К тому же одна из продавщиц помнила, что накануне ей пришлось обслужить некоего господина, прятавшего лицо в меховом воротнике, но у которого она заметила монокль.
— Вот мы и проверили первую примету, — подумал инспектор, — наш человек действительно носит монокль.
Ганимар соединил затем обрывки газеты для любителей скачек и показал их киоскеру, который легко распознал страницу из «Иллюстрированного Ипподрома». Он тотчас же отправился в редакцию «Ипподрома», где затребовал список подписчиков. И взял на заметку имена и адреса всех абонентов, которые жили в окрестностях Нового моста, прежде всего, поскольку это сказал Люпэн, на левом берегу реки.
Затем вернулся в Сюрте, собрал полдюжины людей и направил их куда следовало, снабдив соответствующими указаниями.
В семь часов вечера последний из посланных возвратился и сообщил ему добрую весть. Некий мсье Превай, подписчик «Ипподрома», жил в квартире на первом этаже на набережной Августинцев. Накануне вечером он вышел в меховой шубе из дома, получил у консьержки письма и газету «Иллюстрированный Ипподром», куда-то удалился и возвратился только к полуночи.
Этот мсье Превай носил монокль. Он был завсегдатаем бегов и сам владел несколькими лошадьми, на которых принимал участие в заездах либо сдавал внаем.
Следствие продвигалось так быстро, и результаты так точно соответствовали предсказаниям Люпэна, что Ганимар, слушая рапорт агента, был потрясен. Он еще раз смог убедиться в необычайной широте возможностей, которыми располагал Люпэн. Ни разу еще, на всем протяжении своей долгой жизни, он не встречался с такой проницательностью, с таким острым и быстрым умом. Он проследовал к господину Дюдуа.
— Все готово, шеф. У вас есть ордер?
— Что-что?
— Я говорю: все готово для ареста, шеф.
— Вы уже знаете, кто убийца Женни Сапфир?
— Да.
— Но как вы узнали? Расскажите! Ганимар испытал некоторые угрызения совести, немного покраснел, но все-таки ответил:
— Помогла случайность, шеф. Убийца бросил в Сену все, что могло его изобличить. Часть брошенного была подобрана и доставлена мне.
— Но кем?
— Неким лодочником, который не пожелал сообщить своего имени, опасаясь мести. Но все необходимые приметы оказались в моих руках. Дело было легким.
И инспектор рассказал о своих дальнейших действиях.
— И вы называете все это случайностью! — воскликнул мсье Дюнуа. — Утверждаете, что дело было легким! Да ведь это одно из ваших лучших предприятий! Ведите его до конца сами, дорогой Ганимар, и будьте осторожны.
Ганимар спешил. Он отправился на набережную Августинцев со своими помощниками, которых расставил вокруг дома. Консьержка при этом сообщила, что жилец столовался в городе, но после ужина регулярно заходил к себе.
И действительно, незадолго до девяти вечера, высунувшись из окна, она предупредила Ганимара, который издал легкий свист. Господин в цилиндре, в меховой шубе, следовал по тротуару, проложенному вдоль самого берега. Он пересек мостовую и направился к дому.
Ганимар двинулся навстречу.
— Вы — мсье Превай?
— Да, а вы кто такой?
— У меня к вам поручение…
Он не успел окончить фразу. При виде людей, которые появились из полумрака, Превай живо отступил к стене; держась лицом к неожиданным противникам, он прислонился спиной к лавке, расположенной на первом этаже, шторы которой были опущены.
— Назад! — крикнул он. — Я вас не знаю!
Правой рукой он размахивал тяжелой тростью, тогда как левая, заложенная за спину, казалось, пыталась открыть дверь.
Ганимар подумал, что тот мог убежать по какому-нибудь потайному ходу.
— Бросьте шутки, — сказал он, подходя, — вы попались… Сдавайтесь…
Но в то мгновение, когда он схватил трость преступника, Ганимару вспомнилось предупреждение Люпэна. Превай был левшой. Так что левой рукой он как раз доставал револьвер.
Инспектор живо нагнулся, заметив движение противника. Раздались два выстрела. Никто, однако, не пострадал.
Мгновение спустя Превай получил удар рукоятью револьвера по подбородку и был сбит с ног. В девять часов он был водворен в камеру.
Ганимар в это время пользовался уже немалой известностью. Последнее задержание, выполненное с такой быстротой и простыми средствами, о чем полиция постаралась пошире раструбить, доставило ему внезапную славу. На Превай навалили все преступления, остававшиеся до тех пор безнаказанными и газеты вознесли до небес подвиги Ганимара.
Следствие в самом начале продвигалось энергичено. Было установлено, что Превай — настоящее имя Тома Дерок — уже имел дело с правосудием. Сделанный у него обыск хотя и не доставил новых доказательств, привел к обнаружению связки бечевок, подобных той, которой был перевязан пакет, и кинжалов, которые могли причинить такие же раны, как те, которые были нанесены жертве.
Но на восьмой день все переменилось. Превай, до тех пот отказывавшийся отвечать, теперь, в присутствии своего адвоката, представил алиби: в вечер преступления он был в Фоли-Бержер.
— Заранее подготовленное алиби, — возразил следователь.
— Докажите, — отвечал Превай.
Состоялись очные ставки. Барышне из кондитерской показалось, будто она узнает господина с моноклем. Консьержке с улицы Берни показалось, что она узнает господина, который посещал Женни Сапфир. Но никто не решался на большее.
И следствие не располагало ничем очевидным, той прочной почвой, на которой можно было бы построить серьезное обвинение.
Следователь пригласил Ганимара и рассказ ал ему о своих затруднениях.
— Я не могу более настаивать, мне не хватает улик.
— Но ведь у вас есть убеждение, господин следователь! Дал бы себя Превай задержать без сопротивления, не будь он виновен?
— Он утверждает, что принял это за разбой. Точно так же он твердит, что никогда не видел Женни Сапфир, и действительно, мы не находим никого, кто мог бы его поймать на лжи. Далее, допуская, что сапфир был им украден, мы не смогли найти этот камень у него.
— Но он не обнаружен и в другом месте, — заметил Ганимар.
— Пусть так, но это не доказательство против него. Знаете ли, что нам требуется, мсье Ганимар, причем — поскорее? Вторая часть красного шарфа.
— Вторая часть?
— Да, так как очевидно, что, если убийца ее забрал, на ней должны быть отпечатки его окровавленных пальцев.
Ганимар не отвечал. В течение многих дней он уже чувствовал, что дело обретет такой оборот. Никакое другое доказательство не стоило этого. При наличии же шелкового шарфа, и только в этом случае, виновность подозреваемого становилась неопровержимой. А положение, в котором оказался Ганимар, требовало, чтобы эта виновность была доказана. Ответственный за арест, прославленный им, объявленный самым грозным противником злоумышленников, он стал бы предметом всеобщих насмешек, если бы тот был отпущен.
К несчастью, единственное и неопровержимое доказательство было в руках Люпэна. Как мог он его заполучить?
Ганимар стал искать; он не жалел усилий в новых расследованиях, повторил все следствие заново, провел бессонные ночи, распутывая тайну улицы дю Берн, проследил за всей жизнью Превай, поднял десяток сыщиков, чтобы найти недосягаемый сапфир. Все было напрасно.
27 декабря в коридоре Дворца правосудия ему снова встретился следователь:
— Ну что, господин Ганимар, есть что-нибудь новое?
— Нет, господин следователь.
— В таком случае я закрываю дело.
— Подождите еще день.
— К чему? Нам нужен второй конец шарфа; вы его нашли?
— Он будет у меня завтра.
— Завтра?
— Да. Но доверьте мне тот кусок, который у вас.
— В обмен на что?
— На мое обещание восстановить весь шарф.
— Договорились.
Ганимар направился в кабинет следователя. И вышел из него с обрывком шелка.
— Тысяча чертей, — ворчал он при этом, — придется пойти за этой проклятойуликой и заполучить ее… Если, конечно, мсье Люпэн осмелится прийти в условленное место.
Он, в сущности, не сомневался — Люпэну для этого хватит смелости. И именно это его бесило. Но зачем Люпэну понадобилось такое свидание? Какую он при этом преследовал цель?
Охваченный беспокойством, с яростью в душе, терзаемый ненавистью, он решил предпринять все предосторожности не только для того, чтобы не попасть в засаду, но и чтобы не пропустить удобного случая схватить своего врага. И назавтра, 28 декабря, в день, назначенный Люпэном, исследовав в течение целой ночи старинный особняк на улице Сюрен и убедившись, что другого выхода, кроме больших ворот, отсюда не было, предупредив также своих помощников, что операция предстоит опасная, он вместе с ними прибыл на будущее поле битвы.
Ганимар оставил их в кафе напротив. Приказ был строгим: если он покажется в одном из окон четвертого этажа либо не вернется через полчаса, полицейские должны ворваться в дом и задержать любого, кто попытается из него выйти.
Главный инспектор убедился в том, что его, револьвер исправен, что он легко вынимается из кармана. Затем поднялся наверх.
Его несколько удивило, что все оставалось таким, каким было, когда он отсюда ушел, двери — открытыми, запоры — взломанными. Убедившись в том, что окна главного помещения действительно выходят на улицу, он обошел остальные три комнаты квартиры. В них не оказалось никого.
— Мсье Люпэн побоялся прийти, — промолвил он не без тайного удовлетворения.
— Ты дурак, — прозвучал за его спиной чей-то голос. Обернувшись, он увидел на пороге старика рабочего в длинной блузе-спецовке.
— Не ищи более никого, — сказал тот. — Это я, Люпэн. С сегодняшнего утра я работаю в малярной мастерской, внизу. Сейчас — время завтрака. И вот я поднялся к тебе.
Он с веселой улыбкой разглядывал Ганимара. И воскликнул:
— Правда! Я обязан тебе чертовски приятной минутой, старик. Не отдал бы ее за десять лет твоей жизни, и все-таки я тебя люблю! Не так ли, дорогой мой артист? Разве не все у меня предусмотрено, рассчитано? От А до Я? Не разобрал ли я по косточкам это дело? Не проник ли в тайну шарфа? Были, конечно, в моих доводах и пробелы, не хватало и звеньев в цепи, не скажу — нет… Но какой шедевр сообразительности, как все было в точности восстановлено, Ганимар! С какой интуицией разгадано все, что случилось! Но также, все, что должно было произойти после, от раскрытия преступления до твоего прибытия сюда в поисках последнего доказательства! Какая чудодейственная проницательность, друг мой! Шарф у тебя?
— Половинка, конечно. Вторая — у тебя?
— Вот она. Давай сопоставим.
Они разложили обрывки на столе. Разрезы, проделанные ножницами, в точности совпадали. Да и цвет ткани был тождественным.
— Полагаю, однако, ты пришел не только за этим, — сказал Люпэн. — Тебя интересуют следы крови. Следуй за мной, Ганимар, в этой комнате слишком темно.
Они пришли в соседнее помещение, выходившее во двор, действительно — более светлое, и Люпэн приложил обрывок шарфика к стеклу.
— Погляди, — молвил он, слегка отстраняясь.
Инспектор задрожал от радости. Он увидел как отчетливые следы пяти пальцев, так и отпечаток всей ладони. Улика была неопровержимой. Окровавленной рукой, той самой, которой он нанес Женни Сапфир ножевые раны, убийца схватил шарф и затянул его на ее шее.
— И это отпечаток левой руки, — сказал Люпэн. — Откуда и мое предупреждение, в котором не было ничего сверхъестественного. Ибо, если ты, допускаю, и признаешь мое умственное превосходство, старый друг, мне не хотелось бы, чтобы ты считал меня колдуном.
Ганимар торопливо спрятал кусок шелка в карман. Люпэн не стал возражать.
— Бери, старик, я принес это для тебя. Мне так приятно доставить тебе хоть капельку радости! Видишь сам, никакой ловушки здесь нет, одна любезность… Товарищеская услуга, добрый жест старого друга. И еще, сказать правду, капелька любопытства… Да, позволь еще раз взглянуть на тот кусочек шелка… Тот, который был в полиции… Не бойся же.
1 2 3 4