Приехал Норыгин-младший с одним неказистым сундучком, но в нем оказалось достаточно денег, чтобы купить во Ржеве в Князь-Димитровской части города, расположенной по левому берегу Волги, двухэтажный каменный дом и открыть лучшую в Князь-Димитровской стороне мясную лавку.
Ни к красильному делу, ни к коврам сын Норыгина никакой склонности не имел. Тем не менее среди его гостей было много красильщиков и тех, кто занимался коврами, в том числе и Алексей Волосков, владелец известного на всю Россию ржевского красильного завода. Объяснялось это не столько уважением к памяти Варфоломея Акимовича Норыгина, сколько тем, что поговаривали, будто в сундучке, привезенном Иваном в родной Ржев, были не только деньги, но и сафьяновый портфель, где хранились записи его покойного отца. Охотников заполучить эти записи было очень много, значительно больше тех, кто позднее хотел узнать секрет волосковского кармина. Но и тем, и другим в одинаковой степени не повезло.
А в семидесятые годы в Томске в лавке купца Рыкова стала продаваться исключительной красоты и стойкости синяя краска, ни в чем не уступающая индиго, но в два раза дешевле его. Как выяснилось, изготавливал эту краску для Рыкова ссыльный народник студент-химик Аистов, являвшийся, кстати говоря, уроженцем все того же Ржева, которому, видно, самой судьбой было предопределено сыграть немалую роль в красильном деле России.
Отбыв положенный ему срок ссылки. Аистов вернулся в родной Ржев. Тяжело больной, он больше политической деятельностью не занимался, но красильное дело не бросил: оно до самой смерти кормило его и его семью. Дело было не ахти какое большое - ни одного наемного работника, только свои. Но заработка на безбедное существование вполне хватало. Любопытно, что Аистов не скрывал, что пользуется изобретением Варфоломея Акимовича Норыгина, и называл свою краску "норыгинкой". Но больше из него ничего выпытать не могли. А ведь самым интересным было - каким образом к нему попал рецепт изготовления этой краски. Ответа на этот вопрос никто добиться не мог - Аистов или отмалчивался, или отделывался шуткой. Молчали и те, кто вместе с ним варил краску. Зато любопытные молчаливостью не отличались, строили различные предположения. Самым распространенным был слух о том, что легендарный сафьяновый портфель попал к Аистову от его сводного брата, который в свое время приобрел полуразрушенный дом Ивана Норыгина и, перестраивая его, обнаружил этот портфель замурованным в стене. Так это было или не так, - кто знает.
А в 1915 году, когда бывший ссыльный давно уже покоился в земле, во Ржеве, помимо русского индиго, появилась в продаже новая великолепная краска пурпурового цвета.
И вновь вспыхнул интерес к таинственному портфелю Варфоломея Норыгина.
Тогда-то Бурлак-Стрельцов вместе с Бонэ и отправились во Ржев...
Записав последнюю фразу показаний Мансфельда, Косачевский спросил, слышал ли Елпатов про всю эту историю.
- Разумеется, - сказал Мансфельд.
- А почему вы, собственно говоря, в этом так уверены?
- По той простой причине, что о Норыгине я услышал впервые лет пятнадцать назад от господина Елпатова.
Косачевский помолчал, осознавая сказанное допрашиваемым, а затем сказал:
- Я хочу предупредить вас, господин Мансфельд, что ваше заявление может иметь исключительно важное значение в расследовании убийства Александра Яковлевича Бонэ. Поэтому вы должны отнестись к нему с должной ответственностью.
Под столом звякнули рыцарские шпоры.
- Я дворянин.
- В 1918 году одного этого мало, господин Мансфельд.
- Я привык всегда отвечать за свои слова и всю жизнь говорил только правду.
- Итак, вы утверждаете, что впервые о Норыгине услышали именно от Елпатова?
- Да.
- И твердо в этом уверены?
- Да.
- Ну что ж, тогда не откажите мне в любезности вот здесь расписаться.
Мансфельд молча поставил под показаниями свою подпись.
- Теперь, если вас не затруднит, следующий вопрос: совместная поездка в 1915 году Бурлак-Стрельцова и Бонэ во Ржев состоялась по чьей инициативе?
- По инициативе Бурлак-Стрельцова. Он должен был оформить получение там наследства. Это совпало с вновь возникшими слухами о портфеле Варфоломея Норыгииа, и господин Стрельцов предложил Александру Яковлевичу поехать вместе с ним. Александр Яковлевич, который уже давно питал интерес к так называемому норыгинскому наследству, тотчас же согласился.
- А эта поездка не была связана с секретом волосковского кармина?
- Нет.
- Откуда вы это знаете?
- Я присутствовал при разговоре Стрельцова с Бонэ.
- Где и когда происходил этот разговор?
- В конце января Бурлак-Стрельцов приехал на квартиру к Бонэ, показал ему пурпурную краску, которая появилась к тому времени во Ржеве, и сказал, что теперь, наконец, появился шанс отыскать норыгинское наследство. Бонэ с ним согласился, и они договорились о совместной поездке во Ржев, которая состоялась во второй половине января.
И вновь Косачевский предложил свидетелю расписаться под своими показаниями.
- Елпатов знал о цели этой совместной поездки?
- Конечно. Он был очень заинтересован в "норыгинском наследстве". Если бы розыски Бонэ и Бурлак-Стрельцова увенчались успехом, то это дало бы ему и Бурлак-Стрельцову миллионные барыши.
- Вы только поэтому думаете, что он знал о цели поездки?
- Нет, не только. Елпатов мне сам об этом говорил. Он финансировал командировку Бонэ, посулив тому в случае удачи двадцать тысяч рублей и пожизненный пенсион ему и его супруге. Бонэ со свойственным ему бескорыстием отказался от какого-либо вознаграждения. Он считал, что норыгинское наследство должно принадлежать России и способствовать его поискам - долг каждого русского патриота.
- Елпатов и Бурлак-Стрельцов заключали какое-нибудь соглашение на тот случай, если норыгинское наследство будет обнаружено?
- Насколько мне известно, только устное, хотя Елпатов и считал господина Стрельцова малонадежным партнером.
- Для этого были основания?
- Да. Господин Бурлак-Стрельцов никогда не отличался в делах особой щепетильностью, а к тому времени его финансовое положение оставляло желать лучшего, что могло оказать дополнительное влияние на его подход к деловым отношениям.
- То есть мог и смошенничать?
- Я этого не говорил. Я говорил лишь об отсутствии излишней щепетильности и расстройстве дел.
- Если такая формулировка вас больше устраивает, я не возражаю, - сказал Косачевский, который уже до этого составил себе представление о Бурлак-Стрельцове. - Но давайте вернемся к их устному соглашению. К чему оно сводилось?
- Перед отъездом во Ржев Бурлак-Стрельцов зашел ко мне.
- Чтобы поделиться своими планами, как облагодетельствовать Россию?
- Нет, чтобы занять деньги - пятьсот рублей, которые он обещал мне вернуть после получения наследства.
- Кстати, наследство было большим?
- Двухэтажный каменный дом, который он собирался продать, и около двадцати тысяч деньгами и ценными бумагами. Учитывая широкий образ жизни господина Стрельцова, такое наследство трудно признать большим. Как говорится, на один зуб.
- Понятно.
- Я выписал ему вексель на пятьсот рублей, и он мне сказал, что, если удастся разыскать бумаги Норыгина, то Елпатов возьмет его компаньоном в новое красильное дело и выплатит ему пятьдесят тысяч рублей наличными, что даст ему возможность полностью преодолеть финансовые трудности. Бурлак-Стрельцов, которому весьма свойственно прожектерство, очень надеялся на успех и строил воздушные замки.
- Его ожидания оправдались?
- Нет. Поездка во Ржев закончилась полнейшей неудачей. Им тогда ничего не удалось найти.
- Вы в этом уверены?
- Абсолютно. Бурлак-Стрельцов был очень разочарован, так как рассчитывал на большие деньги. Он даже собирался одно время продавать свой особняк в Москве и собрание произведений искусства, в том числе и восточные ковры, к которым и я тогда приценивался. Но потом ему повезло в карты, и все образовалось. Разочарован, понятно, был и Елпатов. Они потеряли надежду отыскать норыгинское наследство. "Легенда", - сказал мне Елпатов.
- И тем не менее Бонэ в том же году вновь посетил Ржев?
- Да.
- И вновь в поисках норыгинского наследства?
- Да.
- Елпатов знал и об этой поездке?
- Разумеется, ведь Александр Яковлевич служил у него. Александр Яковлевич вообще ничего не скрывал от Елпатова.
- Чем была вызвана эта поездка, новыми сведениями?
- Насколько мне известно, нет.
- А чем же?
- Александр Яковлевич был по натуре оптимистом и умел заразить этим оптимизмом других, в том числе и Елпатова. Он почти никогда не отказывался от задуманного.
- В данном случае его оптимизм оправдался?
- Мне трудно исчерпывающе ответить на ваш вопрос, господин Косачевский. С самим Александром Яковлевичем относительно его вторичного посещения Ржева я не беседовал. Как-то не приходилось к слову. Но в ноябре 1916 года я случайно встретился с господином Елпатовым в бильярдной купеческого клуба. Во время нашего краткого разговора я между прочим спросил у него о норыгинском наследстве. Елпатов ответил, что особых новостей покуда нет, но некоторые шансы на успех после вторичной поездки Бонэ во Ржев все-таки появились. По его словам, Александру Яковлевичу удалось разыскать кого-то из родственников Норыгина, и тот подтвердил, что сафьяновый портфель существует, что он хранится у внука Аистова, но тот теперь в действующей армии на фронте. "Так что, пошутил Елпатов, только и делаю, что еженощно молю господа о здравии раба божьего Егория".
- Это так надо понимать, что внука Аистова, у которого якобы находится портфель, зовут Егором или Георгием?
- Видимо.
- С чем была связана последняя поездка Бонэ во Ржев?
- Не знаю.
- Елпатов, Бурлак-Стрельцов или Бонэ вам что-нибудь о ней говорили?
- Нет. Но я предполагаю, что она тоже была каким-то образом связана с норыгинским наследством.
- Елпатов знал об убийстве Бонэ?
- Думаю, что да.
- Почему?
- О смерти Александра Яковлевича мне на второй день телефонировал господин Стрельцов, а Стрельцов и Елпатов, насколько мне известно, поддерживают постоянные отношения. В частности, Стрельцов обратился в Московский Совдеп за получением охранной грамоты на свои собрания по совету Елпатова. Поэтому трудно предположить, чтобы Стрельцов уведомил об этой прискорбной вести меня, но не поставил в известность Елпатова, с которым довольно часто общался по различным делам. Между ними всегда были отношения, которые можно назвать дружественными, а Бонэ ведь был служащим Елпатова, и его судьба была для господина Елпатова небезразлична. Да и вдова покойного живет в доме Елпатова. Невероятно, чтобы она не сказала ему о постигшем ее несчастье.
- Что вы можете сказать о Бурлак-Стрельцове?
- Господин Стрельцов некогда был очень богатым человеком. И это казалось ему естественным состоянием. А когда его финансовое положение пошатнулось, он стал нервничать. Когда же человек нервничает, то начинает проявляться его истинная суть. А суть господина Стрельцова не вызывает симпатий. Боюсь ошибиться, но, по моему мнению, это очень мелкий человек, тщеславный, завистливый, малодушный, склонный к неожиданным поступкам, зачастую недостойным порядочного человека.
А как к Бурлак-Стрельцову относился Бонэ?
Бонэ ко всем хорошо относился, даже к тем, кто заведомо этого не был достоин. Он был очень добрым человеком и умел находить достоинства даже в тех, в ком их никогда не было.
- Какие же достоинства он отыскал в Бурлак-Стрельцове?
- Это может показаться смешным, но он считал господина Стрельцова жертвой судьбы, которая вначале дала ему все, а затем, лишив многого из того, что он имел и к чему успел привыкнуть, сделала его несчастнейшим из несчастных. "Если бы он родился нищим, - любил говорить Бонэ, - он был бы самым счастливым подданным Российской империи".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10