Дуну — и он развеется по ветру. Пффф… Вот и все. Сознайтесь, что я вас здорово одурачил. Вас было трое, а я один. И вы не сумели спасти секрет и сами погубили свою очаровательную кузину. Да-с, вас было трое… Что я говорю, трое, шестеро, потому что в башне вы все были против меня. Стоило вам схватить меня за горло, и был бы мне конец. А вместо этого какое поражение! Тем хуже для вас и для нее. Я уйду, а вы останетесь. Вы, вероятно, обратили внимание, каким оригинальным способом завязаны ваши веревки. Когда вам надоест лежать спокойно и вы начнете вырываться — от каждого вашего усилия будут затягиваться петли на ваших шеях. Как видите, я любезно предоставляю вам чудесный способ самоубийства. А теперь, кузиночка, — перебил он сам себя, — прощайся со своими глупыми кузенами и идем. Я готов на все, чтобы добиться твоего согласия.
Доротея понимала, что сопротивление бесполезно, и молча пошла за Эстрейхером. В ста шагах между развалинами двух стен уцелела поросшая мхами каменная скамейка.
— Садись, — сказал Эстрейхер. — Здесь нам никто не помешает.
Но Доротея не села, а, скрестив руки, молча и неустрашимо смотрела на Эстрейхера.
— Не хочешь — как угодно. Дело твое.
И, усевшись сам, заговорил не сразу:
— Третий раз говорим мы с тобой по душам. В первый раз, в Роборэе, ты отказала мне, притворившись оскорбленной. Но меня, моя милая, не проведешь. Я прекрасно понял твою игру: ты хотела одна завладеть всем богатством. Я стоял поперек твоей дороги, и ты постаралась меня устранить. И ты сделала это очень ловко и хитро. Потом ты догадалась, что путеводные нити в Мануар-О-Бютте. Ты бросилась туда, вскружила голову Дювернуа и овладела медалью. Я все время следил за тобой и восхищался твоей работой. Ошиблась ты только в одном. Ты забыла про меня, своего соперника. И от этого проиграла. Теперь четыре красных бриллианта Голконды в моих руках. Я буду богат, так богат, что смогу позволить себе роскошь честной жизни. И вот перед началом честной жизни я снова встретился с тобой и, как тогда, спрашиваю: хочешь ли ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Скажи только слово: да или нет.
Доротея презрительно усмехнулась. И эта улыбка была красноречивее ответа.
— Молчишь… Ну, ладно, значит, будем действовать иначе. Не хочешь добром — захочешь силой.
Угроза мало помогла: Доротея не дрогнула.
— Ты удивительно спокойна. Неужто ты не отдаешь себе отчета в обстановке?
— Отдаю, и совершенно точный.
— Нет, не отдаешь. Жизнь и смерть твоих друзей и мальчишки в моих руках. Одно слово — и они погибнут. А между тем ты можешь их спасти.
— Не собираюсь. Их спасут другие. А вас не спасет уже ничто.
— Как так?
— Очень просто. Узнав о похищении Монфокона, я послала мальчиков в Рош-Перьяк за помощью. Скоро придут крестьяне и полиция.
— Ой, как страшно! Пока дойдут до Рош-Перьяка да пока они соберутся да двинутся сюда — я буду за пределами их досягаемости.
— Поверьте, что они недалеко.
— Опоздала, голубушка. Будь у меня хоть тень сомнения — я приказал бы отнести тебя на шхуну.
— Кому? Вашим людям? Не надейтесь на их помощь. Они вам очень мало доверяют.
— Зато боятся и повинуются слепо. Но бросим пустую болтовню. Слушай, Доротея. С первой встречи меня захватило. Я всегда презирал женщин и мало к ним привязывался. Но к тебе меня тянет, и ты можешь меня, что называется, скрутить. Ты редкий тип, Доротея: танцовщица, княжна, воровка, акробатка. Видел я тебя во всех видах и во всех видах… любил. Нет, не любил, но и не ненавидел. Зажгла ты во мне страшный огонь, и я должен потушить его, должен.
Он подошел к ней, положил ей руки на плечи.
— Перестань смеяться. Дай мне губы свои. Об них я затушу огонь, а потом уйду, оставлю тебя, если так захочешь. Но только потом, Доротея. Понимаешь — потом.
Он обнимал ее все крепче, все ниже наклонялся к ней. Доротея откидывалась назад, отступала, но скоро оказалась прижатой к стене. А он шептал, задыхаясь от страсти:
— В твоих глазах испуг. Ах как приятно это видеть. У тебя чудесные глаза, Доротея. Как они потемнели от страха. О, это сладкая награда за борьбу. Твои губы дрогнули? От страха? Да, от страха. А мои дрожат от желания. Я люблю тебя, люблю… И всегда буду любить. И ты будешь только моей.
Доротея напрягла все силы и стала отчаянно вырываться.
— А… Так-то… Ну нет, моя милая, упрямство тебе не поможет. Дай губы, дай, или я отомщу Монфокону. Отдайся мне, перестань сопротивляться, иначе увидишь мозги своего капитана.
Доротея изнемогала. Отчаяние захлестывало душу. Конец. Не смерть, но хуже смерти.
И в эту жуткую, ужасную минуту Доротея заметила на гребне стены что-то длинное, узкое, похожее на палку. Кто-то подталкивал странный предмет, как бы желая привлечь ее внимание. Ах, да это Кантэн. Он взял ружье старушки Амуру. Ружье старое, ржавое и не стреляет, но напугать им все же можно. Достаточно и этого. Эстрейхер рано празднует победу.
И вместо отчаяния лицо Доротеи озарилось такой дерзкой и сильной уверенностью, что Эстрейхер невольно опустил руки, и вдруг Доротея расхохоталась своим звонким серебряным смехом. Эстрейхера точно окатило ушатом холодной воды.
— Опять! Чего ты смеешься?
— Да потому же, что и тогда. Для вас спасения нет.
— Черт побери. Ты, кажется, рехнулась, как Жюльетта Азир.
— Нет, я не сошла с ума. Но все повторяется, как в Мануар-О-Бютте. Там Рауль и мальчики спасли меня вместе с полицией, когда вы праздновали победу. Помните, как над стеной показалось ружье? Так и теперь: вы снова под прицелом.
Эстрейхер смотрел на нее с растерянным недоумением. И вдруг спокойно и властно она приказала:
— Оглянись, подлец! Посмотри на ружье! Тебя держат на мушке. Одно мое слово — и ты будешь расстрелян.
Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.
— Руки вверх, — крикнула Доротея, — или тебя уложат, как собаку.
И, воспользовавшись его растерянностью, выхватила торчащий из его кармана револьвер, прицелилась в лоб Эстрейхера и презрительно прошипела:
— Идиот! Я говорила, что спасения нет.
XVII. Сбывшееся гадание
Все это продолжалось не больше минуты, но за это время они поменялись ролями. Поражение превратилось в победу. Доротея понимала, что победа ненадежна и снова может стать поражением, и думала только о том, как бы не выпустить его до освобождения трех иностранцев.
Уверенно и твердо, точно командуя целым отрядом, Доротея распорядилась:
— Ружья на прицел! Стрелять при первом движении! Остальные пусть освободят пленных. Они в башне, направо от входа.
Остальные были Кастор и Поллукс. Кантэн остался на стене. Он резонно решил остаться в амбразуре стены, наставляя на бандита ржавое ружье образца 1870 года.
«Идут… Идут… Вошли…» — мысленно высчитывала Доротея.
Она видела, что поза Эстрейхера теряет напряженность. Он внимательно вглядывался в направленное на него ружье, прислушиваясь к топоту детских ножек, мало похожему на грузные шаги крестьян. Доротея понимала, что только револьвер удерживает его и что он уйдет до появления иностранцев. Эстрейхер колебался и вдруг, решившись, опустил руки.
— Не надуешь. Это твои мальчики, а ружье — старое ржавое полено. Меня на этом не проведешь.
— Буду стрелять.
— Такие, как ты, не убивают. Ты бы стреляла, защищаясь, но сейчас тебе нечего защищаться. А притом, что ты выиграешь, если меня посадят в тюрьму? Бриллиантов ты все равно не найдешь. Скорее у меня вырвут язык или изжарят на медленном огне, чем я выдам такую тайну. Бриллианты мои, и я их достану, когда мне захочется.
— Один шаг — и я выстрелю.
— Может быть, ты бы и выстрелила, если бы это было выгодно. А так — нет. Ну, до свидания. Я ухожу.
Эстрейхер прислушался.
— Слышишь, как орут твои мальчишки? Они отыскали Вебстера с компанией. Пока их развяжут, я буду далеко. Прощай. Вернее, до свиданья: мы еще увидимся.
— О нет.
— Увидимся. И последнее слово будет за мною. Сначала бриллианты, потом любовь.
— Не достанутся вам бриллианты. Если бы я в этом хоть мгновенье сомневалась, я никогда не выпустила бы вас живым.
— Это почему же?
— Скоро узнаете.
Эстрейхер хотел еще что-то сказать, но, так как голоса приближались, сорвался с места и побежал, пригибаясь, к кустарникам. Доротея бросилась за ним и прицелилась, решившись стрелять, но через секунду опустила револьвер:
— Нет, не могу, не могу. Да и к чему? Все равно возмездие близко…
И она бросилась навстречу друзьям. Вебстера развязали первым, и он первым помчался к ней.
— Где он?
— Удрал.
— Как! У вас револьвер, и вы его выпустили!
Подбежали Дарио и Эррингтон и тоже пришли в ужас.
— Неужели удрал? Не может быть. В какую сторону?
Вебстер взял у Доротеи револьвер.
— Понимаю. Вы не смогли убить его, да?
— Не смогла.
— Такого каналью, убийцу! Ну, ладно, мы сами с ним расправимся.
Но Доротея загородила дорогу.
— Стойте, он не один. Там пять или шесть вооруженных бандитов.
— Ну так что, — спорил американец, — в револьвере как раз семь патронов.
— Бога ради… Не надо, — умоляла Доротея, понимая, что перевес на стороне бандитов. — Останьтесь. И теперь все равно уже поздно, и шхуна уже отошла.
— Посмотрим.
И трое молодых людей бросились в погоню. Она хотела их догнать, но Монфокон со слезами вцепился ей в юбку. Ноги мальчика еще были спутаны веревкой. Он спотыкался и в ужасе лепетал:
— Доротея, не уходи!.. Доротея, я боюсь! Доротея!
Увидев милого капитана, она забыла обо всем на свете, взяла его на руки и стала утешать.
— Милый мой, маленький, не надо плакать: все кончено. Этот гадкий Эстрейхер больше не придет. Ты поблагодарил Кантэна, Кастора и Поллукса? Что бы с нами было, если б не они.
Доротея нежно расцеловала мальчиков. В первый раз досталась такая радость Кантэну.
— Ты только подумай, что бы с нами было, Монфокон, и какой ловкий фокус придумал Кантэн. Он прямо гений. Давай расцелуем его за это. Ну, расскажите, как вы нас нашли. Я заметила, что Кантэн бросал по дороге ветки и насыпал кучки камешков, но почему вы свернули к морю, а не прямо пошли на полуостров?
Радостный и счастливый от неожиданных похвал и поцелуев, Кантэн стал объяснять:
— Видишь ли, мы нашли на берегу лодку и спустили ее в воду. Нам было очень трудно грести, но мы все-таки доплыли и высадились через час недалеко от башни. Сначала мы не знали, куда идти, но вдруг Кастор услышал разговор; мы тихонько подкрались, узнали Эстрейхера и поняли, в чем дело.
— Ах ты, мой умник! Да и все вы умники, милые дети.
И новые поцелуи посыпались на щеки Кантэна, на лбы Кастора и Поллукса и на голову Монфокона.
— А нотариус! Где господин Деларю? — вскочила вдруг Доротея.
Бросились к башне. Нотариус лежал за кустами, за высокой травой, и мальчики его не заметили. Доротея наклонилась к старику.
— Кантэн, помоги мне распутать веревки… Господи, да он в обмороке. Господин Деларю, очнитесь, это мы… Очнитесь же, или мы уйдем.
— Нет-нет, — сразу очнулся нотариус. — Вы не имеете права. Враги…
— Их больше нет, они удрали.
— Но они могут вернуться. О, какие это негодяи. Посмотрите! Их атаман прострелил мне шляпу. Осел сбросил меня возле самых стен, и я влез на дерево. А они стали стрелять и попали в шляпу.
— Но пуля вас не задела?
— Нет, но в груди что-то болит. Я, кажется, контужен.
Доротея усмехнулась.
— Ну, это пустяки. Завтра все пройдет. Кантэн и Монфокон, разотрите мсье Деларю и помогите ему встать.
Нелепая погоня за Эстрейхером сильно беспокоила Доротею. Она пошла разыскивать иностранцев. К счастью, они заблудились в лабиринте тропинок и скал и кружили на месте, напрасно отыскивая берег, где причалила шхуна Эстрейхера.
Зато Доротея сразу взяла правильное направление. Из сети мелких тропинок она выбрала самую протоптанную и повела по ней иностранцев. До них долетали крики и ругань, но никого не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Доротея понимала, что сопротивление бесполезно, и молча пошла за Эстрейхером. В ста шагах между развалинами двух стен уцелела поросшая мхами каменная скамейка.
— Садись, — сказал Эстрейхер. — Здесь нам никто не помешает.
Но Доротея не села, а, скрестив руки, молча и неустрашимо смотрела на Эстрейхера.
— Не хочешь — как угодно. Дело твое.
И, усевшись сам, заговорил не сразу:
— Третий раз говорим мы с тобой по душам. В первый раз, в Роборэе, ты отказала мне, притворившись оскорбленной. Но меня, моя милая, не проведешь. Я прекрасно понял твою игру: ты хотела одна завладеть всем богатством. Я стоял поперек твоей дороги, и ты постаралась меня устранить. И ты сделала это очень ловко и хитро. Потом ты догадалась, что путеводные нити в Мануар-О-Бютте. Ты бросилась туда, вскружила голову Дювернуа и овладела медалью. Я все время следил за тобой и восхищался твоей работой. Ошиблась ты только в одном. Ты забыла про меня, своего соперника. И от этого проиграла. Теперь четыре красных бриллианта Голконды в моих руках. Я буду богат, так богат, что смогу позволить себе роскошь честной жизни. И вот перед началом честной жизни я снова встретился с тобой и, как тогда, спрашиваю: хочешь ли ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Скажи только слово: да или нет.
Доротея презрительно усмехнулась. И эта улыбка была красноречивее ответа.
— Молчишь… Ну, ладно, значит, будем действовать иначе. Не хочешь добром — захочешь силой.
Угроза мало помогла: Доротея не дрогнула.
— Ты удивительно спокойна. Неужто ты не отдаешь себе отчета в обстановке?
— Отдаю, и совершенно точный.
— Нет, не отдаешь. Жизнь и смерть твоих друзей и мальчишки в моих руках. Одно слово — и они погибнут. А между тем ты можешь их спасти.
— Не собираюсь. Их спасут другие. А вас не спасет уже ничто.
— Как так?
— Очень просто. Узнав о похищении Монфокона, я послала мальчиков в Рош-Перьяк за помощью. Скоро придут крестьяне и полиция.
— Ой, как страшно! Пока дойдут до Рош-Перьяка да пока они соберутся да двинутся сюда — я буду за пределами их досягаемости.
— Поверьте, что они недалеко.
— Опоздала, голубушка. Будь у меня хоть тень сомнения — я приказал бы отнести тебя на шхуну.
— Кому? Вашим людям? Не надейтесь на их помощь. Они вам очень мало доверяют.
— Зато боятся и повинуются слепо. Но бросим пустую болтовню. Слушай, Доротея. С первой встречи меня захватило. Я всегда презирал женщин и мало к ним привязывался. Но к тебе меня тянет, и ты можешь меня, что называется, скрутить. Ты редкий тип, Доротея: танцовщица, княжна, воровка, акробатка. Видел я тебя во всех видах и во всех видах… любил. Нет, не любил, но и не ненавидел. Зажгла ты во мне страшный огонь, и я должен потушить его, должен.
Он подошел к ней, положил ей руки на плечи.
— Перестань смеяться. Дай мне губы свои. Об них я затушу огонь, а потом уйду, оставлю тебя, если так захочешь. Но только потом, Доротея. Понимаешь — потом.
Он обнимал ее все крепче, все ниже наклонялся к ней. Доротея откидывалась назад, отступала, но скоро оказалась прижатой к стене. А он шептал, задыхаясь от страсти:
— В твоих глазах испуг. Ах как приятно это видеть. У тебя чудесные глаза, Доротея. Как они потемнели от страха. О, это сладкая награда за борьбу. Твои губы дрогнули? От страха? Да, от страха. А мои дрожат от желания. Я люблю тебя, люблю… И всегда буду любить. И ты будешь только моей.
Доротея напрягла все силы и стала отчаянно вырываться.
— А… Так-то… Ну нет, моя милая, упрямство тебе не поможет. Дай губы, дай, или я отомщу Монфокону. Отдайся мне, перестань сопротивляться, иначе увидишь мозги своего капитана.
Доротея изнемогала. Отчаяние захлестывало душу. Конец. Не смерть, но хуже смерти.
И в эту жуткую, ужасную минуту Доротея заметила на гребне стены что-то длинное, узкое, похожее на палку. Кто-то подталкивал странный предмет, как бы желая привлечь ее внимание. Ах, да это Кантэн. Он взял ружье старушки Амуру. Ружье старое, ржавое и не стреляет, но напугать им все же можно. Достаточно и этого. Эстрейхер рано празднует победу.
И вместо отчаяния лицо Доротеи озарилось такой дерзкой и сильной уверенностью, что Эстрейхер невольно опустил руки, и вдруг Доротея расхохоталась своим звонким серебряным смехом. Эстрейхера точно окатило ушатом холодной воды.
— Опять! Чего ты смеешься?
— Да потому же, что и тогда. Для вас спасения нет.
— Черт побери. Ты, кажется, рехнулась, как Жюльетта Азир.
— Нет, я не сошла с ума. Но все повторяется, как в Мануар-О-Бютте. Там Рауль и мальчики спасли меня вместе с полицией, когда вы праздновали победу. Помните, как над стеной показалось ружье? Так и теперь: вы снова под прицелом.
Эстрейхер смотрел на нее с растерянным недоумением. И вдруг спокойно и властно она приказала:
— Оглянись, подлец! Посмотри на ружье! Тебя держат на мушке. Одно мое слово — и ты будешь расстрелян.
Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.
— Руки вверх, — крикнула Доротея, — или тебя уложат, как собаку.
И, воспользовавшись его растерянностью, выхватила торчащий из его кармана револьвер, прицелилась в лоб Эстрейхера и презрительно прошипела:
— Идиот! Я говорила, что спасения нет.
XVII. Сбывшееся гадание
Все это продолжалось не больше минуты, но за это время они поменялись ролями. Поражение превратилось в победу. Доротея понимала, что победа ненадежна и снова может стать поражением, и думала только о том, как бы не выпустить его до освобождения трех иностранцев.
Уверенно и твердо, точно командуя целым отрядом, Доротея распорядилась:
— Ружья на прицел! Стрелять при первом движении! Остальные пусть освободят пленных. Они в башне, направо от входа.
Остальные были Кастор и Поллукс. Кантэн остался на стене. Он резонно решил остаться в амбразуре стены, наставляя на бандита ржавое ружье образца 1870 года.
«Идут… Идут… Вошли…» — мысленно высчитывала Доротея.
Она видела, что поза Эстрейхера теряет напряженность. Он внимательно вглядывался в направленное на него ружье, прислушиваясь к топоту детских ножек, мало похожему на грузные шаги крестьян. Доротея понимала, что только револьвер удерживает его и что он уйдет до появления иностранцев. Эстрейхер колебался и вдруг, решившись, опустил руки.
— Не надуешь. Это твои мальчики, а ружье — старое ржавое полено. Меня на этом не проведешь.
— Буду стрелять.
— Такие, как ты, не убивают. Ты бы стреляла, защищаясь, но сейчас тебе нечего защищаться. А притом, что ты выиграешь, если меня посадят в тюрьму? Бриллиантов ты все равно не найдешь. Скорее у меня вырвут язык или изжарят на медленном огне, чем я выдам такую тайну. Бриллианты мои, и я их достану, когда мне захочется.
— Один шаг — и я выстрелю.
— Может быть, ты бы и выстрелила, если бы это было выгодно. А так — нет. Ну, до свидания. Я ухожу.
Эстрейхер прислушался.
— Слышишь, как орут твои мальчишки? Они отыскали Вебстера с компанией. Пока их развяжут, я буду далеко. Прощай. Вернее, до свиданья: мы еще увидимся.
— О нет.
— Увидимся. И последнее слово будет за мною. Сначала бриллианты, потом любовь.
— Не достанутся вам бриллианты. Если бы я в этом хоть мгновенье сомневалась, я никогда не выпустила бы вас живым.
— Это почему же?
— Скоро узнаете.
Эстрейхер хотел еще что-то сказать, но, так как голоса приближались, сорвался с места и побежал, пригибаясь, к кустарникам. Доротея бросилась за ним и прицелилась, решившись стрелять, но через секунду опустила револьвер:
— Нет, не могу, не могу. Да и к чему? Все равно возмездие близко…
И она бросилась навстречу друзьям. Вебстера развязали первым, и он первым помчался к ней.
— Где он?
— Удрал.
— Как! У вас револьвер, и вы его выпустили!
Подбежали Дарио и Эррингтон и тоже пришли в ужас.
— Неужели удрал? Не может быть. В какую сторону?
Вебстер взял у Доротеи револьвер.
— Понимаю. Вы не смогли убить его, да?
— Не смогла.
— Такого каналью, убийцу! Ну, ладно, мы сами с ним расправимся.
Но Доротея загородила дорогу.
— Стойте, он не один. Там пять или шесть вооруженных бандитов.
— Ну так что, — спорил американец, — в револьвере как раз семь патронов.
— Бога ради… Не надо, — умоляла Доротея, понимая, что перевес на стороне бандитов. — Останьтесь. И теперь все равно уже поздно, и шхуна уже отошла.
— Посмотрим.
И трое молодых людей бросились в погоню. Она хотела их догнать, но Монфокон со слезами вцепился ей в юбку. Ноги мальчика еще были спутаны веревкой. Он спотыкался и в ужасе лепетал:
— Доротея, не уходи!.. Доротея, я боюсь! Доротея!
Увидев милого капитана, она забыла обо всем на свете, взяла его на руки и стала утешать.
— Милый мой, маленький, не надо плакать: все кончено. Этот гадкий Эстрейхер больше не придет. Ты поблагодарил Кантэна, Кастора и Поллукса? Что бы с нами было, если б не они.
Доротея нежно расцеловала мальчиков. В первый раз досталась такая радость Кантэну.
— Ты только подумай, что бы с нами было, Монфокон, и какой ловкий фокус придумал Кантэн. Он прямо гений. Давай расцелуем его за это. Ну, расскажите, как вы нас нашли. Я заметила, что Кантэн бросал по дороге ветки и насыпал кучки камешков, но почему вы свернули к морю, а не прямо пошли на полуостров?
Радостный и счастливый от неожиданных похвал и поцелуев, Кантэн стал объяснять:
— Видишь ли, мы нашли на берегу лодку и спустили ее в воду. Нам было очень трудно грести, но мы все-таки доплыли и высадились через час недалеко от башни. Сначала мы не знали, куда идти, но вдруг Кастор услышал разговор; мы тихонько подкрались, узнали Эстрейхера и поняли, в чем дело.
— Ах ты, мой умник! Да и все вы умники, милые дети.
И новые поцелуи посыпались на щеки Кантэна, на лбы Кастора и Поллукса и на голову Монфокона.
— А нотариус! Где господин Деларю? — вскочила вдруг Доротея.
Бросились к башне. Нотариус лежал за кустами, за высокой травой, и мальчики его не заметили. Доротея наклонилась к старику.
— Кантэн, помоги мне распутать веревки… Господи, да он в обмороке. Господин Деларю, очнитесь, это мы… Очнитесь же, или мы уйдем.
— Нет-нет, — сразу очнулся нотариус. — Вы не имеете права. Враги…
— Их больше нет, они удрали.
— Но они могут вернуться. О, какие это негодяи. Посмотрите! Их атаман прострелил мне шляпу. Осел сбросил меня возле самых стен, и я влез на дерево. А они стали стрелять и попали в шляпу.
— Но пуля вас не задела?
— Нет, но в груди что-то болит. Я, кажется, контужен.
Доротея усмехнулась.
— Ну, это пустяки. Завтра все пройдет. Кантэн и Монфокон, разотрите мсье Деларю и помогите ему встать.
Нелепая погоня за Эстрейхером сильно беспокоила Доротею. Она пошла разыскивать иностранцев. К счастью, они заблудились в лабиринте тропинок и скал и кружили на месте, напрасно отыскивая берег, где причалила шхуна Эстрейхера.
Зато Доротея сразу взяла правильное направление. Из сети мелких тропинок она выбрала самую протоптанную и повела по ней иностранцев. До них долетали крики и ругань, но никого не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25