– Около двухсот рентген. Терпимо.
– Не опасно? - спросил Санчес.
– Легкий лейкоз заработаете, - сказал Женэ. - Надо таблетки глотать.
– Ну что ж, рискнем.
До наступления темноты успели спуститься на облюбованное Бреггом место и поставить палатку. Костра не разжигали. Наскоро поужинали и легли: усталость все-таки взяла свое. Но храпел один Санчес, Женэ и Бреггу не спалось. Ночь не пугала ни стонами, ни свистом, ни шуршанием, ни шорохами, и все же было беспокойно - какая-то странная, тревожная ночь. Бельгиец первым не выдержал тишины и окликнул товарища.
– Женэ, спишь?
– Нет, - буркнул француз, - и едва ли засну.
– Почему? Здесь же явно безопасней, чем по ту сторону болота.
– Не убежден. Ты же знаешь, я не неврастеник, но вот подымается в сердце беспричинная, непонятная тревога.
Брегг сел, обхватив колени руками.
– У меня то же самое. Думал, обычный, приобретенный в сельве страх, ан нет. Здесь не сельва пугает.
– А что?
– Какое-то подсознательное предчувствие. Что-то должно случиться. Нехорошее, страшное.
– Мистика.
– Но ведь и ты боишься.
– Может, микроклимат другой? Длительное влияние радиации?
– Так действуют же таблетки...
– Они оберегают кровь, но не защищают нашу психику.
И тут вдруг Санчес приподнялся и сел на своем ложе.
– Может, будем говорить по-испански, сеньоры?
– Мы вас разбудили, профессор? Простите, - извинился Женэ.
– Я уже давно проснулся и не из-за вашего разговора. Просто защемило сердце.
– Нездоровится?
– Нет, что-то беспричинное. Не то тоска, не то страх. А почему, не знаю. На нервную систему не жалуюсь. Да и пугался я только тогда, когда опасность была реальной, ощутимой, - проговорил Санчес с тревожно звенящими нотками в голосе, - а здесь словно в старинном замке, где вот-вот должно появиться привидение.
– Да и у нас похожее состояние, - сказал Женэ.
– Может, это из-за близости урановой руды?
– Я уже предположил это, а Брегг не согласен. Все же лучше разведать, откуда следует ждать привидений.
Француз зажег фонарик и не спеша подошел к краю уступа. Крохотный огонек не пробивал темноты, а над черной бездной каньона не горели даже звезды. Вероятно, их скрыл поднимающийся из глубины каньона туман.
– Осторожнее ходите завтра по краю уступа, - предупредил Женэ, возвращаясь. - Там кустарник какой-то странный. Будто без корней. Густые шарообразные сплетения очень жесткой травы. Я тронул ногой один куст, легонько так тронул, а он тут же взвился и пропал в темноте.
Сообщение встревожило. Бреггу хотелось вскочить и палить в ночь, во тьму, в туманную бездну каньона. На секунду показалось, что по ребру уступа, над кустами, проскользнуло что-то белесое, еле заметное в темноте. Все трое напряженно вглядывались в темноту, боясь пошевелиться. Ничего. Значит, почудилось.
А как долго еще до рассвета!
III
Бельгиец проснулся первым. Ему показалось, что кто-то коснулся его влажным холодным носом и смрадно дохнул. Что это: во сне или наяву? Брегг протер глаза и приподнялся на локте - никого. Ни одной живой твари, только невысокие пузатые кусты на краю уступа.
Странные кусты, лохматые пучки травы, прижавшиеся друг к другу, как биллиардные шары вдоль борта. Брегг встал и, стараясь не разбудить товарищей, подошел к диковинному кустарнику. Он пнул ногой один из кустов-шаров, и тот взмыл над обрывом, не падая, а плавно опускаясь вниз и подрагивая на ветру, как воздушный змей. Брегг оглянулся и обомлел: такой же диковинный пейзаж окружал их всюду, словно они попали на другую планету. Трава, на которой они спали, оказалась совсем не травой, а высоким мхом. Его ворсистый ковер протянулся по всему скалистому уступу, заползая неровными стрелками вверх. Под ногами он издавал тихий, свистящий скрип, как стекло, если провести по нему мокрыми пальцами. Да и цвет его был непривычный, не свойственный мхам, не зеленый или пепельно-серый, а васильковый. "Может быть, медные руды в подпочвенном слое?" - подумал Брегг, но тут другое привлекло его внимание - деревья. Низкорослые, кривые уродцы с обилием корней, как лапы, цепляющиеся за камни, они росли даже на отвесных скалистых спусках. Листьев у них не было - тонкие рыжие ветви скручивались друг с другом вроде шаровых кустов, напоминая спутанные мотки ржавой проволоки. Росли они редко, а меж корнями-лапами бугрились какие-то оранжевые образования, похожие на клумбы густо посаженных цветов. Но вблизи оранжевая окраска словно порозовела, цветы же оказались не цветами, а пузыриками-грибками, плотно прижатыми друг к другу.

Брегг осторожно ступил ногой на край такой "клумбы" - и произошло неожиданное. Она, вздрогнув, подпрыгнула и отскочила метра на полтора. Бельгиец выждал: не произойдет ли еще что-нибудь удивительное. Ничего более не случилось. "Клумба" продолжала "цвести" на другом месте, словно там и пребывала вовеки. Тогда Брегг повторил опыт. И снова "клумба" отпрыгнула по прямой, ловко проскользнув между скелетами-деревьями. Именно на скелеты деревьев были похожи уродцы, лепившиеся по уступам каньона, как выжженный лес, чудом сохранившийся после бушевавшего когда-то пожара. Мертвый лес? Да нет, совсем не мертвый, рядом с уродами-дедами подымались уроды-внуки, подставляя солнцу свои ржавые ветки-проволочки. А "клумбы" казались даже не растительными, а животными организмами. Может быть, они всегда так лежат, именно лежат, а не растут, пока их кто-то не потревожит, подумал Брегг.
Сейчас он совсем не боялся. Обилие диковинных неожиданностей не подавило, а приободрило его, заинтриговало, возбудило острое любопытство. Ему захотелось узнать поближе этот удивительный мир, познакомиться с ним, пока еще спят товарищи, и, вернувшись, рассказать обо всем, что видел. Он вырвал листок из блокнота, написал, что скоро вернется, а если они услышат выстрелы, пусть идут на звук - далеко он не забредет, незачем. Записку придавил зажигалкой, натянул болотные сапоги ("черт знает, могут все-таки встретиться какие-нибудь ползучие твари"), взял ружье, нож и спустился уступом ниже.
Пейзаж был все тот же: деревья-уродцы, шары-кусты, только вместо коврового синего мха торчали травянистые побеги, жесткие и колючие, как жестяные обрезки. "Хорошо, сапоги надел", - похвалил себя за предусмотрительность Брегг. Он сразу подметил и другое - не было прыгающих оранжево-розовых "клумб", зато от дерева к дереву тянулись лианы, тоже не зеленые, а фиолетовые и тонкие-тонкие, вроде нейлоновой лески и такие же крепкие - не разорвешь. Он попробовал это сделать и не смог, лишь запутался в них, как в паутине.
А то, что могло играть роль паука, больше походило на черепаху и появилось не сверху, а выкатилось из шаров-кустов, лежавших, как и на верхнем уступе, по краю обрыва. Именно выкатилось, а не выползло, потому что тоже было шаром, но не растением, а явно живой тварью, фиолетовой, как и ее паутина. Шар был величиной с большой арбуз, у него и полосы были похожие, только не зеленые, а темно-лиловые. Из середины шара высовывалась острая черепашья мордочка, отнюдь не свидетельствовавшая об агрессивности твари. Увы, впечатление было ошибочным, и Брегг тотчас же понял это, когда шар вдруг остановился и прижался к земле, как кошка перед прыжком. В это мгновение Брегг и успел вскинуть двустволку. А когда шар стремительно прыгнул, оба ствола ружья изрыгнули пламя. Что было потом, бельгиец уже не видел: от удушающего смрада, внезапно его окутавшего, он потерял сознание.
Очнулся он от того, что Женэ лил ему на голову из фляжки воду.
– Не трать воду! - крикнул он. - Ее на этом Сириусе вообще нет.
– На каком Сириусе? - не понял Женэ.
– А разве мы на Земле? Погляди на эту тварь, на эти деревья-скелеты, на эти шары-кусты! А там, наверху, прыгающие "клумбы", видел? А гадость, которая на меня напала? Кстати, где она?
– Вы ищете это животное, если я вас понял правильно? - осведомился по-испански Санчес. - От него, увы, остались только клочья.
– Стрелял разрывными, - пояснил Брегг.
– Вот кусок, - Санчес протянул ему кусок синего мяса с запекшейся синей кровью и с обломком металлически поблескивающей фиолетовой корки. - Почти металл, - постучал он по ней пальцем, - только не знаю какой. Медь, должно быть. У нас в крови железо, а у этого животного, как и у спрутов, - медь.
– Корка - не медь, - усомнился Женэ. - Я думаю, тут что-то другое. Как он выглядел, этот зверь?
– Прямо как арбуз.
– Занятно. Что же они пьют, если здесь воды нет?
– Может, на дне каньона? Проверим?
– Ты сколько таблеток принял? - осведомился Женэ.
– Две.
– Проглоти еще пару. Счетчик показывает уже почти триста рентген, а ниже, думаю, будет больше. Радиация в этом каньоне повышается с каждым шагом.
– Триста семьдесят, - сказал Брегг, сверившись с дозиметром, когда они спустились на десяток метров. - И обрати внимание на лес.
Уступ здесь был шире, и лес сплошным массивом выстроился по краю. "Не пробиться, - подумал Женэ, - бульдозер нужен, а не наши ножи".
– Придется возвращаться наверх, - сказал он, - на следующем уступе уровень радиации уже почти смертельный. На троих таблеток не хватит - надо спускаться одному.
Санчес сделал несколько снимков опутанного лиловой паутиной леса и полез на верхний уступ.
– Взгляну на сороконожку, - пояснил он.
– Какую сороконожку? - спросил Брегг.
– Санчес подстрелил наверху еще одну здешнюю тварь, многолапую, величиной с хорька и в панцире, похожем на фольгу, - сказал Женэ.
Но сороконожки на месте не оказалось. Кто-то унес ее. Но кто? Мох вокруг не был примят, только возле скалистого выступа, где она лежала, остались глубокие треугольные следы неведомого хищника.
– Хорошо, что хоть снимки есть, - чуть не плакал Санчес, - какой экземпляр потерян.
– Арбуз и сороконожка - это мелочь, - закричал, перебивая зоолога, Брегг. - А если тварь - с бочку? Если на вас прыгнет "клумба", что тогда?
– Тихо, сеньор Брегг, - остановил его Санчес, - мы не глухие. То, что вы называете "клумбой", просто странствующая колония грибовидных организмов. По-моему, она не опасна.
– Здесь все опасно, - не унимался бельгиец, - а вы уверены, что синий мох, на котором мы спали, не ядовит?
– Не паникуй, - сказал Женэ, отшвырнув ногой консервную банку. Опаснее всего радиация. С каждым уступом уровень ее повышается почти на сто рентген, а таких уступов десяток, а то и больше.
– А действуют ли таблетки? - спросил Санчес. - Мне что-то стало не по себе.
– Тошнит?
– Нет.
– Лихорадит?
– Тоже нет. Просто сонливость.
– У меня, между прочим, тоже, - заметил Брегг.
– Первый признак лучевой болезни - тошнота и рвота через час-полтора после облучения, - сказал Женэ. - К вечеру лихорадка и боль в горле.
– Нет этих симптомов, - удовлетворенно повторил Санчес. Женэ не ответил, чувствуя, что и его неудержимо клонит ко сну, хотя день еще только начинался. "В схватке с каньоном, - подумал он, - мы, кажется, терпим поражение".
IV
Очнулись все почти одновременно и в темноте.
– Уже ночь? - растерялся Санчес.
Бельгиец осветил зажигалкой часы.
– Половина второго. Проспали двенадцать часов.
Разговор сразу принял резкий, обостренный характер. Двенадцатичасовой каменный сон не освежил и не успокоил. Наоборот, взвинтил. Испанский и французский языки смешались. Все кричали, перебивая друг друга.
– Опять страх! Почему? Так с ума сойдешь!
– Я же говорил: радиация.
– Какая еще радиация?! Сириус это, Дантов ад.
– Не глупи.
– А где ты видел на Земле эту дьявольщину?
– Спроси зоолога.
– Я подавлен, сеньоры.
– Попробуем зажечь костер.
Дымное пламя осветило шарообразные кусты и деревья-уродцы. Над каньоном по-прежнему висела тьма. И вдруг в этой непроглядной мгле вспыхнули огоньки. Их можно было легко сосчитать - не больше десятка. Неподвижные, иногда чуть-чуть смещавшиеся, они висели на высоте человеческого роста или выше, на уровне вцепившихся в камни деревьев, и горели, не мигая, тусклым зелено-оранжевым светом.
1 2 3