— Мало-мальски разумное жюри присяжных вынесет обвинительный приговор.
— Вы не совсем правы, сэр. В распоряжении обвинения три веских доказательства. Это свидетельства мистера Пателя, сломанный нос и бумажник. Мистер Патель, совершенно очевидно, честнейший и порядочнейший человек, пришел к заключению, что мог указать на двух похожих людей. Но указал именно на наших обвиняемых, выделил их из всех, кого мог в тот день видеть на улице, и это не случайность.
— Однако остаются еще сломанный нос мистера Прайса и отпечатки мистера Корниша на пустом выброшенном бумажнике. И ваше присутствие, сэр, вовсе не означает, что все сказанное здесь сегодня не повторится на суде высшей инстанции в другое время и в другом месте. Кроме того, вы не можете доподлинно знать, какую линию выберет там зашита. Но вы, опираясь на свой огромный опыт, должны понимать, что голословные утверждения относительно носа и бумажника будут подвергнуты сильному сомнению и в конце концов опровергнуты.
— Да, объяснения по поводу сломанного носа и бумажника абсолютно логичны. Думаю, мы оба понимаем, что жюри присяжных не может вынести обвинительный приговор. Вынужден объявить о прекращении дела.
«Да, — подумал про себя Джонатан Стейн, — жюри увидит твоих принарядившихся и чистеньких клиентов, в белых рубашках, пиджаках и галстуках; жюри никогда не увидит досье о похождениях этих ублюдков и убийц. Тебе, безусловно, удастся добиться их оправдания, и время, и государственные деньги будут выброшены на ветер».
— Я, хоть и с огромной неохотой, но вынужден согласиться с мистером Вэнситартом. Дело закрыто. Освободить обвиняемых из-под стражи.
— Всем встать! — прокричал клерк, но с некоторым опозданием, потому как большинство присутствующих в зале уже дружно устремились к дверям. Корниш с Прайсом, освобожденные от наручников, тянулись через перегородку пожать руку Вэнситарту. Но тот, увернувшись от этих рукопожатий, быстро вышел в коридор.
Чтоб спуститься на нижний этаж, нужно время — лифты в этом здании вечно перегружены. По чистой случайности Джек Бернс оказался внизу первым и стоял в холле, мрачный и разозленный сверх всякой меры.
Прайс и Корниш, отныне свободные граждане, чертыхаясь, скаля зубы и одаривая друг друга дружескими пинками, выкатились из лифта в холл. Бернс не сводил с них глаз. Их разделяло ярдов двадцать.
Не сговариваясь, оба бандита подняли полусогнутые средние пальцы и показали детективу неприличный жест.
— Ну что, слопал, тварь? — взвизгнул Прайс. И оба они выкатились на Хайбери Роуд и отправились в свою берлогу.
— Неприятно, — произнес чей-то тихий голос у него за спиной. Бернс обернулся. Одним взглядом вобрал гладкие светлые волосы, насмешливые голубые глаза, вальяжную, самоуверенную манеру держаться и почувствовал, как его захлестывает волна ненависти к Вэнситарту и всем ему подобным.
— Полагаю, вы гордитесь собой, Вэнситарт. Они убили ни в чем не повинного старого человека, убили, не моргнув глазом. И теперь благодаря вам снова на свободе. До следующего раза. — Гнев так и кипел в нем, — Господи, неужели вы мало зарабатываете, защищая разных там богатеев со Стрэнда? Зачем вам понадобилось соваться сюда и за какую-то мизерную, чисто символическую плату добиваться освобождения этих животных?
В голубых глазах Вэнситарта светилась не насмешка, нет. Скорее, сострадание. А потом он сделал нечто очень странное. Наклонился и шепнул на ухо Бернсу несколько слов. Детектив уловил запах дорогих, но ненавязчивых мужских духов.
— Пусть не покажется вам странным, мистер Бернс, — прошептал он. — Но это имеет прямое отношение к торжеству правосудия.
А затем развернулся и вышел через вращающиеся двери. К обочине тротуара тут же подкатил «Бентли» с водителем за рулем. Вэнситарт бросил кейс на заднее сиденье и устроился рядом. «Бентли» моментально набрал скорость и скрылся из вида.
— К торжеству моей задницы, — проворчал вслед ему Бернс.
Было время ленча. До участка мили две, и он решил пройтись пешком. Но не одолел и половины пути, как запищал пейджер. Его просили срочно позвонить в дежурную часть. Он взял мобильник, набрал номер. Ответил дежурный офицер:
— Тут пришел какой-то старикан, спрашивает вас. Говорит, что знал покойного.
Старик оказался пенсионером и типичным лондонцем с головы до пят. Бернс нашел его в комнате для допросов, посетитель сидел и тихонько покуривал сигаретку прямо под табличкой с надписью «Не курить». Старик сразу понравился Бернсу. Звали его Альберт Кларк, «но все зовут меня просто Нобби».
И вот Бернс и Нобби Кларк уселись друг против друга за стол. Детектив придвинул к себе блокнот.
— Назовите ваше полное имя и адрес. И принялся записывать, но, когда дело дошло до района, где проживал Нобби, остановился.
— Уиллесден? Но это же страшно далеко отсюда.
— Я знаю, где это, — ответил пенсионер. — Там живу.
— А покойный?
— Ясное дело, тоже. Где ж еще мы могли познакомиться?
Он принадлежал к тем кокни, которые предпочитают превращать любое утверждение в вопрос.
— И вы проделали весь этот путь, чтоб рассказать мне о нем?
— А как же иначе, раз он помер и все такое прочее, — сказал Нобби. — Вы взяли этих ублюдков, которые это над ним сотворили. Прищучьте этих гадов.
— Взять-то я взял, — побормотал Бернс. — А вот суд их отпустил.
Кларк был в шоке. Бернс нашел в ящике письменного стола пепельницу, и старик загасил окурок.
— Но это ж ни в какие ворота не лезет! Не понимаю, куда катится эта чертова страна!
— Не вы один этого не понимаете. Ладно, давайте лучше о покойном. Его имя?
— Питер.
Бернс записал.
— Питер, а дальше?…
— Не знаю. Никогда не спрашивал.
Бернс начал медленно и про себя считать до десяти.
— У нас есть версия, что он проделал весь этот долгий путь в тот день, чтоб возложить цветы на могилу на местном кладбище. Там похоронена его мать?
— Нет. Родителей у него не было. Сирота, потерял их еще ребенком. Рос в сиротском приюте Барнардос. Там, наверное, лежит его тетя Мей. Была ему вроде приемной матери.
Бернс представил себе маленького мальчика, растерянного, оглушенного свалившимся на него непомерным горем, и добрую женщину, пытавшуюся собрать воедино его разбитую на мелкие кусочки жизнь. Через двадцать лет после смерти этой женщины он продолжал посещать ее могилу. Приносил цветы в день ее рождения. Восемнадцать дней тому назад этот поступок стоил ему жизни.
— И где же вы познакомились с Питером?
— В клубе.
— Клубе?
— В районном отделении МСО. Просиживали там в очередях бок о бок целыми неделями. Инвалидам там выделяют кресла. Мне полагалось, поскольку у меня артрит. А ему — из-за больной ноги.
Бернс представил, как два старика сидят в коридоре министерства социального обеспечения, ждут, когда наконец подойдет их очередь.
— Так вы сидели там, ждали и разговаривали, да?
— Ага. Чесали языками от нечего делать.
— Но вы так и не спросили его фамилию?
— Нет. А он и моей не спрашивал. На кой это нам?
— И наверное, там же вам начисляли пенсию? За что?
— По инвалидности. Ему полагалось тридцать процентов прибавки.
— Из-за ноги, да? А он когда-нибудь рассказывал, как получил эту травму?
— Конечно! Он служил в армии. В парашютно-десантных войсках. Совершал ночной прыжок. И тут его понесло ветром и шмяк о скалу! Этот чертов парашют протащил его по камням с полмили! Ну и когда товарищи подоспели на помощь, нога была раздроблена всмятку.
— Он был безработным?
Лицо Нобби Кларка изобразило крайнее презрение.
— Питер? Да ни в жизнь! Он бы задарма и пенни не взял. Работал ночным сторожем.
Ну конечно. Жил один, работал в полном одиночестве. Наверное, поэтому его никто и не искал. А компания, где он служил ночным сторожем, наверняка закрылась в августе на каникулы. Август, чертов август!…
— Как вы узнали, что он погиб?
— В газете. Напечатано было, в «Ивнинг стандард».
— Но это было девять дней тому назад. Чего вы ждали, почему не пришли сразу?
— Август. Всегда еду в августе к дочери, на остров Уайт, погостить недельку-другую. Только вчера вечером вернулся. Приятно было вернуться в городской смог. Там вечно этот ветер с моря. Едва не помер, прямо обдышался этим морским воздухом.
Он кашлянул и закурил снова.
— И где же вы наткнулись на газету почти десятидневной давности?
— Картошка.
— Не понял?
— Картошка, — терпеливо повторил Нобби Кларк.
— Я знаю, что такое картошка, Нобби. Но какое отношение имеет это к умершему человеку?
Вместо ответа Нобби Кларк полез в карман пиджака и извлек оттуда измятый и изорванный газетный листок. Это была первая страница «Ивнинг стандард» девятидневной давности.
— Сегодня утром спустился вниз, к зеленщику, купить на обед картошки. Ну он свесил и завернул в кулек. Дома разворачиваю — а там Питер, смотрит на меня.
Какой-то старомодный зеленщик. Заворачивает картошку в газету. С первой ее страницы, перепачканной в земле, смотрел хромой мужчина. На обратной странице был напечатан весь остальной материал и содержалась убедительная просьба всем, кто узнал этого мужчину, обращаться к детективу инспектору Бернсу из участка на Доувер-стрит.
— Ну и я прямиком потопал к вам.
— Вас подвезти домой, Нобби? Старик просиял.
— Лет сорок как не ездил в полицейской машине. Мы в молодые годы, — добавил он, — тоже были те еще фрукты!
Бернс вызвал Люка Скиннера, велел ему принести одинокий ключ на ленточке, изъятый из кармана покойного, и подогнать машину к дверям участка.
Они высадили Нобби Кларка возле его дома, предварительно узнав у него, где находится местный отдел соцобеспечения, и поехали туда. Едва успели, контора уже закрывалась, ее служащие собирались домой. Бернс помахал своим удостоверением и попросил проводить его к начальнику.
— Я разыскиваю человека. Имя Питер, фамилия неизвестна. Среднего роста, нормального телосложения, волосы седые, возраст от пятидесяти до пятидесяти пяти. Сильно хромал, получал тридцатипроцентную надбавку к пенсии по инвалидности. Сидел у вас в коридоре… — Он огляделся. У стены выстроились в ряд несколько стульев. — Где-то здесь, рядом с Нобби Кларком. Есть идеи. Кто бы это мог быть?
Работники системы соцобеспечения, как правило, народ не слишком наблюдательный и не болтливый. Сидят себе по своим каморкам, отделенные от посетителей решетками и перегородками. И все же нашлась одна женщина. Сказала, что вроде бы помнит такого человека. Питер Бенсон?…
Всю остальную работу сделал компьютер. Начальник нашел файл на Питера Бенсона. Фотография старенькая, размером с паспортную, но ее оказалось достаточно.
— Адрес? — спросил Бернс, и Люк Скиннер записал адрес.
— Он уже недели три как не заходил, — сказал служащий. — Небось уехал куда-нибудь отдохнуть.
— Нет. Он умер, — сказал Бернс. — Так что можете закрыть его файл. Он больше не придет.
— Вы уверены? — спросил начальник, явно обеспокоенный этим вторжением и новостями. — Нам нужно официальное подтверждение. Никто нас об этом не информировал.
— Ну сам он сделать этого никак не мог, — ответил Бернс. — Сколь ни покажется это невежливым с его стороны.
Детективы определили улицу по лондонскому справочнику «A-Z», нашли ее и опросили нескольких соседей. Еще один серый блочный дом, маленькая однокомнатная квартира на четвертом этаже. Подниматься пришлось пешком, лифт был сломан. Они отперли дверь и вошли.
Обстановка бедная, даже убогая, но аккуратная. За три недели все пропылилось, на подоконнике валялось несколько мертвых мух, но испорченной или прокисшей еды не оказалось. Тарелки и чашки были вымыты и лежали в сушилке у раковины.
В ящике тумбочки, что у кровати, лежали армейские сувениры и пять медалей. Одна из них — «Военная медаль», ею награждались солдаты за храбрость в бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
— Вы не совсем правы, сэр. В распоряжении обвинения три веских доказательства. Это свидетельства мистера Пателя, сломанный нос и бумажник. Мистер Патель, совершенно очевидно, честнейший и порядочнейший человек, пришел к заключению, что мог указать на двух похожих людей. Но указал именно на наших обвиняемых, выделил их из всех, кого мог в тот день видеть на улице, и это не случайность.
— Однако остаются еще сломанный нос мистера Прайса и отпечатки мистера Корниша на пустом выброшенном бумажнике. И ваше присутствие, сэр, вовсе не означает, что все сказанное здесь сегодня не повторится на суде высшей инстанции в другое время и в другом месте. Кроме того, вы не можете доподлинно знать, какую линию выберет там зашита. Но вы, опираясь на свой огромный опыт, должны понимать, что голословные утверждения относительно носа и бумажника будут подвергнуты сильному сомнению и в конце концов опровергнуты.
— Да, объяснения по поводу сломанного носа и бумажника абсолютно логичны. Думаю, мы оба понимаем, что жюри присяжных не может вынести обвинительный приговор. Вынужден объявить о прекращении дела.
«Да, — подумал про себя Джонатан Стейн, — жюри увидит твоих принарядившихся и чистеньких клиентов, в белых рубашках, пиджаках и галстуках; жюри никогда не увидит досье о похождениях этих ублюдков и убийц. Тебе, безусловно, удастся добиться их оправдания, и время, и государственные деньги будут выброшены на ветер».
— Я, хоть и с огромной неохотой, но вынужден согласиться с мистером Вэнситартом. Дело закрыто. Освободить обвиняемых из-под стражи.
— Всем встать! — прокричал клерк, но с некоторым опозданием, потому как большинство присутствующих в зале уже дружно устремились к дверям. Корниш с Прайсом, освобожденные от наручников, тянулись через перегородку пожать руку Вэнситарту. Но тот, увернувшись от этих рукопожатий, быстро вышел в коридор.
Чтоб спуститься на нижний этаж, нужно время — лифты в этом здании вечно перегружены. По чистой случайности Джек Бернс оказался внизу первым и стоял в холле, мрачный и разозленный сверх всякой меры.
Прайс и Корниш, отныне свободные граждане, чертыхаясь, скаля зубы и одаривая друг друга дружескими пинками, выкатились из лифта в холл. Бернс не сводил с них глаз. Их разделяло ярдов двадцать.
Не сговариваясь, оба бандита подняли полусогнутые средние пальцы и показали детективу неприличный жест.
— Ну что, слопал, тварь? — взвизгнул Прайс. И оба они выкатились на Хайбери Роуд и отправились в свою берлогу.
— Неприятно, — произнес чей-то тихий голос у него за спиной. Бернс обернулся. Одним взглядом вобрал гладкие светлые волосы, насмешливые голубые глаза, вальяжную, самоуверенную манеру держаться и почувствовал, как его захлестывает волна ненависти к Вэнситарту и всем ему подобным.
— Полагаю, вы гордитесь собой, Вэнситарт. Они убили ни в чем не повинного старого человека, убили, не моргнув глазом. И теперь благодаря вам снова на свободе. До следующего раза. — Гнев так и кипел в нем, — Господи, неужели вы мало зарабатываете, защищая разных там богатеев со Стрэнда? Зачем вам понадобилось соваться сюда и за какую-то мизерную, чисто символическую плату добиваться освобождения этих животных?
В голубых глазах Вэнситарта светилась не насмешка, нет. Скорее, сострадание. А потом он сделал нечто очень странное. Наклонился и шепнул на ухо Бернсу несколько слов. Детектив уловил запах дорогих, но ненавязчивых мужских духов.
— Пусть не покажется вам странным, мистер Бернс, — прошептал он. — Но это имеет прямое отношение к торжеству правосудия.
А затем развернулся и вышел через вращающиеся двери. К обочине тротуара тут же подкатил «Бентли» с водителем за рулем. Вэнситарт бросил кейс на заднее сиденье и устроился рядом. «Бентли» моментально набрал скорость и скрылся из вида.
— К торжеству моей задницы, — проворчал вслед ему Бернс.
Было время ленча. До участка мили две, и он решил пройтись пешком. Но не одолел и половины пути, как запищал пейджер. Его просили срочно позвонить в дежурную часть. Он взял мобильник, набрал номер. Ответил дежурный офицер:
— Тут пришел какой-то старикан, спрашивает вас. Говорит, что знал покойного.
Старик оказался пенсионером и типичным лондонцем с головы до пят. Бернс нашел его в комнате для допросов, посетитель сидел и тихонько покуривал сигаретку прямо под табличкой с надписью «Не курить». Старик сразу понравился Бернсу. Звали его Альберт Кларк, «но все зовут меня просто Нобби».
И вот Бернс и Нобби Кларк уселись друг против друга за стол. Детектив придвинул к себе блокнот.
— Назовите ваше полное имя и адрес. И принялся записывать, но, когда дело дошло до района, где проживал Нобби, остановился.
— Уиллесден? Но это же страшно далеко отсюда.
— Я знаю, где это, — ответил пенсионер. — Там живу.
— А покойный?
— Ясное дело, тоже. Где ж еще мы могли познакомиться?
Он принадлежал к тем кокни, которые предпочитают превращать любое утверждение в вопрос.
— И вы проделали весь этот путь, чтоб рассказать мне о нем?
— А как же иначе, раз он помер и все такое прочее, — сказал Нобби. — Вы взяли этих ублюдков, которые это над ним сотворили. Прищучьте этих гадов.
— Взять-то я взял, — побормотал Бернс. — А вот суд их отпустил.
Кларк был в шоке. Бернс нашел в ящике письменного стола пепельницу, и старик загасил окурок.
— Но это ж ни в какие ворота не лезет! Не понимаю, куда катится эта чертова страна!
— Не вы один этого не понимаете. Ладно, давайте лучше о покойном. Его имя?
— Питер.
Бернс записал.
— Питер, а дальше?…
— Не знаю. Никогда не спрашивал.
Бернс начал медленно и про себя считать до десяти.
— У нас есть версия, что он проделал весь этот долгий путь в тот день, чтоб возложить цветы на могилу на местном кладбище. Там похоронена его мать?
— Нет. Родителей у него не было. Сирота, потерял их еще ребенком. Рос в сиротском приюте Барнардос. Там, наверное, лежит его тетя Мей. Была ему вроде приемной матери.
Бернс представил себе маленького мальчика, растерянного, оглушенного свалившимся на него непомерным горем, и добрую женщину, пытавшуюся собрать воедино его разбитую на мелкие кусочки жизнь. Через двадцать лет после смерти этой женщины он продолжал посещать ее могилу. Приносил цветы в день ее рождения. Восемнадцать дней тому назад этот поступок стоил ему жизни.
— И где же вы познакомились с Питером?
— В клубе.
— Клубе?
— В районном отделении МСО. Просиживали там в очередях бок о бок целыми неделями. Инвалидам там выделяют кресла. Мне полагалось, поскольку у меня артрит. А ему — из-за больной ноги.
Бернс представил, как два старика сидят в коридоре министерства социального обеспечения, ждут, когда наконец подойдет их очередь.
— Так вы сидели там, ждали и разговаривали, да?
— Ага. Чесали языками от нечего делать.
— Но вы так и не спросили его фамилию?
— Нет. А он и моей не спрашивал. На кой это нам?
— И наверное, там же вам начисляли пенсию? За что?
— По инвалидности. Ему полагалось тридцать процентов прибавки.
— Из-за ноги, да? А он когда-нибудь рассказывал, как получил эту травму?
— Конечно! Он служил в армии. В парашютно-десантных войсках. Совершал ночной прыжок. И тут его понесло ветром и шмяк о скалу! Этот чертов парашют протащил его по камням с полмили! Ну и когда товарищи подоспели на помощь, нога была раздроблена всмятку.
— Он был безработным?
Лицо Нобби Кларка изобразило крайнее презрение.
— Питер? Да ни в жизнь! Он бы задарма и пенни не взял. Работал ночным сторожем.
Ну конечно. Жил один, работал в полном одиночестве. Наверное, поэтому его никто и не искал. А компания, где он служил ночным сторожем, наверняка закрылась в августе на каникулы. Август, чертов август!…
— Как вы узнали, что он погиб?
— В газете. Напечатано было, в «Ивнинг стандард».
— Но это было девять дней тому назад. Чего вы ждали, почему не пришли сразу?
— Август. Всегда еду в августе к дочери, на остров Уайт, погостить недельку-другую. Только вчера вечером вернулся. Приятно было вернуться в городской смог. Там вечно этот ветер с моря. Едва не помер, прямо обдышался этим морским воздухом.
Он кашлянул и закурил снова.
— И где же вы наткнулись на газету почти десятидневной давности?
— Картошка.
— Не понял?
— Картошка, — терпеливо повторил Нобби Кларк.
— Я знаю, что такое картошка, Нобби. Но какое отношение имеет это к умершему человеку?
Вместо ответа Нобби Кларк полез в карман пиджака и извлек оттуда измятый и изорванный газетный листок. Это была первая страница «Ивнинг стандард» девятидневной давности.
— Сегодня утром спустился вниз, к зеленщику, купить на обед картошки. Ну он свесил и завернул в кулек. Дома разворачиваю — а там Питер, смотрит на меня.
Какой-то старомодный зеленщик. Заворачивает картошку в газету. С первой ее страницы, перепачканной в земле, смотрел хромой мужчина. На обратной странице был напечатан весь остальной материал и содержалась убедительная просьба всем, кто узнал этого мужчину, обращаться к детективу инспектору Бернсу из участка на Доувер-стрит.
— Ну и я прямиком потопал к вам.
— Вас подвезти домой, Нобби? Старик просиял.
— Лет сорок как не ездил в полицейской машине. Мы в молодые годы, — добавил он, — тоже были те еще фрукты!
Бернс вызвал Люка Скиннера, велел ему принести одинокий ключ на ленточке, изъятый из кармана покойного, и подогнать машину к дверям участка.
Они высадили Нобби Кларка возле его дома, предварительно узнав у него, где находится местный отдел соцобеспечения, и поехали туда. Едва успели, контора уже закрывалась, ее служащие собирались домой. Бернс помахал своим удостоверением и попросил проводить его к начальнику.
— Я разыскиваю человека. Имя Питер, фамилия неизвестна. Среднего роста, нормального телосложения, волосы седые, возраст от пятидесяти до пятидесяти пяти. Сильно хромал, получал тридцатипроцентную надбавку к пенсии по инвалидности. Сидел у вас в коридоре… — Он огляделся. У стены выстроились в ряд несколько стульев. — Где-то здесь, рядом с Нобби Кларком. Есть идеи. Кто бы это мог быть?
Работники системы соцобеспечения, как правило, народ не слишком наблюдательный и не болтливый. Сидят себе по своим каморкам, отделенные от посетителей решетками и перегородками. И все же нашлась одна женщина. Сказала, что вроде бы помнит такого человека. Питер Бенсон?…
Всю остальную работу сделал компьютер. Начальник нашел файл на Питера Бенсона. Фотография старенькая, размером с паспортную, но ее оказалось достаточно.
— Адрес? — спросил Бернс, и Люк Скиннер записал адрес.
— Он уже недели три как не заходил, — сказал служащий. — Небось уехал куда-нибудь отдохнуть.
— Нет. Он умер, — сказал Бернс. — Так что можете закрыть его файл. Он больше не придет.
— Вы уверены? — спросил начальник, явно обеспокоенный этим вторжением и новостями. — Нам нужно официальное подтверждение. Никто нас об этом не информировал.
— Ну сам он сделать этого никак не мог, — ответил Бернс. — Сколь ни покажется это невежливым с его стороны.
Детективы определили улицу по лондонскому справочнику «A-Z», нашли ее и опросили нескольких соседей. Еще один серый блочный дом, маленькая однокомнатная квартира на четвертом этаже. Подниматься пришлось пешком, лифт был сломан. Они отперли дверь и вошли.
Обстановка бедная, даже убогая, но аккуратная. За три недели все пропылилось, на подоконнике валялось несколько мертвых мух, но испорченной или прокисшей еды не оказалось. Тарелки и чашки были вымыты и лежали в сушилке у раковины.
В ящике тумбочки, что у кровати, лежали армейские сувениры и пять медалей. Одна из них — «Военная медаль», ею награждались солдаты за храбрость в бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14