Все это время я провел в состоянии нарастающей эйфории от подчинения неизбежной логике, которой когда-то сопротивлялся, словно я наблюдал, как моя собственная дочь проходит первые стадии яркого любовного переживания.
Я часто стоял на поросшей травой обочине западного нисходящего пандуса развязки, зная, что это любимая зона Воана, и смотрел, как он несется за Кэтрин, ускользающей в вечерний поток часа пик.
На машине Воана появлялось все больше вмятин. Правое крыло и двери были покрыты глубоко впечатанными в металл точками столкновений, эта ржавеющая чеканка становилась все светлее и светлее, словно под ней обнажался скелет. Стоя позади него в пробке на нортхолтском шоссе, я увидел, что два задних окна разбиты.
Разрушение продолжалось. Начало отделяться от корпуса заднее левое крыло, передний бампер висел на одном креплении, цепляясь за почву ржавым изгибом, когда Воан поворачивал.
Скрытый за пыльным лобовым стеклом, Воан путешествовал на полной скорости по автострадам, ссутулившись над рулем, и не ощущал ни этих вмятин, ни ударов, как не ощущает причиняемой себе боли истеричный ребенок.
Все еще не уверенный, собирается ли Воан врезаться в машину Кэтрин, я и не пытался предостеречь ее. Ее смерть была бы моделью моей заботы обо всех жертвах автокатастроф и природных бедствий. Когда по ночам я лежал рядом с Кэтрин, сжимая ладонями ее грудь, я представлял себе контакт ее тела с различными точками салона «линкольна», репетируя для Воана позы, которые она могла бы принять. Предчувствуя это приближающееся столкновение, Кэтрин вступила в тран-совые пространства своего сознания. Она покорно позволяла мне располагать ее члены в позах еще не изведанных половых актов.
Когда Кэтрин спала, измятая машина двигалась по опустевшему проспекту. Во всеохватывающей тишине улиц весь город казался пустым. В этом коротком предрассветном затишье, когда из аэропорта уже не взлетали самолеты, единственным звуком, который мы могли слышать, было тарахтенье болтающейся выхлопной трубы Воана. Из окна кухни я видел прислоненное к треснувшей форточке серое лицо Воана, отмеченное свежим рубцом, который напоминал яркую кожаную ленту. На мгновение я почувствовал, что все самолеты, поднимавшиеся из аэропорта, на которые он так любил смотреть, уже улетели. После того как уйдем мы с Кэтрин, он наконец останется один, будет мародерствовать по городу в своей развалюхе-машине.
Колеблясь, не разбудить ли Кэтрин, я подождал с полчаса, потом оделся и вышел во двор. Машина Воана была припаркована под деревьями проспекта. Рассветные лучи уныло отблескивали от пыльного лака. Сиденья были покрыты маслом и грязью, на заднем сиденье лежали остатки пледа и засаленной подушки. По разбитым бутылкам и смятым консервным банкам на полу я понял, что Воан несколько дней жил в машине. В очевидных припадках ярости он колотил по приборному щитку и расшиб несколько циферблатов. Некоторые включатели были вдавлены в разбитый пластиковый корпус, фрагментарно держащийся на хромированных полосках.
В гнезде зажигания торчали ключи. Я посмотрел в обе стороны проспекта. Не ждет ли меня Воан за каким-нибудь деревом? Я обошел машину, поправляя ладонью разбитые крылья. Пока я это делал, медленно сплющивалась передняя левая шина.
Спустилась Кэтрин. В свете восходящего солнца мы пошли к подъезду. Когда мы были уже совсем возле порога, в гараже заревел мотор. Сверкающая серебристая машина, в которой я сразу же узнал свою, мчалась на нас вверх по пандусу. Кэтрин вскрикнула, чуть не потеряв равновесия, но прежде чем я успел взять ее за руку, машина обогнула нас и поплыла к улице. В рассветном воздухе казалось, что мотор кричит от боли.
Больше я Воана не видел. Десять дней спустя он погиб на мосту, когда пытался врезаться на моей машине в лимузин, везущий киноактрису, которую он так долго преследовал. Его тело, заключенное в клетку машины, перелетевшей через перила моста и ударившейся в автобус, было так обезображено, что полиция сначала идентифицировала его как мое. Они позвонили Кэтрин – я в это время ехал домой со студии в Шефертоне. Когда я свернул во двор, то увидел Кэтрин, безумно бродившую вокруг ржавеющего остова «линкольна» Воана. Когда я взял ее за руку, она посмотрела сквозь мое лицо на темные ветви деревьев над головой. Я был уверен, что она ожидала увидеть на моем месте Воана, прибывшего после моей смерти, чтобы ее утешить.
Мы поехали к развязке в машине Кэтрин. По радио в сводке новостей говорили об опасности, которой актриса избежала. Мы не получали известий о Воане с тех пор, как он взял в гараже мою машину. Я все больше убеждался, что Воан был всего лишь проекцией моей собственной фантазии и одержимости и что в каком-то смысле я оставил его на произвол судьбы.
Покинутый «линкольн» лежал на проспекте. Без Воана он разлагался очень быстро. Листья с осенних деревьев устилали его крышу и проникали сквозь разбитые стекла в салон, а машина опускалась вместе с ними на землю на сдувающихся шинах. Ее запущенное состояние, болтающиеся бамперы и крылья внушали неприязнь прохожим. Шайка подростков разбила лобовое стекло и окончательно выбила фары.
Когда мы достигли места происшествия под мостом, я почувствовал, что инкогнито пришел на место собственной смерти. Недалеко произошла моя катастрофа в машине, идентичной той, в которой погиб Воан. Развязка была блокирована огромным хвостом из машин, так что мы оставили автомобиль во дворе многоэтажной стоянки и пошли на свет вращающихся в миле от нас полицейских маячков. Яркое вечернее небо озаряло весь ландшафт, отблескивая на крышах машин, словно застывших перед погрузкой для отплытия в ночь. Авиалайнеры наверху двигались, напоминая самолеты-разведчики, поднятые в воздух, чтобы руководить течением этой колоссальной миграции.
Я смотрел на людей в машинах, уставившихся в лобовые стекла, настраивающих приемники. Мне казалось, что я узнаю их всех – гостей одной бесконечной серии дорожных вечеринок, которые мы посещали минувшим летом.
На месте катастрофы под высоким полотном моста по меньшей мере пять сотен человек облепили каждый парапет и обочину, привлеченные сюда известием о том, что здесь только что чудом избежала смерти известная киноактриса. Многие ли из них думали, что она уже мертва и заняла свое место в пантеоне жертв автобедствия? На нисходящем пандусе развязки зрители стояли в три ряда вдоль поднимающейся балюстрады, глядя вниз на полицейские машины и кареты скорой помощи на перекрестке с Западным проспектом. Над головами тех, кто был внизу, возвышалась смятая крыша автобуса. Я держал Кэтрин за руку, думая о насмешливых покушениях на нее, которые на этом перекрестке совершал Воан. Моя машина лежала в сиянии прожекторов возле автобуса. Ее шины еще сохраняли форму, но в остальном она изменилась до неузнаваемости, словно ее били со всех сторон изнутри и снаружи. Воан мчался по открытой плоскости моста на максимальной скорости, пытаясь отправиться в небо.
С верхнего этажа автобуса унесли последнего пассажира, но взгляды публики были сосредоточены не на этих человеческих жертвах, а на деформированных машинах в центре сцены. Усматривали ли зрители в них модели своих будущих жизней? Киноактриса стояла в стороне, возле своего шофера, она подняла руку к шее, словно отгораживаясь от смерти, которая была так близка. Полицейские и врачи, зрители катастрофы, теснящиеся между полицейскими машинами и каретами скорой помощи, заботливо оставляли вокруг нее пространство.
На крышах полицейских машин вращались предупреждающие огни, привлекая к месту катастрофы все больше и больше зевак из скверов, из жилых районов Нортхолта, круглосуточных супермаркетов Западного проспекта. Освещенная снизу прожекторами дуга моста казалась авансценой, открытой взглядам машин на много миль вокруг. По пустым улицам из окрестных домов, из залов безмолвного аэропорта стекались к этой громадной сцене зрители, привлеченные сюда логичностью и прелестью смерти Воана.
Прошлым вечером мы с Кэтрин пришли на полицейскую стоянку, куда были отправлены останки моей машины. Я взял ключи от ворот у офицера на контрольном пункте, молодого человека с пронзительным взглядом, которого я уже видел – он руководил погрузкой машины Воана, когда ее забирали из-под нашего дома. Я был уверен, что он понимал, что Воан планировал покушение на лимузин киноактрисы в течение многих месяцев и собирал материал для этого столкновения, воруя машины и фотографируя совокупляющиеся пары.
Мы с Кэтрин шли вдоль рядов сваленных там машин. Площадка была затемнена, свет падал только от уличных фонарей, отражавшихся от побитой хромировки. Забравшись на заднее сиденье «линкольна», мы с Кэтрин быстро занялись любовью; после короткой серии спазмов ее влагалище вытянуло из меня маленький комочек семени; я крепко сжимал ее ягодицы, а она обхватила ногами мою талию. Я задержал ее, стоящую надо мной на коленях, пока семя не вытекло из ее лона мне на ладонь.
После этого, с семенем в моей руке, мы пошли дальше. Наши колени озарило светом фар. Возле ворот остановилась открытая спортивная машина. За лобовым стеклом, вглядываясь во тьму, сидели две женщины, та, что за рулем, поворачивала машину, и фары выхватили из темноты остатки покалеченной машины, в которой погиб Воан.
Женщина, которая сидела на месте пассажира, вышла из машины и на мгновение задержалась у ворот. Глядя на нее из темноты, пока Кэтрин поправляла свою одежду, я узнал доктора Елену Ремингтон. За рулем машины сидела Габриэль. Их привело сюда желание бросить последний взгляд на то, что осталось от Воана, и это казалось вполне закономерным. Я представил себе, как они объезжают автостоянки и трассы, отмеченные в их памяти одержимостью Воана, а теперь еще и освященные объятиями этой медработницы с ее покалеченной любовницей. Меня радовало, что Елена Ремингтон становилась все более извращенной, находя блаженство в шрамах и травмах Габриэль.
Когда они уехали – рука Елены покоилась на плече сдающей назад Габриэль, – мы с Кэтрин побрели среди автомобилей. Я заметил, что все еще несу в ладони сперму. Протягивая руку сквозь выбитые стекла, я освящал своим семенем приборные панели и циферблаты, прикасаясь к этим травматическим зонам в их наиболее деформированных точках. Мы остановились возле моей машины, остатки салона блестели от крови и слизи Воана. Приборную панель покрывало густое пятно человеческих тканей, словно кто-то разбрызгал кровь из пульверизатора для краски. Семенем из своей ладони я отметил смятые переключатели и циферблаты, в последний раз обозначив контуры присутствия Воана на сиденье. Казалось, в складках этих исковерканных сидений еще хранится отпечаток его ягодиц. Я размазал сперму по сиденью, потом отметил острый шпиль рулевой колонки – кровавую пику, торчащую из приборной панели.
Мы с Кэтрин отступили, глядя на эти бледные пятнышки жидкости, поблескивающие в темноте, первые созвездия нового зодиака наших сознаний. Я положил руку Кэтрин себе на талию, и мы побрели среди бесхозных машин. Ее пальцы прижимались к мышцам моего живота. Я уже начал разрабатывать фрагменты собственной автокатастрофы.
А между тем по мосту развязки течет непрерывный поток машин. Со взлетных полос аэропорта поднимаются лайнеры, неся остатки семени Воана к приборным панелям и радиаторным решеткам тысяч сталкивающихся машин, к раздвинутым ногам миллионов пассажиров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Я часто стоял на поросшей травой обочине западного нисходящего пандуса развязки, зная, что это любимая зона Воана, и смотрел, как он несется за Кэтрин, ускользающей в вечерний поток часа пик.
На машине Воана появлялось все больше вмятин. Правое крыло и двери были покрыты глубоко впечатанными в металл точками столкновений, эта ржавеющая чеканка становилась все светлее и светлее, словно под ней обнажался скелет. Стоя позади него в пробке на нортхолтском шоссе, я увидел, что два задних окна разбиты.
Разрушение продолжалось. Начало отделяться от корпуса заднее левое крыло, передний бампер висел на одном креплении, цепляясь за почву ржавым изгибом, когда Воан поворачивал.
Скрытый за пыльным лобовым стеклом, Воан путешествовал на полной скорости по автострадам, ссутулившись над рулем, и не ощущал ни этих вмятин, ни ударов, как не ощущает причиняемой себе боли истеричный ребенок.
Все еще не уверенный, собирается ли Воан врезаться в машину Кэтрин, я и не пытался предостеречь ее. Ее смерть была бы моделью моей заботы обо всех жертвах автокатастроф и природных бедствий. Когда по ночам я лежал рядом с Кэтрин, сжимая ладонями ее грудь, я представлял себе контакт ее тела с различными точками салона «линкольна», репетируя для Воана позы, которые она могла бы принять. Предчувствуя это приближающееся столкновение, Кэтрин вступила в тран-совые пространства своего сознания. Она покорно позволяла мне располагать ее члены в позах еще не изведанных половых актов.
Когда Кэтрин спала, измятая машина двигалась по опустевшему проспекту. Во всеохватывающей тишине улиц весь город казался пустым. В этом коротком предрассветном затишье, когда из аэропорта уже не взлетали самолеты, единственным звуком, который мы могли слышать, было тарахтенье болтающейся выхлопной трубы Воана. Из окна кухни я видел прислоненное к треснувшей форточке серое лицо Воана, отмеченное свежим рубцом, который напоминал яркую кожаную ленту. На мгновение я почувствовал, что все самолеты, поднимавшиеся из аэропорта, на которые он так любил смотреть, уже улетели. После того как уйдем мы с Кэтрин, он наконец останется один, будет мародерствовать по городу в своей развалюхе-машине.
Колеблясь, не разбудить ли Кэтрин, я подождал с полчаса, потом оделся и вышел во двор. Машина Воана была припаркована под деревьями проспекта. Рассветные лучи уныло отблескивали от пыльного лака. Сиденья были покрыты маслом и грязью, на заднем сиденье лежали остатки пледа и засаленной подушки. По разбитым бутылкам и смятым консервным банкам на полу я понял, что Воан несколько дней жил в машине. В очевидных припадках ярости он колотил по приборному щитку и расшиб несколько циферблатов. Некоторые включатели были вдавлены в разбитый пластиковый корпус, фрагментарно держащийся на хромированных полосках.
В гнезде зажигания торчали ключи. Я посмотрел в обе стороны проспекта. Не ждет ли меня Воан за каким-нибудь деревом? Я обошел машину, поправляя ладонью разбитые крылья. Пока я это делал, медленно сплющивалась передняя левая шина.
Спустилась Кэтрин. В свете восходящего солнца мы пошли к подъезду. Когда мы были уже совсем возле порога, в гараже заревел мотор. Сверкающая серебристая машина, в которой я сразу же узнал свою, мчалась на нас вверх по пандусу. Кэтрин вскрикнула, чуть не потеряв равновесия, но прежде чем я успел взять ее за руку, машина обогнула нас и поплыла к улице. В рассветном воздухе казалось, что мотор кричит от боли.
Больше я Воана не видел. Десять дней спустя он погиб на мосту, когда пытался врезаться на моей машине в лимузин, везущий киноактрису, которую он так долго преследовал. Его тело, заключенное в клетку машины, перелетевшей через перила моста и ударившейся в автобус, было так обезображено, что полиция сначала идентифицировала его как мое. Они позвонили Кэтрин – я в это время ехал домой со студии в Шефертоне. Когда я свернул во двор, то увидел Кэтрин, безумно бродившую вокруг ржавеющего остова «линкольна» Воана. Когда я взял ее за руку, она посмотрела сквозь мое лицо на темные ветви деревьев над головой. Я был уверен, что она ожидала увидеть на моем месте Воана, прибывшего после моей смерти, чтобы ее утешить.
Мы поехали к развязке в машине Кэтрин. По радио в сводке новостей говорили об опасности, которой актриса избежала. Мы не получали известий о Воане с тех пор, как он взял в гараже мою машину. Я все больше убеждался, что Воан был всего лишь проекцией моей собственной фантазии и одержимости и что в каком-то смысле я оставил его на произвол судьбы.
Покинутый «линкольн» лежал на проспекте. Без Воана он разлагался очень быстро. Листья с осенних деревьев устилали его крышу и проникали сквозь разбитые стекла в салон, а машина опускалась вместе с ними на землю на сдувающихся шинах. Ее запущенное состояние, болтающиеся бамперы и крылья внушали неприязнь прохожим. Шайка подростков разбила лобовое стекло и окончательно выбила фары.
Когда мы достигли места происшествия под мостом, я почувствовал, что инкогнито пришел на место собственной смерти. Недалеко произошла моя катастрофа в машине, идентичной той, в которой погиб Воан. Развязка была блокирована огромным хвостом из машин, так что мы оставили автомобиль во дворе многоэтажной стоянки и пошли на свет вращающихся в миле от нас полицейских маячков. Яркое вечернее небо озаряло весь ландшафт, отблескивая на крышах машин, словно застывших перед погрузкой для отплытия в ночь. Авиалайнеры наверху двигались, напоминая самолеты-разведчики, поднятые в воздух, чтобы руководить течением этой колоссальной миграции.
Я смотрел на людей в машинах, уставившихся в лобовые стекла, настраивающих приемники. Мне казалось, что я узнаю их всех – гостей одной бесконечной серии дорожных вечеринок, которые мы посещали минувшим летом.
На месте катастрофы под высоким полотном моста по меньшей мере пять сотен человек облепили каждый парапет и обочину, привлеченные сюда известием о том, что здесь только что чудом избежала смерти известная киноактриса. Многие ли из них думали, что она уже мертва и заняла свое место в пантеоне жертв автобедствия? На нисходящем пандусе развязки зрители стояли в три ряда вдоль поднимающейся балюстрады, глядя вниз на полицейские машины и кареты скорой помощи на перекрестке с Западным проспектом. Над головами тех, кто был внизу, возвышалась смятая крыша автобуса. Я держал Кэтрин за руку, думая о насмешливых покушениях на нее, которые на этом перекрестке совершал Воан. Моя машина лежала в сиянии прожекторов возле автобуса. Ее шины еще сохраняли форму, но в остальном она изменилась до неузнаваемости, словно ее били со всех сторон изнутри и снаружи. Воан мчался по открытой плоскости моста на максимальной скорости, пытаясь отправиться в небо.
С верхнего этажа автобуса унесли последнего пассажира, но взгляды публики были сосредоточены не на этих человеческих жертвах, а на деформированных машинах в центре сцены. Усматривали ли зрители в них модели своих будущих жизней? Киноактриса стояла в стороне, возле своего шофера, она подняла руку к шее, словно отгораживаясь от смерти, которая была так близка. Полицейские и врачи, зрители катастрофы, теснящиеся между полицейскими машинами и каретами скорой помощи, заботливо оставляли вокруг нее пространство.
На крышах полицейских машин вращались предупреждающие огни, привлекая к месту катастрофы все больше и больше зевак из скверов, из жилых районов Нортхолта, круглосуточных супермаркетов Западного проспекта. Освещенная снизу прожекторами дуга моста казалась авансценой, открытой взглядам машин на много миль вокруг. По пустым улицам из окрестных домов, из залов безмолвного аэропорта стекались к этой громадной сцене зрители, привлеченные сюда логичностью и прелестью смерти Воана.
Прошлым вечером мы с Кэтрин пришли на полицейскую стоянку, куда были отправлены останки моей машины. Я взял ключи от ворот у офицера на контрольном пункте, молодого человека с пронзительным взглядом, которого я уже видел – он руководил погрузкой машины Воана, когда ее забирали из-под нашего дома. Я был уверен, что он понимал, что Воан планировал покушение на лимузин киноактрисы в течение многих месяцев и собирал материал для этого столкновения, воруя машины и фотографируя совокупляющиеся пары.
Мы с Кэтрин шли вдоль рядов сваленных там машин. Площадка была затемнена, свет падал только от уличных фонарей, отражавшихся от побитой хромировки. Забравшись на заднее сиденье «линкольна», мы с Кэтрин быстро занялись любовью; после короткой серии спазмов ее влагалище вытянуло из меня маленький комочек семени; я крепко сжимал ее ягодицы, а она обхватила ногами мою талию. Я задержал ее, стоящую надо мной на коленях, пока семя не вытекло из ее лона мне на ладонь.
После этого, с семенем в моей руке, мы пошли дальше. Наши колени озарило светом фар. Возле ворот остановилась открытая спортивная машина. За лобовым стеклом, вглядываясь во тьму, сидели две женщины, та, что за рулем, поворачивала машину, и фары выхватили из темноты остатки покалеченной машины, в которой погиб Воан.
Женщина, которая сидела на месте пассажира, вышла из машины и на мгновение задержалась у ворот. Глядя на нее из темноты, пока Кэтрин поправляла свою одежду, я узнал доктора Елену Ремингтон. За рулем машины сидела Габриэль. Их привело сюда желание бросить последний взгляд на то, что осталось от Воана, и это казалось вполне закономерным. Я представил себе, как они объезжают автостоянки и трассы, отмеченные в их памяти одержимостью Воана, а теперь еще и освященные объятиями этой медработницы с ее покалеченной любовницей. Меня радовало, что Елена Ремингтон становилась все более извращенной, находя блаженство в шрамах и травмах Габриэль.
Когда они уехали – рука Елены покоилась на плече сдающей назад Габриэль, – мы с Кэтрин побрели среди автомобилей. Я заметил, что все еще несу в ладони сперму. Протягивая руку сквозь выбитые стекла, я освящал своим семенем приборные панели и циферблаты, прикасаясь к этим травматическим зонам в их наиболее деформированных точках. Мы остановились возле моей машины, остатки салона блестели от крови и слизи Воана. Приборную панель покрывало густое пятно человеческих тканей, словно кто-то разбрызгал кровь из пульверизатора для краски. Семенем из своей ладони я отметил смятые переключатели и циферблаты, в последний раз обозначив контуры присутствия Воана на сиденье. Казалось, в складках этих исковерканных сидений еще хранится отпечаток его ягодиц. Я размазал сперму по сиденью, потом отметил острый шпиль рулевой колонки – кровавую пику, торчащую из приборной панели.
Мы с Кэтрин отступили, глядя на эти бледные пятнышки жидкости, поблескивающие в темноте, первые созвездия нового зодиака наших сознаний. Я положил руку Кэтрин себе на талию, и мы побрели среди бесхозных машин. Ее пальцы прижимались к мышцам моего живота. Я уже начал разрабатывать фрагменты собственной автокатастрофы.
А между тем по мосту развязки течет непрерывный поток машин. Со взлетных полос аэропорта поднимаются лайнеры, неся остатки семени Воана к приборным панелям и радиаторным решеткам тысяч сталкивающихся машин, к раздвинутым ногам миллионов пассажиров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29