- спрашивают.
- Мои, - отвечает.
- Вам известно, что среди них были сигареты с ЛСД?
- Нет, неизвестно.
- А вот свидетели... (тут ему целый список зачитывают) показывают, что по вашему распоряжению накануне отплытия из определенных ящиков изымались блоки, а вместо них вставляли другие.
- Ну и что?
- А то, что именно в этих блоках были сигареты с ЛСД.
- Так это ваши "свидетели", а по мне лжесвидетели, их туда сами и вложили.
- Все свидетели? Их двадцать семь. Что ж, они все сговорились? Доказано, что они раньше не были знакомы.
- Зато они все меня ненавидят и хотят оклеветать!
И верно. Адвокаты вынимают целые горы документов, и выясняется, что все двадцать семь голубчиков имели основания этого оптовика ненавидеть. Всех он чем-нибудь мог шантажировать, все были перед ним в долгу, все его боялись.
- Вот видите, - твердят адвокаты, - это месть!
Впрочем, один свидетель заявил, что имеет убедительные доказательства - у него, мол, есть письмо обвиняемого с соответствующими инструкциями.
Но тут обвиняемый почувствовал себя плохо, по просьбе адвокатов заседание отложили на два дня, а когда собрались снова, узнали о большом несчастье тот свидетель заснул с непогашенной сигаретой, наверное в пьяном виде, возник пожар, и он сгорел вместе со своим домом. Кошмар!
Много там еще болтали на этом процессе, прокурор свое, адвокаты свое... Короче говоря, пришлось за недостатком улик этого оптовика, очередного мистера Икс, отпустить. В тюрьму отправились двадцать семь свидетелей, превратившихся в обвиняемых (простите, двадцать шесть - один то погиб во время пожара).
А обвиняемый, превратившийся в невинную жертву полицейского произвола, отправился на Гаваи, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся в результате людской несправедливости...
Я-то в этом деле большого участия не принимал, разве что присутствовал при изъятии сигарет. Скучное занятие, ящиков видимо-невидимо и в каждом видимо-невидимо блоков сигарет. К концу дня даже заядлый курильщик небось готов бросить курить.
И все же кое-какие выводы я для себя из этой истории сделал. Мы, значит, бедные государственные служащие, в данном случае полицейские, трудимся в поте лица, ворошим миллионы каких-то дурацких сигарет в поисках иголки в стоге сена, мотаемся по всему свету - разыскиваем "свидетелей", мелких подонков, хватаем, наконец, главного подонка. И что ж дальше? А ничего. Главный делает нам ручкой и уплывает на собственной пятипалубной яхте к тропическим горизонтам, мы же продолжаем наш энергичный бег по механической дорожке. Есть такая, знаете, мчишься во весь дух, сучишь ногами, весь мокрый, а все на месте топчешься.
Вот тогда-то впервые и пришла мне в голову мысль: к чему все эти хлопоты, процессы, болтовня, когда и дураку ясно, кто главный преступник? А раз так, то чего возиться - хлопнуть его на месте, и все. Ну как? Как моя мысль? Вроде бы правильная, верно? Черта с два! Хлопнешь, а потом тебя самого хлопнут за самоуправство, за превышение власти, за неоправданное убийство... Ты кто? Обыкновенный полицейский, чинуша, рядовой страж порядка. А он, мистер Икс? Фигура, миллионер, столп общества. На таких, как он, наше общество и держится. И слуги общества, в том числе мы, полицейские, тоже, между прочим.
Так что надо еще два раза подумать, что нам выгодней: хлопать таких или, наоборот, оберегать. А то, глядишь, без работы окажешься.
И все-таки где-то внутри осталось у меня сожаление, что упустили мы случай разделаться с этим оптовиком. Когда он еще в наших руках был, а не перешел в ведение прокуроров, судей - всей этой машины. Вот так!
Я здесь подробно поделился с вами моей мыслью, потому что дальнейший мой рассказ с нею связан. Тогда эта мысль пришла мне в голову впервые.
Итак, значит, служу в Интерполе, не тужу. А если быть честным, то бью баклуши. Но этого никто, как я думал, не замечает.
Ошибаюсь.
Оказывается, замечал как раз тот, кому замечать не следовало, - мой начальник.
И однажды меня вызывают в Секретариат и, не глядя в глаза, вручают предписание - вернуться на мою благословенную родину за новым назначением.
Война с преступностью в международном масштабе оказалась не по мне, придется сражаться в национальном. И, сдав дела (которыми, если честно, никогда, в общем-то, не занимался), сажусь в самолет и лечу домой.
Моя служба в Интерполе длилась недолго.
Глава II.
НА НОВОМ МЕСТЕ
Я опускаюсь все ниже в полицейской иерархии. Сначала воевал с воздушными пиратами, потом с торговцами наркотиками, потом служил в Интерполе, и вот теперь меня определили в уголовную полицию (кончу я, наверное, регулировщиком уличного движения, что, не знаю почему, у нас считается для полицейского дном). Здание, в котором помещается моя новая контора - серое, облезлое и большое. Длиннющие гулкие коридоры, широкие лестницы (лифтов нет). В коридорах пахнет сыростью, штукатуркой, еще чем-то противным.
В комнатах мы, инспектора, сидим по четверо. Но поскольку вечно кто-нибудь - а чаще все - на задании, то комнаты, как правило, пустые. Иногда по коридорам мчатся сломя голову оперативные группы или отдельные инспектора. Где-то что-то случилось. По вечерам сидим, пишем бесконечные, никому не нужные документы.
Утром дремлем, как сонные мухи, а днем, если не мотаемся по заданиям, пьем кофе, а то и пиво.
Вот такая обстановка.
Начальник вызывает меня и говорит:
- Будем знакомы, Леруа. Все данные у тебя для работы в нашем отделе есть: ты и дзюдоист, и каратист, и боксер, и снайпер. Ростом и силой тебя бог не обидел. А опыта тебе не занимать. Вот только тут помечено, - и листает какие-то бумажки, - что, как бы это сказать, не рвешься ты в пекло и вообще к работе относишься сдержанно. Но это ничего, у нас тут, если во время работы спать, можно и вечным сном уснуть. Так что переучишься. Желаю тебе успеха. Иди трудись.
Вот такая приветственная речь. Мог бы, конечно, и потеплей слова найти. Да ладно, начальники, они все одинаковые, им не угодишь.
Иду к себе в комнату и начинаю знакомиться со своими коллегами. Их трое.
Тот, для кого я "стрела" (так на нашем жаргоне называется старший в двойке), Гонсалес, среднего роста, черноволосый, черноусый. Он самый старый, ему сорок лет, и он так ни до чего не дослужился. Наверное, из-за своей болтливости. Просто поразительно, как можно столько говорить! Даже на задании в засаде, и там умудряется шепотом острить, рассказывать старые анекдоты, что-то бормотать под нос. Но опыта у него больше, чем у нас у всех, вместе взятых.
Второй, Джон, мой тезка; его, с тех пор как пришел я, стали называть Джон-маленький. В отличие от меня, Джона-большого. Еще бы, он - метр семьдесят, я - метр девяносто! Совсем молоденький, только из нашей школы, весь такой ладный, быстрый, точный Он про эту школу много рассказывал, я вам как-нибудь перескажу.
Наконец, третий - О'Нил, ирландец. Мне сдается, что мало на свете есть полиций, где бы не служил хоть один ирландец. Он - "стрела" для Джона маленького. Здоровый парень, ростом с меня, весом побольше, конечно, рыжий, спокойный, а по части болтливости вполне компенсирует Гонсалеса, если тот рта не закрывает, то этот, наоборот, раскрывает только, чтоб пожрать, в этом деле он рекордсмен. И если не поел, становится мрачным, злым, агрессивным. Выпить тоже не дурак.
Вот такая компания. Столы наши в одной комнате, и, между прочим, по ним легко догадаться, кто где сидит. У О'Нила всегда там стоит термос с чаем, какие-нибудь бутерброды, пакетики с поджаренным картофелем (а в глубинных ящиках, если покопаться, найдется и кое что покрепче чая). У Гонсалеса на столе полный хаос - бумаги, дела, журнальчики легкомысленного содержания, фотографии кинозвезд и спортивных чемпионов, рекламные проспекты... У Джона-маленького стол, как танцплощадка в парке перед грозой, - пустота полная, у него все в ящиках разложено, вынимает только когда надо.
Вот так. У меня, конечно, все выглядит нормально. Нужное под рукой, не нужное - в корзине для мусора. (Правда, я не всегда отличаю нужное от не нужного.)
День мой строится так. Встаю, полчасика занимаюсь изометрической гимнастикой, гантелями, эспандером, лезу под душ, бреюсь, одеваюсь и выхожу. Завтрак и вообще еду я готовить не люблю, хоть и умею. Захожу в кафе на углу и съедаю что под руку попадется, потом сажусь на автобус и отправляюсь в присутствие. В восемь сижу за рабочим столом. Джон-маленький уже на месте и вежливо здоровается.
О'Нил приходит с опозданием на одну-две минуты, хлопает нас по плечу так, что мы чуть не падаем со стула, и орет во все горло "Салют!". Бывают дни, когда он больше ни одного слова так и не произносит.
С опозданием минимум на четверть часа, запыхавшись, виновато оглядывая нас, влетает Гонсалес.
- Понимаешь, - бормочет он, - вот незадача. Ну что ты будешь делать? Автобус уходит, бегу, а наперерез мне кошка! И черная! Ну? Пришлось подождать, пока пройдет кто-нибудь. И назло, только какая-то старушенция плетется, пока она кошкин маршрут пересекла, два автобуса прошли! Ну? А что было делать? - в глазах его столько скорби, словно он потерял любимого человека. - Ведь черная! Я бы, конечно...
Он еще что-то бормочет, но в это время раздается сигнал, и мы двигаемся на утреннюю оперативку.
Ее проводит начальник. Он любит это делать обстоятельно, сообщает всякие цифры и факты глобального масштаба, никакого отношения к делу не имеющие. Этим, по его выражению, он "расширяет наши горизонты".
- Вы, мальчики, - говорит он (мы все для него мальчики, хотя кому-то и за сорок, и кто-то весит побольше ста кило граммов), - вы, мальчики, должны понимать, для чего служит полиция. Наша задача - борьба с преступлением! - Он говорит это с таким видом, словно открыл новую планету. - Защита нашего общества, самого демократического и свободного общества в мире, от посягательства убийц, насильников, грабителей, бандитов, фальшивомонетчиков... (он еще долго перечисляет все возможные виды преступников, но заканчивает всегда одинаково) и подрывных элементов. Запомните - подрывных элементов, всех этих экстремистов, "красных", забастовщиков, студентов, разных там демонстрантов!
Я, конечно, не очень в этих делах разбираюсь, но наш начальник, по моему, еще меньше, он всех валит в одну кучу. Я слышал краем уха, как один его коллега (тоже комиссар) как-то сказал ему: "Ты все-таки не в политической полиции служишь, а в уголовной. Вот и лови убийц и воров". А наш отвечает: "Для меня коммунист и убийца одно и то же, я бы их всех..." И так выразительно тряхнул рукой - указательный палец вытянут, большой поднят. Вот такой у нас начальник! Ему палец в рот не клади. Уж кто-кто, а он демократию защитит!
Пока он вещает, мы дремлем. Никуда не денешься, так даже лучше. Пусть выговорится, а то станет еще наши недостатки разбирать, знал я таких начальников. Нет, пусть уж лучше "расширяет наши горизонты".
- Понимаете вы, что за один год, - доносится до меня голос начальника сквозь дремоту, - у нас в стране было зафиксировано 1,6 миллиона преступлений, а раскрыто меньше четверти! Это же черт знает что! В нашем отделе я этого не допущу. Мы будем раскрывать минимум одну треть! Треть - вот задача!
Он произносит эти слова с пафосом, делает паузу и уже будничным тоном продолжает.
- А теперь перейдем к текущим делам.
Мы просыпаемся, ерзаем на стульях, шелестим блокнотами.
Начальник зачитывает сводку.
- Так, вчера - тянет он, - так, значит, значит, так: убийств - семь, ограблений - пятнадцать, изнасилований - три, смотри, всего-навсего три, драк - тридцать семь, краж - двадцать, самоубийств... Ну, это не наше дело, пожары... тоже... Ну, что ж, спокойный денек, отличный денек. Вот бы всегда так.
Действительно, по сравнению с другими днями вчерашний выглядит вполне мирно.
Дальше идет, как мы ее называем, диспетчерская работа. Мы получаем задание и разбредаемся по разным направлениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
- Мои, - отвечает.
- Вам известно, что среди них были сигареты с ЛСД?
- Нет, неизвестно.
- А вот свидетели... (тут ему целый список зачитывают) показывают, что по вашему распоряжению накануне отплытия из определенных ящиков изымались блоки, а вместо них вставляли другие.
- Ну и что?
- А то, что именно в этих блоках были сигареты с ЛСД.
- Так это ваши "свидетели", а по мне лжесвидетели, их туда сами и вложили.
- Все свидетели? Их двадцать семь. Что ж, они все сговорились? Доказано, что они раньше не были знакомы.
- Зато они все меня ненавидят и хотят оклеветать!
И верно. Адвокаты вынимают целые горы документов, и выясняется, что все двадцать семь голубчиков имели основания этого оптовика ненавидеть. Всех он чем-нибудь мог шантажировать, все были перед ним в долгу, все его боялись.
- Вот видите, - твердят адвокаты, - это месть!
Впрочем, один свидетель заявил, что имеет убедительные доказательства - у него, мол, есть письмо обвиняемого с соответствующими инструкциями.
Но тут обвиняемый почувствовал себя плохо, по просьбе адвокатов заседание отложили на два дня, а когда собрались снова, узнали о большом несчастье тот свидетель заснул с непогашенной сигаретой, наверное в пьяном виде, возник пожар, и он сгорел вместе со своим домом. Кошмар!
Много там еще болтали на этом процессе, прокурор свое, адвокаты свое... Короче говоря, пришлось за недостатком улик этого оптовика, очередного мистера Икс, отпустить. В тюрьму отправились двадцать семь свидетелей, превратившихся в обвиняемых (простите, двадцать шесть - один то погиб во время пожара).
А обвиняемый, превратившийся в невинную жертву полицейского произвола, отправился на Гаваи, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся в результате людской несправедливости...
Я-то в этом деле большого участия не принимал, разве что присутствовал при изъятии сигарет. Скучное занятие, ящиков видимо-невидимо и в каждом видимо-невидимо блоков сигарет. К концу дня даже заядлый курильщик небось готов бросить курить.
И все же кое-какие выводы я для себя из этой истории сделал. Мы, значит, бедные государственные служащие, в данном случае полицейские, трудимся в поте лица, ворошим миллионы каких-то дурацких сигарет в поисках иголки в стоге сена, мотаемся по всему свету - разыскиваем "свидетелей", мелких подонков, хватаем, наконец, главного подонка. И что ж дальше? А ничего. Главный делает нам ручкой и уплывает на собственной пятипалубной яхте к тропическим горизонтам, мы же продолжаем наш энергичный бег по механической дорожке. Есть такая, знаете, мчишься во весь дух, сучишь ногами, весь мокрый, а все на месте топчешься.
Вот тогда-то впервые и пришла мне в голову мысль: к чему все эти хлопоты, процессы, болтовня, когда и дураку ясно, кто главный преступник? А раз так, то чего возиться - хлопнуть его на месте, и все. Ну как? Как моя мысль? Вроде бы правильная, верно? Черта с два! Хлопнешь, а потом тебя самого хлопнут за самоуправство, за превышение власти, за неоправданное убийство... Ты кто? Обыкновенный полицейский, чинуша, рядовой страж порядка. А он, мистер Икс? Фигура, миллионер, столп общества. На таких, как он, наше общество и держится. И слуги общества, в том числе мы, полицейские, тоже, между прочим.
Так что надо еще два раза подумать, что нам выгодней: хлопать таких или, наоборот, оберегать. А то, глядишь, без работы окажешься.
И все-таки где-то внутри осталось у меня сожаление, что упустили мы случай разделаться с этим оптовиком. Когда он еще в наших руках был, а не перешел в ведение прокуроров, судей - всей этой машины. Вот так!
Я здесь подробно поделился с вами моей мыслью, потому что дальнейший мой рассказ с нею связан. Тогда эта мысль пришла мне в голову впервые.
Итак, значит, служу в Интерполе, не тужу. А если быть честным, то бью баклуши. Но этого никто, как я думал, не замечает.
Ошибаюсь.
Оказывается, замечал как раз тот, кому замечать не следовало, - мой начальник.
И однажды меня вызывают в Секретариат и, не глядя в глаза, вручают предписание - вернуться на мою благословенную родину за новым назначением.
Война с преступностью в международном масштабе оказалась не по мне, придется сражаться в национальном. И, сдав дела (которыми, если честно, никогда, в общем-то, не занимался), сажусь в самолет и лечу домой.
Моя служба в Интерполе длилась недолго.
Глава II.
НА НОВОМ МЕСТЕ
Я опускаюсь все ниже в полицейской иерархии. Сначала воевал с воздушными пиратами, потом с торговцами наркотиками, потом служил в Интерполе, и вот теперь меня определили в уголовную полицию (кончу я, наверное, регулировщиком уличного движения, что, не знаю почему, у нас считается для полицейского дном). Здание, в котором помещается моя новая контора - серое, облезлое и большое. Длиннющие гулкие коридоры, широкие лестницы (лифтов нет). В коридорах пахнет сыростью, штукатуркой, еще чем-то противным.
В комнатах мы, инспектора, сидим по четверо. Но поскольку вечно кто-нибудь - а чаще все - на задании, то комнаты, как правило, пустые. Иногда по коридорам мчатся сломя голову оперативные группы или отдельные инспектора. Где-то что-то случилось. По вечерам сидим, пишем бесконечные, никому не нужные документы.
Утром дремлем, как сонные мухи, а днем, если не мотаемся по заданиям, пьем кофе, а то и пиво.
Вот такая обстановка.
Начальник вызывает меня и говорит:
- Будем знакомы, Леруа. Все данные у тебя для работы в нашем отделе есть: ты и дзюдоист, и каратист, и боксер, и снайпер. Ростом и силой тебя бог не обидел. А опыта тебе не занимать. Вот только тут помечено, - и листает какие-то бумажки, - что, как бы это сказать, не рвешься ты в пекло и вообще к работе относишься сдержанно. Но это ничего, у нас тут, если во время работы спать, можно и вечным сном уснуть. Так что переучишься. Желаю тебе успеха. Иди трудись.
Вот такая приветственная речь. Мог бы, конечно, и потеплей слова найти. Да ладно, начальники, они все одинаковые, им не угодишь.
Иду к себе в комнату и начинаю знакомиться со своими коллегами. Их трое.
Тот, для кого я "стрела" (так на нашем жаргоне называется старший в двойке), Гонсалес, среднего роста, черноволосый, черноусый. Он самый старый, ему сорок лет, и он так ни до чего не дослужился. Наверное, из-за своей болтливости. Просто поразительно, как можно столько говорить! Даже на задании в засаде, и там умудряется шепотом острить, рассказывать старые анекдоты, что-то бормотать под нос. Но опыта у него больше, чем у нас у всех, вместе взятых.
Второй, Джон, мой тезка; его, с тех пор как пришел я, стали называть Джон-маленький. В отличие от меня, Джона-большого. Еще бы, он - метр семьдесят, я - метр девяносто! Совсем молоденький, только из нашей школы, весь такой ладный, быстрый, точный Он про эту школу много рассказывал, я вам как-нибудь перескажу.
Наконец, третий - О'Нил, ирландец. Мне сдается, что мало на свете есть полиций, где бы не служил хоть один ирландец. Он - "стрела" для Джона маленького. Здоровый парень, ростом с меня, весом побольше, конечно, рыжий, спокойный, а по части болтливости вполне компенсирует Гонсалеса, если тот рта не закрывает, то этот, наоборот, раскрывает только, чтоб пожрать, в этом деле он рекордсмен. И если не поел, становится мрачным, злым, агрессивным. Выпить тоже не дурак.
Вот такая компания. Столы наши в одной комнате, и, между прочим, по ним легко догадаться, кто где сидит. У О'Нила всегда там стоит термос с чаем, какие-нибудь бутерброды, пакетики с поджаренным картофелем (а в глубинных ящиках, если покопаться, найдется и кое что покрепче чая). У Гонсалеса на столе полный хаос - бумаги, дела, журнальчики легкомысленного содержания, фотографии кинозвезд и спортивных чемпионов, рекламные проспекты... У Джона-маленького стол, как танцплощадка в парке перед грозой, - пустота полная, у него все в ящиках разложено, вынимает только когда надо.
Вот так. У меня, конечно, все выглядит нормально. Нужное под рукой, не нужное - в корзине для мусора. (Правда, я не всегда отличаю нужное от не нужного.)
День мой строится так. Встаю, полчасика занимаюсь изометрической гимнастикой, гантелями, эспандером, лезу под душ, бреюсь, одеваюсь и выхожу. Завтрак и вообще еду я готовить не люблю, хоть и умею. Захожу в кафе на углу и съедаю что под руку попадется, потом сажусь на автобус и отправляюсь в присутствие. В восемь сижу за рабочим столом. Джон-маленький уже на месте и вежливо здоровается.
О'Нил приходит с опозданием на одну-две минуты, хлопает нас по плечу так, что мы чуть не падаем со стула, и орет во все горло "Салют!". Бывают дни, когда он больше ни одного слова так и не произносит.
С опозданием минимум на четверть часа, запыхавшись, виновато оглядывая нас, влетает Гонсалес.
- Понимаешь, - бормочет он, - вот незадача. Ну что ты будешь делать? Автобус уходит, бегу, а наперерез мне кошка! И черная! Ну? Пришлось подождать, пока пройдет кто-нибудь. И назло, только какая-то старушенция плетется, пока она кошкин маршрут пересекла, два автобуса прошли! Ну? А что было делать? - в глазах его столько скорби, словно он потерял любимого человека. - Ведь черная! Я бы, конечно...
Он еще что-то бормочет, но в это время раздается сигнал, и мы двигаемся на утреннюю оперативку.
Ее проводит начальник. Он любит это делать обстоятельно, сообщает всякие цифры и факты глобального масштаба, никакого отношения к делу не имеющие. Этим, по его выражению, он "расширяет наши горизонты".
- Вы, мальчики, - говорит он (мы все для него мальчики, хотя кому-то и за сорок, и кто-то весит побольше ста кило граммов), - вы, мальчики, должны понимать, для чего служит полиция. Наша задача - борьба с преступлением! - Он говорит это с таким видом, словно открыл новую планету. - Защита нашего общества, самого демократического и свободного общества в мире, от посягательства убийц, насильников, грабителей, бандитов, фальшивомонетчиков... (он еще долго перечисляет все возможные виды преступников, но заканчивает всегда одинаково) и подрывных элементов. Запомните - подрывных элементов, всех этих экстремистов, "красных", забастовщиков, студентов, разных там демонстрантов!
Я, конечно, не очень в этих делах разбираюсь, но наш начальник, по моему, еще меньше, он всех валит в одну кучу. Я слышал краем уха, как один его коллега (тоже комиссар) как-то сказал ему: "Ты все-таки не в политической полиции служишь, а в уголовной. Вот и лови убийц и воров". А наш отвечает: "Для меня коммунист и убийца одно и то же, я бы их всех..." И так выразительно тряхнул рукой - указательный палец вытянут, большой поднят. Вот такой у нас начальник! Ему палец в рот не клади. Уж кто-кто, а он демократию защитит!
Пока он вещает, мы дремлем. Никуда не денешься, так даже лучше. Пусть выговорится, а то станет еще наши недостатки разбирать, знал я таких начальников. Нет, пусть уж лучше "расширяет наши горизонты".
- Понимаете вы, что за один год, - доносится до меня голос начальника сквозь дремоту, - у нас в стране было зафиксировано 1,6 миллиона преступлений, а раскрыто меньше четверти! Это же черт знает что! В нашем отделе я этого не допущу. Мы будем раскрывать минимум одну треть! Треть - вот задача!
Он произносит эти слова с пафосом, делает паузу и уже будничным тоном продолжает.
- А теперь перейдем к текущим делам.
Мы просыпаемся, ерзаем на стульях, шелестим блокнотами.
Начальник зачитывает сводку.
- Так, вчера - тянет он, - так, значит, значит, так: убийств - семь, ограблений - пятнадцать, изнасилований - три, смотри, всего-навсего три, драк - тридцать семь, краж - двадцать, самоубийств... Ну, это не наше дело, пожары... тоже... Ну, что ж, спокойный денек, отличный денек. Вот бы всегда так.
Действительно, по сравнению с другими днями вчерашний выглядит вполне мирно.
Дальше идет, как мы ее называем, диспетчерская работа. Мы получаем задание и разбредаемся по разным направлениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22