Сегодня полушку подаришь, завтра наешься от пуза, послезавтра нищим останешься, по миру с протянутой рукой пойдешь. Какой же я хозяин, если для блага своего и детей своих каждую копейку экономить не буду? Это я раньше молодой да глупый был. Думал, счастье за просто так дается. Думал - птички щебечут, солнышко светит, трава растет - вот она, радость! А поголодал, помаялся, похлебал лиха, так понял, что настоящее счастье - это когда все есть. Когда и амбар полон, и погреб, и в сундуках добра несметно. Когда в любую лавку пошел и что хочешь купил. Когда не надо унижаться перед каждым за полушку да за миску супа.
Но только без того, чтобы каждую полушку считать, счастья не построишь. Большое счастье из малого дохода складывается!
Мальца, конечно, жаль. Переусердствовал маленько. Теперь помрет. А может, того не лучше - к лекарю снесть придется. Только лекарь, христопродавец, непременно мазь пропишет, а за мазь сала шмат запросит или яиц три десятка. Где ж их взять?! Нет, не пойду к лекарю. Пущай дома на лавке полежит, бог даст, сам поправится, а не поправится - значит, судьба такая. Но только иначе все равно нельзя. Иначе порядку не будет!
Однако не помер младшенький сынок Ванькин. Живуч оказался. Полежал недельку, поохал, поплакал, да и встал. А как не встать батька дармоеда кормить не станет. Хочешь есть - иди работай. С голодухи пухнуть, хоть ты больной, хоть здоровый, одинаково неинтересно. В общем, поднялся младшенький, словно ничего и не было, снова весел, снова за любую работу берется. Только прихрамывать малость стал и правым ухом слышать вполовину прежнего. Зато и самому, и братьям урок впрок пошел. Теперь как найдет кто денежку, скорее батьке несет. А батька за то приласкает, приголубит, по голове погладит и леденца (красного петушка на палочке, что год назад на ярмарке купил) даст лизнуть. Потом снова леденец в тряпицу завернет и в сундук запрет.
Так помаленьку, по полушке, по копеечке и не заметил Ванька, как богатым стал. И коров у него уже не одна, а целых пять, и бычки, и лошади, и свиньи, и сарайка иного дома краше - ворота на железных петельках, крыша новой дранкой крыта. И в доме не один сундук стоит, а десять. А что в них, одному хозяину ведомо. В общем, всего вдосталь!
А вот землицы почти что и нет. Всего-то огород да клин на косогоре. А землица для мужика наипервейшее дело. Выше нее ничего нет!
Пробовал Ванька землю под урожай брать. Посеет, пожнет, половину урожая отдаст, половину себе оставит. И радостно вроде вот он, хлебушек, в амбаре, и грустно. Год поле своим потом поливал, пахал, бурьян да траву сорную дергал, каменья выковыривал и в ближайший лес сносил. На своем работа в радость, а тут - чужое. Выхолишь землицу, поймешь душу ее, каждую складочку узнаешь, каждую ямку запомнишь, как дите родное полюбишь - и тут ее хозяевам возвращать срок приспеет. Словно полную ложку мимо рта пронес.
Сколько слез Ванька выплакал ночами темными, о землице-кормилице мечтая! Только земля не ложка какая-нибудь, не хомут - в лавке не купишь. Совсем Ванька отчаялся. А тут возьми и случай подвернись.
Надумал сосед Ванькин помирать. Надоело ему на свете жить-поживать. Скучно стало. Все одно и то же - зима, весна, лето, осень и снова зима. Вначале на печи лежнем вылеживаешься, потом с темна до темна пашешь, потом урожай собираешь и снова на печи валяешься. И каждый день, каждый день - ешь да спишь, спишь да ешь. Из года в год... Сил нет как скучно. Обиделся сосед на свою непонятную жизнь и решил помереть.
А надо сказать, жил он один, как перст, ни жены, ни детей, ни родичей, ни собаки. А вот земля была. Много земли. Жирная, как масло, мягкая, как пух, желанная, как молодая невеста. Что ж ей пропадать, землице? Стал Ванька к соседу захаживать. Тот посреди горницы в гробу лежит, не ест, не пьет, на двор не ходит. Обрыдло все. Лежит и потихоньку помирает.
- Слышь, сосед, - тормошит его Ванька, - ты погодь помирать. Задержись на чуток. Я тебе сказать что хочу.
Вздохнет сосед, к стенке повернется. Умирать и то скучно, аж скулы сводит!
- Слышь-ка, сосед, отпиши землицу. Тебе она больше ни к чему. Тебе два аршина за глаза хватит. А мне сынов поднимать надобно. Отпиши землицу, век помнить буду!
Опять вздохнет сосед, опять на другой бок перевернется.
- Земле присмотр нужен, уход, забота. Землица что дите малое, чуть не уследил - пропала. Слышь-ка, не уходи, задержись.
- Надоел ты мне хуже самой жизни! - говорит сосед. - Зачем тебе земля? Что тебе, горя-несчастья не хватает, что ты у меня занять хочешь?
- Какое же это горе - земля? Земля - радость!
- А такое. У меня всего вволю было - и еды, и земли, и мануфактуры всяческой, а жить невмочь. Тоска смертная. Каждый день солнце, каждую ночь луна. Измаялся.
- Ну отдай землицу-то, отдай, - канючит Ванька и соседа за руку теребит.
- Извел ты меня вконец, - говорит сосед, - будь по-твоему. Забирай землю. За сто рублей серебром!
- Да где ж я их возьму? - ахнул Ванька. - Я за всю жизнь таких денег не видал! Смилуйся, зачем тебе деньги? Ты же помрешь завтра!
- А это не твоя забота, - отвечает сосед, - мои деньги, что хочу, то и делаю. Захочу - в печке спалю, захочу - в нужнике попользую, захочу - тебе подарю. Понял? Слово мое последнее, другого не жди. Желаешь землицу задарма получить - поди поищи дураков, может, и сыщешь.
- Ну сбрось хоть маленько, - просит слезно Ванька.
- Я сброшу, а ты первый надо мной посмеешься, недоумком на весь свет ославишь. Не будет такого. Земле своя цена. Не хочешь не бери. Неволить не стану. И перестань мне на рубаху слезами капать, не зли.
- Ты хоть до урожая нового погоди, - взмолился Ванька.
- А ждать мне некогда. Мне к завтрему помирать. Значит, деньги сегодня нужны. Вынь да положь. А нет - ступай!
Побежал Ванька домой деньги считать. Все сундуки отпер, все кубышки раскрыл. Перебирает медяки, в кучки складывает. Все перечел - трех червонцев не хватает. И даже если все продать - и дом, и сарайку, и скотину до последней курицы, все равно чуток не хватит. Совсем чуток, может быть, одной копейки.
Мечется Ванька по избе, в углы залезает, под лавки заглядывает, ищет, что бы еще продать можно. И тут слышит - на дворе трень-трень, балалайка играет, младший сынок струны теребит. Выскочил Ванька за дверь, хвать балалайку и к себе тянет. Вот и слава богу, нашлось что продать. На что балалайка доброму хозяину? Поди, не плуг, не соха, не моченый огурец. Ни поработать ей, ни укусить. Бестолковая штука. Баловство, одним словом. Красная цена - пятак. Дадут копейку, и на том спасибо!
Тащит Ванька балалайку на себя, а младший сынок не отпускает, к себе жмет.
- Не продавай, тятька, дедову балалайку. В ней такой звук краше сыскать нельзя. Лучше я ее тебе отработаю.
- Дурак ты раздурак! - отвечает Ванька. - Отработаешь ты ее мне когда еще, а деньги сегодня нужны. Отпусти балалайку!
- Не продавай, тятенька. Мне без балалайки не жить, - плачет сынок.
- А это как знаешь. Но только балалайку я продам, хошь бы вы все перемерли в одночасье. Я, может, ту землицу всю жизнь ждал. И за здорово живешь отдавать ее не собираюсь.
- Отпусти балалайку, - орут старшие сыны и колотят брата под бока, - мы через твою дурость землицы лишаться не желаем! Балалайкой сыт не будешь, богатства с нее не наживешь!
И уж так бьют-колотят, что ребрышки хрустят-ломаются. Чуть вовсе не забили. Упал сынок младший.
Ванька балалайку поднял, в холстину завернул и на базар свез. И скотину свез, и сундуки пустые, и ложку распоследнюю. Продал все, подчистую. Скотину да ложки за сто рублей, балалайку за копейку. Пошел к соседу. Забирай деньги!
Сосед в гробу ворочается, деньги считает, каждую бумажку против свету смотрит, каждую монетку на зуб пробует. Привередничает - что это здесь за пятнышко, что это монетка не блестит? Боится, что обманут. На три раза перечел, в платок завернул, бечевой перевязал и в гроб, в уголок, под суконную обивку засунул. А к утру, как обещался, помер. Скучно ему жить было, что с землей, что без.
Только вот денег при нем не оказалось. Ванька с сынами весь гроб перетряхнули, каждую досочку простукали, соседа-покойника пересмотрели-перещупали. Не нашли денег. Куда делись неизвестно. Хоть лопни с досады!
Закопали соседа по-быстрому и пошли землю мерить. Вышли в поле. Большущее оно, с одного конца другого не видно! Связал Ванька две палки концами, поставил между ними распорку и ну шагать, мерку крутить. Сзади сыны идут, в затылок дышат. Полдня мерили, столько земли! Умаялись. Сели на траву передохнуть. Сидят. Ванька с прищуром на поле глядит, комья земли между пальцами растирает, нюхает, на язык пробует. Хороша землица! В такую воткни палку сухую, она корни пустит, листом зашелестит. И, главное, не чужая она теперь, не дядина - своя!
Год Ванька счастливей счастливого жил.
И еще год.
И еще.
В поле дневал, в поле ночевал. От радости задыхался. А еще через год пообвыкся. Привык к тому, что богатым стал, что уж не медяки в сундуках, а злато-серебро. И случилась тут с ним нежданная беда.
Стало нутро Ванькино непонятная тоска-кручина точить, словно червяк какой нехороший в кишках завелся. Точит, точит - житья нет! Все-то у него имеется, что только может мужик желать. Дом полной чашей, поле - конца-края не видать, кошельки, амбары полней полного! Сейчас бы и пожить всласть, а как - Ванька не знает. Забыл. Всю-то жизнь к счастью стремился, жилы рвал, наконец словил его за хвост, а как использовать, придумать не может. Все доступно и ничего не надо. Захотел, к примеру, борща пожалуйста, бери ложку, хлебай хоть три чугуна. Но только скушал полмиски - и сыт по горло. А счастлив? Нет! Задумал патефон купить - вон он стоит в углу, пылится. За день надоел хуже горькой редьки.
Пробовал Ванька, как раньше, по лавкам ходить - народ смотреть, себя показывать. Скукотища! Зайдет в лавку, приказчики с мест повскакивают, вьются, ластятся, как псы бездомные, только разве не скулят да хвостами не виляют. Ванька рук из карманов не вынувши стоит, смотрит и знает, что все купить может, все подчистую, вместе с полками и приказчиками. Только неохота. Товар ему не нужен, а на приказчиков смотреть тошно - рожи сытые, ручки белые, головки напомаженные, точно у девок на выданье. Тьфу, пакость.
Вздохнет Ванька и выйдет из лавки вон. Постоит на улице. Народ идет, шапки за квартал скидает, в пояс кланяется, спину не жалеючи.
- Как жизнь ваша драгоценная, Иван Батькович? Как хозяйство?
Надоели. Льнут, словно мухи к дерьму. Как будто нужен им Ванька и хозяйство его.
Домой Ванька вернется, никто ему не рад, никто слова доброго не скажет. Сыны либо в поле работают, либо по девкам гуляют, либо на печи спят. Попросишь чего - исполнют. А так не любят. Да и то посудить - за что его любить? Всю жизнь на них Ванька ездил, как на скотине худой. На них пахал, на них сеял, на них урожай собирал. Скотину, бывало, погладит, приласкает, а их не кулаком, так кнутом. Слова доброго не скажет, куска лишнего не даст.
Со скуки еще дом построил, еще земли купил. Стал он богаче самых богатых, а радости не прибыло. Ну нет радости. Пока покупаешь, торгуешься, рука об руку стучишь - вроде весело, а как купил, тоска-кручина вдвойне горше. Извелся Ванька одиночеством да скукой. Хоть бы недород какой случился или пожар, чтобы за горем да за работой о мыслях дурных позабыть...
Вот до чего Ванька дошел! Можно бы хуже, да некуда уже!
Одна только радость и осталась - трактир. Пристрастился Ванька в трактир ходить. Хорошо в трактире, тепло, людно, шумно. За гулом голосов собственную грусть не расслышишь. Возьмет Ванька бутыль бражки, сядет в уголке, пьет да смотрит, пьет да слушает.
Что говорят, понять невозможно. И не надо. Народ шумит, что ветер в лесу, дым самосада как туман колышется. Никому до тебя дела нет, никто тебя не любит, но никто и зла не желает.
А то, бывало, сдвинет Ванька столы и станет всех подряд бражкой потчевать.
1 2 3 4 5 6 7