"Дави их!.." - и началось... Схлестнулись, смешались в момент. Теперь в этой катавасии не было ни спецназа, ни "духов". Были люди, сцепленные ненавистью, которые стреляли, резали и давили друг друга по одной причине: они были врагами. Кто кого - пока непонятно, но если из кишлака засекут... Стоп! Вот в чём оказия!..
Он вдруг вспомнил, ухватил за кончик насторожившую недавно мысль. Дело в том, что в кишлаке, который по всем прикидкам должен досыпать последние часы до рассвета, кипит что-то уж очень бурная жизнь. В нескольких местах он ярко пылает, швыряя в небо снопы жёлто-красных искр, и больше всего походит на чудный аттракцион в "Луна-парке". А ещё из кишлака рвутся в ночь, путаясь и скрещиваясь, беспорядочные нити "трассеров". И вывод напрашивается несколько неожиданный: в кишлаке, в который мы должны были бесшумно войти, кто-то уже воюет, и воюет также зло и беспощадно, как здесь, на удерживаемой высоте 2714...
- Дёма, отходи! Прикрою! - заорал Санька откуда-то справа, и его автомат затрещал, отвлекая настырного "духа" за валуном.
Вот спасибо, Санёк, с меня причитается. Сейчас быстренько, задом, по крабьи назад отползти и - перекатом влево, вон в ту ложбинку, оп-па! Как славно! Пришла пора этого настырного укоротить. Чёрт, магазин-то пуст... Где запасной, зараза!..
- Прикрой! - неожиданно крикнул Рябцев, и Дёмушкин с ужасом понял, что не успеет.
- Назад!.. - закричал в ответ Дёмушкин, лапая враз заледеневшими пальцами запасной магазин, который никак не выдёргивался из "лифчика"...
Разрыв гранаты с "подствольника" заставил Дёмушкина вжаться в камни. Когда он поднял голову, "духа" за валуном уже не было, лишь мелькала на склоне его спина, обтянутая полосатым халатом. Дёмушкин вскочил и, прорычав что-то неразборчивое, побежал вслед за "духом". Рядом стреляли, кто-то остервенело матерился, но Дёмушкин видел только одно: обтянутую халатом, ускользающую, спасающую себя спину...
* * *
...Голова в чалме на мгновение приподнялась над каменной грудой. Дёмушкин протёр воспалённые глаза и опять приник к узкой щели меж камнями. Выше по склону сухо трещали автоматные очереди, взахлёб частил РПКС и кто-то с дебильной настойчивостью коротко долбил из РПГ. Сейчас надо, конечно, быть там, но Дёмушкин по-прежнему торчал за валуном, терпеливо грея в ладони рукоятку "стечкина". Он не мог уйти, пока жив-здоров тот "дух", что срубил из "подствольника" Саню Рябцева. С этим "душком" они перестреливались минут пять, после чего Дёмушкин громко охнул, звучно звякнул выроненным автоматом и нырнул за камни. Автомат успокаивающе маячил поверх камней, Дёмушкин, обдирая о камни пузо, уполз за валуны, где лежал очень тихо, не подавая признаков жизни. И тогда "дух" поверил. Он приподнялся раз, другой, огляделся... Наверное, он очень хотел жить, этот "дух", и явно примерялся к энергичному драпу. А Дёмушкин всё ждал, вглядываясь до рези в глазах, стараясь не прозевать миг, когда "дух" высунется совсем без опаски. И всё равно прозевал: "дух" метнулся из-за камней, почти не разгибаясь; вскочил, помчался вниз, петляя как заяц. Пули из "стечкина" ударили ему в спину по касательной, сшибая с ног, и заставляя катиться по склону. Некоторое время Дёмушкин смотрел на неподвижное тело, потом поднялся, убирая пистолет и поднимая автомат. Постояв в раздумье, двинулся вниз, к распростёртому телу. Шевелится, надо же... Значит, не зря сюда спускался...
Дёмушкин двинул ногой валяющийся рядом с "духом" автомат с "подствольником", рывком перевернул тело "духа" на спину. Тот с трудом открыл глаза, некоторое время мутным взором блуждал по Дёмушкину. Глаза его расширились, а пальцы слабо ощупали камни. Дёмушкин отрицательно качнул головой, лязгнул затвором, "дух" закрыл глаза и его губы, пузырящиеся кровью, вдруг начали что-то шептать.
Молится... Ладно, пускай Аллаха попросит - авось, поможет. Сад райский вымолит, прощение за грехи получит... Аллах всё прощает. Только я не могу простить Саню Рябцева, который свою Ирку с сыном никогда не увидит. Пусть "дух" молится - время у него ещё будет.
Дёмушкин нажал спуск, и "дух" скрючился от невыносимо-жгучей пули, пробившей его живот. Дёмушкин наклонился, подобрал трофейный автомат и, не оборачиваясь, полез вверх по склону. На половине пути он вдруг сообразил, что чего-то не хватает в окружающем мире, и лишь добравшись до вершины, понял: душманский гранатомёт больше не грохочет, и вообще - уже почти не стреляют. Лишь хлопают кое-где одинокие выстрелы - там тоже кто-то не прощает, и мстит...
Настырного "духа"-гранатомётчика он нашёл на вершине. Над его скрюченным телом стоял Палванов и курил. Увидев Дёмушкина, обычно невозмутимый узбек вроде как удивился: "Живой, Дёма?"
Дёмушкин молча подкурил от подрагивающей сигареты Палванова, вытер взмокшее лицо, присел рядом.
- Живой... - угрюмо повторил Палванов, бросил окурок на труп "духа", полез за новой сигаретой. - И я вот живой... - он помолчал, чиркая спичками. - Знаешь, Генку убило... - вяло толкнул ногой "духа". - Этот козёл... Когда рвануло, мы рядом были... Мне - ни царапины, а Гену наповал...
- Саню тоже... - оборвал его Дёмушкин, глядя на подножие склона, где смутно темнело тело. - Только я его достал...
- Плох он, ты бы сходил к нему...
- Что? - Дёмушкин непонимающе оглядел Палванова.
- К Сане сходи, говорю... - Палванов снова уставился на мёртвого "духа". - Помирает он, весь живот осколками изорвало. Тебя несколько раз звал...
- Где он? - облизнув мигом пересохшие губы, спросил Дёмушкин и встал. Где?!
- Там... - показал рукой назад Палванов. - Туда иди, увидишь...
Троих "тяжёлых" постарались устроить поудобнее: стащили отовсюду спальники, какие-то одеяла и халаты. Поймав пробегающего мимо фельдшера, Дёмушкин отстранённо спросил: - Вить, Сашка как?..
- Хреново... - ответил фельдшер. - Очень плох он...
- Сделай что-нибудь, слышишь!..
- Отвали!.. - разозлился Витька. - Ты тут ещё!.. У него множественные осколочные, проникающие - понимаешь, нет?! - и, вырвав рукав, быстро побежал к стонущему Кольке Разуеву.
Дёмушкин в бессилии подошёл к Рябцеву и осторожно присел рядом, мазнув взглядом по набухающей кровью повязке на животе. Саня лежал с закрытыми глазами, дышал тяжело и прерывисто. Дёмушкин бережно взял холодную Санькину ладонь в свои руки, и тот, чуть заметно вздрогнув, открыл глаза.
- Дёма... - он попробовал улыбнуться.
- Я, я... - Дёмушкин ободряюще похлопал его по ладони. - Лежи, не дёргайся...
- Всё... - Саня перевёл дух. - Отдёргался...
- Брось ты!.. - Дёмушкину хотелось взвыть, но язык ворочался, выдавая успокаивающее: - Вертушка скоро подойдёт, в Баграм наладим, в госпиталь, а там медсестрёнки знаешь какие? О-о, брат, ты таких девочек...
- Глохни... - выдавил Саня и, переведя дыхание, попросил: - Пить...
- Нельзя тебе, Санёк...
- Друг... Называется... - с трудом произнес Сашка и неожиданно закашлялся. Кашлял он тяжело и долго, бледнея и задыхаясь, а повязка всё сильнее набухала красным. Дёмушкин оглянулся на фельдшера, но Витька только покачал головой.
Потом Саня долго отдыхал, тяжело дыша, и наконец прохрипел: "Слушай..."
Дёмушкин склонился над ним, и Сашка, хрипя и задыхаясь, зашептал горячечным шёпотом:
- Дёма, прошу... Ирку найди... Кольцо... Кольцо передай... От мужа... Пусть... Простит... Сына... Пусть... Сына бережёт...
- Слушай... - хрипло ответил Дёмушкин, безуспешно пытаясь проглотить застрявший в горле ком. - Сам всё скажешь, слышишь?! Ты продержись только, слышь, Саня?! - он вновь оглянулся на фельдшера, но тот уже был рядом.
Витька быстро перехватил руку раненого, щупая пульс, потом приподнял веко. Глянул на Дёмушкина: "Всё, агония..."
- Сделай ещё что-нибудь!..
- Бесполезно, Дёма...
- Пристрелю... - с тихим бешенством пообещал Дёмушкин, сверля фельдшера диким взглядом.
- Стреляй... - устало согласился Витька и с треском распахнул свою сумку. - Два промедола всего, на, смотри... Других чем вытаскивать - не знаю...
Дёмушкин, стиснув зубы, никак не мог оторвать взгляда от Сани, который уже потерял сознание и бредил, всё больше покрываясь лихорадочным потом на сереющем лице...
Вот и всё. Парня, который прикрывал спину на пяти "караванах", больше нет. Младший сержант Рябцев умер, а я так и не смог ему помочь. Просто сидел рядом, слушая его речь, да смачивал его воспалённые губы тёплой водой. А Санька в бреду звал свою Ирку, бессвязно крыл кого-то матом и всё просил прикрыть слева. И так - около часа, а потом, вздрогнув, он вытянулся и затих...
Дёмушкин долго глядел в умиротворённое, разгладившееся лицо Сани, потом отвернулся и дрожащей рукой вытащил сигареты. Подкурил кое-как и жадно затянулся...
Никто не мог помочь Сане, никто. Не будет никакой "вертушки" и госпиталя в Баграме, потому как наша рация разнесена в куски вместе с радистом Лёхой Свиридовым ещё в начале боя. Здесь, в этом капкане, помощи ждать неоткуда... В этих долбанных горах "духи", кажется, везде. Они торчат на той стороне реки, зачем-то скапливаясь в районе моста, шастают уже в районе "моей" до дрожи любимой скалы. Обстановка в кишлаке тоже неясна. Короче, пахнет весьма паршиво: окружение. Болтают, что примерно вот так сгинула в Чёрных горах группа лейтенанта Сёмушкина прошлым летом. Кислая перспектива, одним словом. И это меня совсем не устраивает - мне надо вернуться живым, хоть тресни!.. Исхитриться выполнить просьбу Сани. И я её выполню, даже если придётся "духам" глотки зубами рвать...
Над головой вжикнуло, позади гулко протрещала очередь, и Дёмушкин резво свалился за камни.
- Ложись! - заорал кто-то дурным голосом, и Дёмушкин рывком подтянул к себе автомат...
Если смотреть сбоку, то Саня совсем не похож на мёртвого. Просто вымотался и спит - такое ощущение. Чёрт, если бы это был только сон...
Дёмушкин вдруг почувствовал, что камень под щекой всё больше напоминает подушку, а глаза слипаются всё сильнее. Отрубиться бы сейчас хоть на полчаса, а там видно будет. Тем более, никакой драки в ближайшем времени не намечается. Чтобы это понять, надо просто знать нашего прапорщика. А я его за семь месяцев еженедельных "боевых" изучить успел. И сейчас точно могу сказать: таким грандиозным матом Виталя кроет только своих, славян. Значит, тот раздолбай, что резанул по нам очередью - из своих, с пехоты-матушки, или из родной десантной братвы...
- Дёмушкина к майору!
Он открыл глаза и, рывком поднявшись, огляделся. Саню уже унесли, не было "тяжёлых" Разуева и Клименко. Были другие: до полусотни пропотелых солдат, неспешно обустраивающихся на высотке. "Пришельцы" исподтишка зыркали на остальных, но от комментариев воздерживались. Оно и ясно - эту высотку им подарили, и лязгать сейчас языком - себе дороже. По всей видимости, понимал это и их командир - офицер в маскхалате, сидящий на камнях рядом с Дубовым. На раскинутой плащ-палатке лежали сухари, фляжка, стояла раскрытая банка с тушёнкой, но сейчас на это застолье никто не обращал внимания. Дубов и офицер глядели на широкоплечего парня, который с угрюмым упрямством пялился на свои запылённые сапожищи. Вид у офицера был задумчивый, майор же смотрел на парня с очень нехорошим любопытством.
...Не нравится мне это - не люблю, когда у нашего майора такой вот взгляд. Таким я видел его месяца два назад. Тогда мы только-только вернулись с "боевых", были усталые и злые, и тут прикатил какой-то хрен с политотдела. Этому "пылесосу" возжелалось "прочесать" местные дуканы, для чего он потребовал взвод разведки для сопровождения. Тогда-то я и заприметил такой взгляд у нашего майора... Волчий, исподлобья и вроде как с любопытством...
Короче, когда последовала команда "заводи!", откуда-то из неведомых просторов Афганистана прилетела пуля. Одна-единственная. Но задницу заезжему начальнику политотдела калибр 5,45 порвал очень даже качественно, после чего тот со своей свитой дёрнул от нас в очень быстром темпе. Снайпер Юрка потом клялся, что для акции был предложен калибр 7,62, но Дубов приказал - только 5,45.
1 2 3 4 5 6 7 8