крайней мере двое были знакомы Ильину. Один – с пятном в форме Индонезийского острова на башке. Другой – волосатый, мелкоглазый, щекастый, с рожей бульдозера фирмы «Катерпиллер». Остальные лица – неизвестные. Но над ними, осеняя их гигантскими размерами, висел портрет того, в кого превратила Ильина подлая медсестра Мальвина. Оригинал. Он, оригинал, изображен был в полный рост, с простертой вдаль рукой, и крупная надпись объясняла жест:
«ДЕМОКРАТИЯ – ОРУДИЕ СВОБОДЫ».
А копия – жалкая, дрожащая, несмотря на жару, в пиджачке своем замухрышистом, в галстучке с горохом, в хлипких баретках, стояла на летном поле и плакала. Слезы пополам с потом оставляли грязные дорожки на загримированном лице. Сопли тоже, кажется, имели место.
Мужчины в рубашках и галстуках неторопливо, но угрожающе двинулись к Ильину, и следом тронулись белые авто.
И тут Ангел проклюнулся.
– Ну все. Генук, – сказал он грустно. – Я обещал околоток? Вот он. В масштабе страны. Здесь я тебе не буду нужен, да и ничего я здесь охранить не сумею. Рылом не вышел. Здесь тебя и без меня охранят. Да и миссия у тебя имеется, истребительная. Это тоже без меня. Безумно жаль расставаться, но надо. Прощай, Ильин…
И показалось – нет, но что-то вырвалось из груди, разрывая легкие, в комок сминая сердце. Ильин задохнулся, жадно пытаясь втянуть в себя горячий воздух, но не смог и упал на бетон, ткнувшись лицом о шершавую плиту. И тут же с криком поднялся, оставшись на коленях: бетон обжег его, как сковородка с огня.
Словно издалека, словно из небесных высей донеслось до Ильина Ангелово:
– Вот ты и второй раз ошпарился. Прости, не предусмотрел…
– Ангел, Ангел, – плача, размазывая по обожженным щекам обожженными ладонями слезы, пот и сопли, шептал Ильин.
Ангел не слышал. Он летел высоко-высоко по небу полуночи, как у классика, и только один Ильин и видел его. Никто больше. Остальные смотрели на Ильина, встав вокруг него, а самый, видать, главный, буднично сказал по-русски:
– С прибытием, значит, на родную землю, товарищ Ильин. Хорошо долетели?
Ильин не ответил: не мог. Все еще плакал.
– Эк его разобрало, – с некой даже долей сочувствия заметил Главный. – Помогите товарищу диссиденту подняться. Сейчас его – в резиденцию. Накормить. Потом товарищи из гебе с ним поговорят, а дальше видно будет…
Ильин, услыхав родное название, поднял голову.
– Гебе? – спросил. – Опять гебе?
– Что значит опять? – добродушно спросил Главный. – Гебе – она и в Африке гебе. Вечное дело.
– Вечное, – машинально повторил Ильин. А Ангел кружил высоко-высоко, не улетал, как будто боялся оставлять Ильина одного, но и спуститься боялся. Да и что удивляться: всегда он трусоват был. Не раз сбегал. Впрочем, и возвращался не раз.
ВЕРСИЯ
Учение Маркса всесильно, потому что оно верно.
ФАКТ
Жалко Ильина.
Единственное, на что стоит надеяться, – на возвращение к нему Ангела. Без Ангела Ильину – совсем хана.
Впрочем, всем нам без своего Ангела – хана. Это уж точно – факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28