Никто к нему не звонил. Кем же был незнакомец? Сообщником?
Эта версия — о наличии соучастника — была подхвачена прессой и публикой. Ганимар, старый главный инспектор Ганимар ее отстаивал, и не без оснований.
— Тут пахнет Люпэном, — говорил он следователю.
— Ну вот! — возражал тот, — вы видите его повсюду, вашего Люпэна!
— Я вижу его повсюду, потому что он повсюду и есть.
— Скажите лучше — вы видите его каждый раз, когда что-нибудь представляется вам неясным. Вообще же, говоря о фактах, отметим следующее: преступление было совершено в одиннадцать часов двадцать минут вечера, как показывает будильник, а ночной визит, о котором объявили консьержи, состоялся лишь в три час утра.
Правосудие часто подчиняется убеждению, подгоняющему события к первому объяснению, которое было им дано. Преступное прошлое Виктора Данегра, рецидивиста, пьяницы и распутника, ока зало свое воздействие на следователя и, хотя ни единое новое обстоятельство не опровергло два или три первоначально открытых, не вписывавшихся в версию факта, ничто не смогло его более поколебать. Он закрыл следствие. Несколько недель спустя начались дебаты в суде.
Они оказались трудными и затянулись надолго. Председатель вел их без воодушевления. Прокурор нападал без особой решимости. В таких условиях адвокату Данегра выпала удачная игра Он указал пробелы и противоречия в следствии. Не было ни одного вещественного доказательства. Кто изготовил ключ, столь необходимый ключ, без которого Данегр, после своего ухода, не сумел бы запереть на два оборота двери в квартире? Кто видел этот ключ и что стало с ним потом? Кто видел нож убийцы и что с ним стало?
— И, во всяком случае, — заключил адвокат, — докажите, что именно мой клиент убил. Докажите, что кража и убийство — не дело рук того таинственного персонажа, который пробрался в дом в три часа утра. Часы остановились в одиннадцать двадцать, скажете вы. И что из того? Разве нельзя поставить стрелки часов на время, которое вас устраивает? Виктор Данегр был оправдан.
Он вышел из тюрьмы в одну из пятниц, к концу дня, исхудавший, упавший духом после шести месяцев одиночки. Следствие, одиночество, суд, совещания присяжных — все это вселило в него болезненный страх. По ночам его преследовали ужасные кошмары, ему снился эшафот. Он весь дрожал от ужаса и нервной горячки.
Под именем Анатоля Дюфура он снял небольшую комнату на вершине Монмартра и стал жить случайными заработками, поденничая то тут, то там.
Жалкое существование! Трижды взятый на работу тремя различными хозяевами, он был узнан и тут же уволен.
Частенько Данегр замечал, либо ему мерещилось, что за ним следят какие-то люди, служащие, конечно в полиции, которая не отказалась от намерения завлечь его в какую-нибудь ловушку. И он заранее чувствовал чью-то грубую руку, которая хватала его за ворот.
Однажды вечером, когда он ужинал у кабатчика в своем квартале, кто-то устроился напротив него. Эта была личность лет сорока, в черном сюртуке сомнительной чистоты. Сосед по столику заказал суп, овощи и литр вина.
Разделавшись с супом, он повернулся к Данегру и вперил в него долгий взгляд.
Данегр побледнел. Этот человек наверняка был одним из тех, которые выслеживали его на протяжении долгих недель. Чего он от него хотел? Данегр пытался было встать. Но не смог. Ноги под ним подкашивались.
Незнакомец налил себе вина и наполнил стакан Да негра.
— Выпьем, приятель? Виктор пробормотал:
— Да… да… За Ваше здоровье, приятель…
— И за Ваше, Данегр! Бедняга вздрогнул:
— Я!.. Я!.. Да нет же, клянусь…
— Клянетесь — о чем? Что Вы — не Вы? Не слуга графини?
— Какой слуга? Меня зовут Дюфур. Спросите у хозяина.
— Дюфур, Анатоль, — конечно, для хозяина; но Данегр — для правосудия, Виктор Данегр.
— Неправда! Это неправда! Вас обманули!
Незнакомец вынул из кармана визитную карточку и протянул ее Данегру. Тот прочитал:
«Гримодан, бывший инспектор Сюрте. Конфиденциальные сведения».
Его охватила дрожь.
— Значит Вы — из полиции?
— Теперь уже нет, но это ремесло — в моем вкусе, и я продолжаю трудиться в нем… более продуктивным способом. Время от времени попадаются золотые делишки… подобные Вашему.
— Моему?
— Да, Вашему, это — исключительное дельце, если Вы проявите желание пойти в нем навстречу.
— А если не проявлю?
— Придется. Вы попали в положение, в котором не можете ни в чем мне отказать.
Туманная догадка начала проясняться в голове Данегра. Он спросил:
— В чем дело? Говорите.
— Хорошо, не будем тянуть. В двух словах: меня послала мадемуазель де Сэнклев.
— Де Сэнклев?
— Наследница графини д'Андийо.
— И что же?
— Так вот, мадемуазель де Сэнклев поручила мне потребовать, чтобы Вы вернули ей черную жемчужину. — Черную жемчужину?
— Которую Вы украли.
— Но у меня ее нет!
— Она у вас.
— Если бы она была у меня, я был бы убийцей.
— А вы и есть убийца. Данегр попытался засмеяться.
— К счастью, добрый господин, уголовный суд пришел к другому мнению. Присяжные единогласно — вы меня слышите? — единогласно признали мою невиновность. И если за тобой чистая совесть и уважение двенадцати достойных граждан…
Бывший инспектор схватил его за руку.
— Оставим, любезный, болтовню. Слушайте внимательно и взвешивайте мои слова, они стоят того. Так вот, Данегр, за три недели до преступления вы похитили на кухне ключ, которым открывается дверь черного хода, и заказали такой же у Утара, слесаря, улица Оберкампф, 244.
— Неправда, неправда, — буркнул Виктор, — никто не видел этого ключа… он просто не существует.
— Вот он.
После недолгого молчания Гримодан продолжал:
— Вы убили графиню ножом со стопорным устройством, купленным на базаре Республики, в тот же день, когда заказали ключ. У него треугольное лезвие с бороздкой.
— Все это — детские сказки, Вы придумываете их наугад. Никто не видел ножа.
— Вот он.
Виктор Данегр отшатнулся. Бывший инспектор продолжал:
— На нем — пятна ржавчины. Надо ли объяснять вам их происхождение?
— Ну и дальше?… У вас есть какой-то ключ, какой-то нож. Кто может утверждать, что они — мои?
— Вначале — слесарь, затем — продавец, у которого вы купили нож. Их память я уже освежил. При встрече с вами они не преминут вас узнать.
Его слова звучали сухо, сурово, с убийственной точностью. Данегр скорчился от страха. Ни следователь, ни председатель уголовного суда, ни прокурор не припирали его так крепко к стенке, да и не видели с такой ясностью обстоятельства, которые ему самому не представлялись уже столь отчетливыми.
Он все-таки попытался изобразить невозмутимость.
— Если таковы все ваши доказательства…
— Остается еще вот это. Совершив убийство, вы ушли тем же путем. Но, в середине каморки для платья, охваченный страхом, вы были вынуждены опереться о стену, чтобы не упасть.
— Как вы об этом узнали? — проговорил Данегр, заикаясь. — Никто не может этого знать.
— Правосудие — нет, никому из господ, служащих в прокуратуре, не могла прийти в голову простая мысль зажечь свечу и осмотреть стены. Но если бы они это сделали, на белой известке увидели бы красный знак, очень слабый, но достаточно отчетливый для того, чтобы узнать в нем отпечаток внутренней поверхности вашего больного пальца, еще влажного от крови, которым вы надавили на стену. Вам, конечно, известно, что для антропометрии это один из главных способов установления личности.
Виктор Данегр побледнел еще больше. Долгими месяцами он вел борьбу с целым светом. Но против этого человека, как ему казалось, бороться было нельзя.
— И если я верну жемчужину, — пролепетал он, — сколько вы мне дадите?
— Нисколько.
— Как так! Вы смеетесь! Я отдам Вам вещь, которая стоит тысячи, сотни тысяч, и не получу ничего взамен?
— Получите. Жизнь.
Преступника охватила дрожь. А Гримодан добавил почти нежным голосом:
— Будьте благоразумны, Данегр, для Вас жемчужина не имеет никакой ценности. Вы не можете ее продать. Зачем же ее хранить?
— Но есть ведь скупщики… И в тот или иной день, по той или иной — сходной цене…
— В тот или иной день будет слишком поздно.
— Почему?
— Почему? Да потому, что правосудие опять наложит на Вас руку, на сей раз — имея доказательства, которыми я его обеспечу. Оно получит ключ, нож, отпечаток вашего пальца, и вы пропали, сердечный Вы мой дружок!
Виктор охватил голову руками и погрузился в раздумье. Он чувствовал себя действительно погибшим, причем — безвозвратно; в то же время его охватила огромная усталость, безмерная жажда покоя и отказа от борьбы.
Он пробормотал:
— Когда Вам ее отдать?
— Сегодня же вечером, до часа ночи.
— Иначе?..
— Иначе я отправлю по почте письмо, в котором мадемуазель де Сэнклев рассказывает о Вас все прокурору республики.
Данегр налил себе подряд два стакана вина, которые выпил залпом. Потом, вставая, сказал:
— Оплатите счет и пойдемте… С меня хватит этого проклятого дела.
Наступила ночь. Два человека спустились по улице Лепик и пошли по внешним бульварам, направляясь к площади Этуаль. Шагали в безмолвии. Виктор сгорбился от безмерной усталости.
У парка Монсо он сказал:
— Это — со стороны дома.
— Черт! Вы из него выходили, перед своим арестом, только для того, чтобы отправиться в табачную лавку.
— Мы пришли, — сказал Данегр глухим голосом. Они миновали решетку сада и перешли улицу, на углу которой стояла табачная лавка. Данегр остановился в нескольких шагах от нее. Его ноги подгибались. Он рухнул на скамью.
— Ну что? — спросил его спутник.
— Это здесь.
— Это здесь? Что Вы мне там поете?
— Да, здесь, перед нами.
— Перед нами! Имейте в виду, Данегр, не надо…
— Еще раз говорю Вам, она там.
— Где же?
— Между двумя камнями мостовой.
— Какими?
— Поищите!
— Какими? — повторил Гримодан. Виктор не отвечал.
— Ах так, милейший! Захотел со мною поиграть?
— Нет… Но… Я ведь сдохну от нищеты.
— И ты не решаешься? Хорошо, я — добрый. Сколько тебе надо?
— На что купить трюмный билет до Америки.
— Договорились.
— И стофранковую бумажку на первые расходы.
— Получишь две. Говори.
— Посчитайте булыжники, справа от стока. Она между двенадцатым и тринадцатым.
— У самой канавы?
— Да, ниже тротуара.
Гримодан осмотрелся. Проезжали трамваи, шли люди. Ну и что? Кто бы мог догадаться?
Он раскрыл складной нож и вонзил лезвие между двенадцатым и тринадцатым камнем.
— А если ее нет?
— Если никто не видел, как я нагибался, чтобы ее спрятать, она еще там.
Могла ли быть еще там жемчужина! Черная жемчужина, сунутая в грязь сточной канавы, доступная любому встречному! Черная жемчужина… целое состояние!
— На какой глубине?
— Сантиметрах в десяти.
Он стал рыть мокрый песок. Острие перочинного ножа наткнулось на что-то твердое. Он расширил пальцами отверстие. И увидел черную жемчужину.
— Держи свои двести франков. Билет до Америки я тебе пришлю.
На следующий день «Французское эхо» напечатало следующую заметку, подхваченную вечерними газетами:
«Со вчерашнего дня знаменитая черная жемчужина находится в руках Арсена Люпэна, который отнял ее у убийцы графини д'Андийо. В скором будущем копии этой бесподобной драгоценности будут выставлены в Лондоне, Санкт-Петербурге, Калькутте, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке.
Арсен Люпэн ожидает предложения, которые соблаговолят ему сделать по почте заинтересованные лица».
— Так получается, что за преступлением всегда следует наказание, а добродетель вознаграждается, — заключил Арсен Люпэн, раскрыв мне закулисную сторону этого нашумевшего дела.
— Итак, под именем Гримодана, экс-инспектора Сюрте, вы были самой судьбой избраны для того, чтобы лишить преступника всех выгод его злодеяния.
— Вот именно. И должен признать, что это приключение — из тех, которыми более всего горжусь. Сорок минут, которые я провел в квартире графини после того, как убедился, что она мертва, вылились в самые удивительные и глубокие переживания в моей жизни.
1 2 3
Эта версия — о наличии соучастника — была подхвачена прессой и публикой. Ганимар, старый главный инспектор Ганимар ее отстаивал, и не без оснований.
— Тут пахнет Люпэном, — говорил он следователю.
— Ну вот! — возражал тот, — вы видите его повсюду, вашего Люпэна!
— Я вижу его повсюду, потому что он повсюду и есть.
— Скажите лучше — вы видите его каждый раз, когда что-нибудь представляется вам неясным. Вообще же, говоря о фактах, отметим следующее: преступление было совершено в одиннадцать часов двадцать минут вечера, как показывает будильник, а ночной визит, о котором объявили консьержи, состоялся лишь в три час утра.
Правосудие часто подчиняется убеждению, подгоняющему события к первому объяснению, которое было им дано. Преступное прошлое Виктора Данегра, рецидивиста, пьяницы и распутника, ока зало свое воздействие на следователя и, хотя ни единое новое обстоятельство не опровергло два или три первоначально открытых, не вписывавшихся в версию факта, ничто не смогло его более поколебать. Он закрыл следствие. Несколько недель спустя начались дебаты в суде.
Они оказались трудными и затянулись надолго. Председатель вел их без воодушевления. Прокурор нападал без особой решимости. В таких условиях адвокату Данегра выпала удачная игра Он указал пробелы и противоречия в следствии. Не было ни одного вещественного доказательства. Кто изготовил ключ, столь необходимый ключ, без которого Данегр, после своего ухода, не сумел бы запереть на два оборота двери в квартире? Кто видел этот ключ и что стало с ним потом? Кто видел нож убийцы и что с ним стало?
— И, во всяком случае, — заключил адвокат, — докажите, что именно мой клиент убил. Докажите, что кража и убийство — не дело рук того таинственного персонажа, который пробрался в дом в три часа утра. Часы остановились в одиннадцать двадцать, скажете вы. И что из того? Разве нельзя поставить стрелки часов на время, которое вас устраивает? Виктор Данегр был оправдан.
Он вышел из тюрьмы в одну из пятниц, к концу дня, исхудавший, упавший духом после шести месяцев одиночки. Следствие, одиночество, суд, совещания присяжных — все это вселило в него болезненный страх. По ночам его преследовали ужасные кошмары, ему снился эшафот. Он весь дрожал от ужаса и нервной горячки.
Под именем Анатоля Дюфура он снял небольшую комнату на вершине Монмартра и стал жить случайными заработками, поденничая то тут, то там.
Жалкое существование! Трижды взятый на работу тремя различными хозяевами, он был узнан и тут же уволен.
Частенько Данегр замечал, либо ему мерещилось, что за ним следят какие-то люди, служащие, конечно в полиции, которая не отказалась от намерения завлечь его в какую-нибудь ловушку. И он заранее чувствовал чью-то грубую руку, которая хватала его за ворот.
Однажды вечером, когда он ужинал у кабатчика в своем квартале, кто-то устроился напротив него. Эта была личность лет сорока, в черном сюртуке сомнительной чистоты. Сосед по столику заказал суп, овощи и литр вина.
Разделавшись с супом, он повернулся к Данегру и вперил в него долгий взгляд.
Данегр побледнел. Этот человек наверняка был одним из тех, которые выслеживали его на протяжении долгих недель. Чего он от него хотел? Данегр пытался было встать. Но не смог. Ноги под ним подкашивались.
Незнакомец налил себе вина и наполнил стакан Да негра.
— Выпьем, приятель? Виктор пробормотал:
— Да… да… За Ваше здоровье, приятель…
— И за Ваше, Данегр! Бедняга вздрогнул:
— Я!.. Я!.. Да нет же, клянусь…
— Клянетесь — о чем? Что Вы — не Вы? Не слуга графини?
— Какой слуга? Меня зовут Дюфур. Спросите у хозяина.
— Дюфур, Анатоль, — конечно, для хозяина; но Данегр — для правосудия, Виктор Данегр.
— Неправда! Это неправда! Вас обманули!
Незнакомец вынул из кармана визитную карточку и протянул ее Данегру. Тот прочитал:
«Гримодан, бывший инспектор Сюрте. Конфиденциальные сведения».
Его охватила дрожь.
— Значит Вы — из полиции?
— Теперь уже нет, но это ремесло — в моем вкусе, и я продолжаю трудиться в нем… более продуктивным способом. Время от времени попадаются золотые делишки… подобные Вашему.
— Моему?
— Да, Вашему, это — исключительное дельце, если Вы проявите желание пойти в нем навстречу.
— А если не проявлю?
— Придется. Вы попали в положение, в котором не можете ни в чем мне отказать.
Туманная догадка начала проясняться в голове Данегра. Он спросил:
— В чем дело? Говорите.
— Хорошо, не будем тянуть. В двух словах: меня послала мадемуазель де Сэнклев.
— Де Сэнклев?
— Наследница графини д'Андийо.
— И что же?
— Так вот, мадемуазель де Сэнклев поручила мне потребовать, чтобы Вы вернули ей черную жемчужину. — Черную жемчужину?
— Которую Вы украли.
— Но у меня ее нет!
— Она у вас.
— Если бы она была у меня, я был бы убийцей.
— А вы и есть убийца. Данегр попытался засмеяться.
— К счастью, добрый господин, уголовный суд пришел к другому мнению. Присяжные единогласно — вы меня слышите? — единогласно признали мою невиновность. И если за тобой чистая совесть и уважение двенадцати достойных граждан…
Бывший инспектор схватил его за руку.
— Оставим, любезный, болтовню. Слушайте внимательно и взвешивайте мои слова, они стоят того. Так вот, Данегр, за три недели до преступления вы похитили на кухне ключ, которым открывается дверь черного хода, и заказали такой же у Утара, слесаря, улица Оберкампф, 244.
— Неправда, неправда, — буркнул Виктор, — никто не видел этого ключа… он просто не существует.
— Вот он.
После недолгого молчания Гримодан продолжал:
— Вы убили графиню ножом со стопорным устройством, купленным на базаре Республики, в тот же день, когда заказали ключ. У него треугольное лезвие с бороздкой.
— Все это — детские сказки, Вы придумываете их наугад. Никто не видел ножа.
— Вот он.
Виктор Данегр отшатнулся. Бывший инспектор продолжал:
— На нем — пятна ржавчины. Надо ли объяснять вам их происхождение?
— Ну и дальше?… У вас есть какой-то ключ, какой-то нож. Кто может утверждать, что они — мои?
— Вначале — слесарь, затем — продавец, у которого вы купили нож. Их память я уже освежил. При встрече с вами они не преминут вас узнать.
Его слова звучали сухо, сурово, с убийственной точностью. Данегр скорчился от страха. Ни следователь, ни председатель уголовного суда, ни прокурор не припирали его так крепко к стенке, да и не видели с такой ясностью обстоятельства, которые ему самому не представлялись уже столь отчетливыми.
Он все-таки попытался изобразить невозмутимость.
— Если таковы все ваши доказательства…
— Остается еще вот это. Совершив убийство, вы ушли тем же путем. Но, в середине каморки для платья, охваченный страхом, вы были вынуждены опереться о стену, чтобы не упасть.
— Как вы об этом узнали? — проговорил Данегр, заикаясь. — Никто не может этого знать.
— Правосудие — нет, никому из господ, служащих в прокуратуре, не могла прийти в голову простая мысль зажечь свечу и осмотреть стены. Но если бы они это сделали, на белой известке увидели бы красный знак, очень слабый, но достаточно отчетливый для того, чтобы узнать в нем отпечаток внутренней поверхности вашего больного пальца, еще влажного от крови, которым вы надавили на стену. Вам, конечно, известно, что для антропометрии это один из главных способов установления личности.
Виктор Данегр побледнел еще больше. Долгими месяцами он вел борьбу с целым светом. Но против этого человека, как ему казалось, бороться было нельзя.
— И если я верну жемчужину, — пролепетал он, — сколько вы мне дадите?
— Нисколько.
— Как так! Вы смеетесь! Я отдам Вам вещь, которая стоит тысячи, сотни тысяч, и не получу ничего взамен?
— Получите. Жизнь.
Преступника охватила дрожь. А Гримодан добавил почти нежным голосом:
— Будьте благоразумны, Данегр, для Вас жемчужина не имеет никакой ценности. Вы не можете ее продать. Зачем же ее хранить?
— Но есть ведь скупщики… И в тот или иной день, по той или иной — сходной цене…
— В тот или иной день будет слишком поздно.
— Почему?
— Почему? Да потому, что правосудие опять наложит на Вас руку, на сей раз — имея доказательства, которыми я его обеспечу. Оно получит ключ, нож, отпечаток вашего пальца, и вы пропали, сердечный Вы мой дружок!
Виктор охватил голову руками и погрузился в раздумье. Он чувствовал себя действительно погибшим, причем — безвозвратно; в то же время его охватила огромная усталость, безмерная жажда покоя и отказа от борьбы.
Он пробормотал:
— Когда Вам ее отдать?
— Сегодня же вечером, до часа ночи.
— Иначе?..
— Иначе я отправлю по почте письмо, в котором мадемуазель де Сэнклев рассказывает о Вас все прокурору республики.
Данегр налил себе подряд два стакана вина, которые выпил залпом. Потом, вставая, сказал:
— Оплатите счет и пойдемте… С меня хватит этого проклятого дела.
Наступила ночь. Два человека спустились по улице Лепик и пошли по внешним бульварам, направляясь к площади Этуаль. Шагали в безмолвии. Виктор сгорбился от безмерной усталости.
У парка Монсо он сказал:
— Это — со стороны дома.
— Черт! Вы из него выходили, перед своим арестом, только для того, чтобы отправиться в табачную лавку.
— Мы пришли, — сказал Данегр глухим голосом. Они миновали решетку сада и перешли улицу, на углу которой стояла табачная лавка. Данегр остановился в нескольких шагах от нее. Его ноги подгибались. Он рухнул на скамью.
— Ну что? — спросил его спутник.
— Это здесь.
— Это здесь? Что Вы мне там поете?
— Да, здесь, перед нами.
— Перед нами! Имейте в виду, Данегр, не надо…
— Еще раз говорю Вам, она там.
— Где же?
— Между двумя камнями мостовой.
— Какими?
— Поищите!
— Какими? — повторил Гримодан. Виктор не отвечал.
— Ах так, милейший! Захотел со мною поиграть?
— Нет… Но… Я ведь сдохну от нищеты.
— И ты не решаешься? Хорошо, я — добрый. Сколько тебе надо?
— На что купить трюмный билет до Америки.
— Договорились.
— И стофранковую бумажку на первые расходы.
— Получишь две. Говори.
— Посчитайте булыжники, справа от стока. Она между двенадцатым и тринадцатым.
— У самой канавы?
— Да, ниже тротуара.
Гримодан осмотрелся. Проезжали трамваи, шли люди. Ну и что? Кто бы мог догадаться?
Он раскрыл складной нож и вонзил лезвие между двенадцатым и тринадцатым камнем.
— А если ее нет?
— Если никто не видел, как я нагибался, чтобы ее спрятать, она еще там.
Могла ли быть еще там жемчужина! Черная жемчужина, сунутая в грязь сточной канавы, доступная любому встречному! Черная жемчужина… целое состояние!
— На какой глубине?
— Сантиметрах в десяти.
Он стал рыть мокрый песок. Острие перочинного ножа наткнулось на что-то твердое. Он расширил пальцами отверстие. И увидел черную жемчужину.
— Держи свои двести франков. Билет до Америки я тебе пришлю.
На следующий день «Французское эхо» напечатало следующую заметку, подхваченную вечерними газетами:
«Со вчерашнего дня знаменитая черная жемчужина находится в руках Арсена Люпэна, который отнял ее у убийцы графини д'Андийо. В скором будущем копии этой бесподобной драгоценности будут выставлены в Лондоне, Санкт-Петербурге, Калькутте, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке.
Арсен Люпэн ожидает предложения, которые соблаговолят ему сделать по почте заинтересованные лица».
— Так получается, что за преступлением всегда следует наказание, а добродетель вознаграждается, — заключил Арсен Люпэн, раскрыв мне закулисную сторону этого нашумевшего дела.
— Итак, под именем Гримодана, экс-инспектора Сюрте, вы были самой судьбой избраны для того, чтобы лишить преступника всех выгод его злодеяния.
— Вот именно. И должен признать, что это приключение — из тех, которыми более всего горжусь. Сорок минут, которые я провел в квартире графини после того, как убедился, что она мертва, вылились в самые удивительные и глубокие переживания в моей жизни.
1 2 3