После этого Маккензи отправился домой, где принял душ, побрился и наскоро приготовил яичницу-глазунью, которую с жадностью проглотил, поскольку со вчерашнего ленча не имел и крошки во рту. Подкрепившись несколькими чашками обжигающе-горячего черного кофе, Тейлор вернулся в больницу, захватив с собой вещи для Риа.
Задержавшись у киоска в вестибюле, он купил жене цветы. Тейлору хотелось купить розы, но в киоске были только красные, неприятно напомнившие ему цвет крови. Тейлор отверг также розовые гвоздики, которые дарят матерям новорожденных девочек, и остановил свой выбор на желтых маргаритках, смотревшихся, по его мнению, по крайней мере более весело. Выйдя из лифта, Маккензи увидел в конце коридора лечащего врача Риа.
– Я только что осмотрел вашу жену. Физически она вполне в норме, но находится в состоянии сильнейшей депрессии. Чем скорее она сможет вернуться к повседневным заботам, тем лучше. Я рекомендовал ей показаться через шесть недель.
Доктор зашагал по коридору. Тейлору хотелось схватить его за развевающиеся полы белого халата и задать тысячу вопросов, но еще больше ему хотелось видеть Риа.
С чемоданом жены в одной руке и букетом в другой Маккензи вошел в палату. Риа помешивала в тарелке комковатую серую овсяную кашу, которую только очень голодный человек мог признать за еду.
– Могу приготовить кое-что повкуснее, – предложил Тейлор, кивнув на поднос с завтраком. Он положил цветы рядом с подносом и поставил чемодан на пол. – Ты ведь никогда не пробовала мои великолепные вафли по-бельгийски, а?
Риа слабо улыбнулась:
– Спасибо за цветы. И за одежду.
– Надеюсь, принес все, что нужно. Оттолкнув ненавистный поднос в сторону, Риа спустила ноги с кровати. Тейлор рывком подскочил к ней, чтобы помочь встать.
– Я уже приняла душ, так что буду готова через минуту.
Тейлор намек понял: его не приглашали помочь одеться.
– Я пока займусь документами на выписку, – сообщил он, пятясь к двери.
– Я уже все подписала.
– Тогда оплачу счет.
– Оплачено. Я позаботилась и об этом. Тейлор раздраженно поджал губы.
– Сегодня утром ты была очень занятой леди.
– Прости меня, пожалуйста, – холодно заметила Риа, – но я хотела бы одеться и побыстрее убраться отсюда.
Через несколько минут Риа вышла из палаты. Губная помада кричаще-ярко выглядела на ее бледном лице. Больничное кресло на колесиках, казалось, вот-вот расплавится от испепеляющего взгляда, которым посмотрела на него Риа.
– Я в состоянии идти самостоятельно.
– Это их правила – не мои. – За креслом стояла не медсестра, а Тейлор. И именно он резким кивком головы приказал Риа сесть в кресло. Терпение Тейлора было на пределе.
Уже в машине Риа сказала:
– Можешь ехать ко мне домой. За своими вещами я заеду позже. – Тейлор умышленно пропустил нужный поворот. – Ты слышал, что я сказала?
– Слышал, но не слушаю. Риа резко отвернулась.
– Поступай как знаешь. Так даже лучше: мне как раз нужно забрать свою машину. Сделаю все в один прием.
Тейлор включил радио погромче и, фальшивя, принялся подпевать звучащей из динамиков песенке.
Остановив машину, Тейлор попытался опередить Риа, открыть дверцу с ее стороны и помочь выйти из автомобиля, но она, казалось, решила все делать сама и игнорировала любые проявления посторонней помощи. Войдя в дом, Риа прямиком направилась к стенному шкафу в спальне, сняла несколько вешалок с платьями и бросила их на кровать. Как только она попыталась уложить первое сложенное платье в чемодан, Тейлор шагнул к жене и вырвал платье у нее из рук.
– Да что, черт возьми, с тобой происходит? Что ты делаешь?
– Отдай платье. Я укладываю вещи.
– Зачем?
– Я возвращаюсь домой.
– Последние несколько недель твой дом был здесь.
– Тому была причина. Теперь эта причина завернута в пластиковый мешок и лежит в мусорном баке на заднем дворе больницы.
Как только эти слова слетели с ее губ, Риа зажала рот руками и рухнула на постель.
– О Боже! – простонала она. Несколько минут Риа сидела, раскачиваясь взад-вперед, и причитала. Потом отняла руки от лица и посмотрела на Тейлора.
– Прости. То, что я сказала, ужасно. – Она несколько раз судорожно вздохнула и нервно вытерла руки о блузку. – Тейлор, ты был прекрасен во всем. Вчера. Этой ночью. Утром. Очень мило с твоей стороны, что ты принес цветы. – Риа бросила взгляд на успевшие подвянуть маргаритки, которые она небрежно швырнула на кровать, войдя в комнату. – Я благодарна тебе за все проявленное тобой внимание и терпение, Тейлор. Но… но основной причины, по которой мы заключили брак, больше не существует. – Риа сморгнула слезы. – Доктор сказал, что я должна как можно быстрее вернуться к своим повседневным заботам. В сложившихся обстоятельствах это означает…
Риа подняла глаза и поразилась тому, что разговаривает с пустой комнатой.
Тейлору иногда приходилось выпивать за ленчем по служебной необходимости (предлагая клиенту или же по приглашению клиента), но он никогда не пил раньше десяти утра. Поэтому, когда первый глоток шотландского виски обжег ему желудок, Тейлор задохнулся и заморгал глазами, на которых выступили слезы. Но чтобы доказать себе, что может, Тейлор, прежде чем выйти во внутренний дворик, осушил стакан до дна.
Внутренний дворик, к которому успела приложить руку Риа, как и все в доме, выглядел словно лицо после пластической операции. По всему дворику были расставлены корзины и горшки с распустившимися цветами. Тейлор и прежде разводил цветы в своем патио, но уже к середине лета они либо коричневели от недостатка влаги, либо желтели от чрезмерной поливки, либо разрастались в беспорядочные заросли, поскольку Тейлор забывал их вовремя подрезать. В этом году цветы были по-домашнему прекрасны и ухожены, являя типичный пример улучшений, которые привнесла в дом Риа. И она вовсе не стала менять все и вся как попало, подобно придурочной хозяйке в комедии Нейла Саймона. Риа всегда спрашивала разрешения Тейлора, прежде чем передвинуть даже стул на несколько сантиметров.
Перемены, вносимые Риа, могли быть открытыми и заметными, например, появление над камином ее любимой литографии работы Эрте, а могли выражаться простыми нюансами типа свежих цветов на обеденном столе. Все перемены реально улучшали обстановку в доме и не были продиктованы снобистским желанием пустить пыль в глаза. Теперь Тейлор не мог ходить по своему великолепному дому, не замечая на каждом шагу следов деятельности Риа.
Черт, пусть это и избитый штамп, но теплом своих рук Риа действительно создала домашний очаг. Высокооплачиваемый дизайнер сделал эффектный дом. Теперь это был эффектный и уютный дом. Риа добавила в него то, чего не мог сделать дизайнер, – теплоту. Она вдохнула жизнь в каждую комнату. Стала сердцем дома.
Тейлор уже привык к ночным рубашкам Риа, висевшим на крючке на двери ванной комнаты. Он даже грешил тем, что всякий раз, заходя в ванную, трогал рубашки Риа или, поднеся их к лицу, вдыхал аромат ее тела, подобно наркоману, в течение дня периодически нюхающему кокаин.
Он не возражал против того, что ее станок для бритья лежал рядом с его станком. Тейлор находил это очень милым, забавным, с привкусом шарма.
– Черт! – Тейлор коротко выругался и сунул кулаки в карманы. В досаде он пнул ногой горшок с алой геранью. Чем в самом деле он занимается, размышляя о станках и шарме? Идиотизм!
И все же Тейлор не мог удержаться от мыслей о туалетном столике Риа. Он был уставлен шеренгой дезодорантов, делавших ненужной ароматизацию воздуха в комнате. Многочисленные стеклянные баночки интриговали Тейлора. В тюбиках с серебряными крышечками содержалась губная помада всех мыслимых оттенков. Как-то Тейлор провел целый вечер, исследуя этот особый мир, дотошно выпытывая у Риа назначение того или иного средства, нюхая, растирая кремы между пальцами и вспоминая моменты, в которые он обонял тот или иной запах или же ощущал вкус той или иной эмульсии где-нибудь на теле Риа. Она же была очаровательно женственна. И Тейлору так не хватало ее.
– Понимаешь? – прорычал Тейлор покалеченной герани. – Я буду скучать по ней.
Маккензи никогда не страдал от отсутствия женского общества, но это было совсем не то, что он чувствовал, приходя домой и всякий раз встречая там одну и ту же женщину. Это расслабляло лучше всякого свидания. Разговор велся совершенно естественно, и не надо было притворяться, в чем Тейлору прежде постоянно приходилось практиковаться.
Когда они с Риа выходили в свет, Тейлору не надо было следить за тем, чтобы его спутница была одета согласно случаю, потому что Риа всегда соответствовала. Она никогда не ошибалась и не оступалась. Риа всегда знала, что сказать в любом обществе.
Опустившись в шезлонг, Тейлор козырьком приложил ладонь над глазами, созерцая горизонт. Как же убедить Риа остаться? Тейлор справедливо полагал, что сделать это надо не только для себя, но и в интересах самой Риа. Он станет за ней ухаживать. Черт возьми, она была такой бледной и изможденной, когда покидала больницу. Она измотана не только физически. Опустела ее душа.
Да, Риа должна вернуться к повседневным заботам, но если только Тейлор знает свою жену, а он чувствовал, что узнал ее достаточно хорошо, то Риа доведет себя до того, что свалится от истощения. Она, вероятно, винит себя за выкидыш, вспоминает какие-то детские грехи, за которые теперь расплачивается; убеждает себя, что выкидыш – ее расплата за прошлое.
– Нет, будь я проклят, но не допущу, чтобы дошло до этого.
Тейлор покинул патио и заметался по дому, На полпути к спальне он одернул себя. Это был неверный подход. Умный мужчина не станет предъявлять ультиматум Риа Лавендер. Стоит только заговорить повелительным тоном, и он никогда больше не увидит Риа. С другой стороны, если он скажет, что хочет ухаживать за ней до полного ее выздоровления, Риа может возмутить его жалость. Так что же это должно быть?
Твердость и сочувствие. Вот, нашел, это сработает.
Тейлор остановился на пороге спальни. Риа уже упаковала один чемодан и теперь укладывала второй. Тейлор почувствовал, как виски бушует у него в животе, что твой Атлантический океан в шторм.
Маккензи не хотел сразу выкладывать свой козырь, но если другое не поможет, придется прибегнуть и к нему.
Риа обернулась на звук его шагов и приняла блеск в его глазах за гнев. Она не винила Тейлора, особенно после тех ужасных вещей, что успела наговорить. Он будет рад ее скорейшему отъезду.
– Дай мне еще минутку-другую. Я только заберу косметику из ванной и буду совсем готова.
– Мне кажется, тебе не следует уезжать.
Бросив в чемодан кружевную рубашку, Риа обернулась:
– Что?
– Ты слышала, что я сказал.
– Почему же?
– Доктор сказал, что тебе необходим хороший отдых, по крайней мере в эти выходные.
– Отлежусь дома.
– Но сможешь ли ты оставаться в постели? Да.
– Гм-м-м.
– Смогу!
– Риа, я прожил с тобой несколько недель. Пока в кухонной раковине оставался хоть один невымытый стакан, ты не садилась к телевизору.
Риа избегала смотреть на Тейлора, отчасти потому, что чувствовала себя виноватой, отчасти потому, что он был опасно хорош собой. Бессонная ночь только подчеркнула мужественность его лица. Усталость шла Тейлору. Тени под глазами лишь усилили их голубизну.
На Тейлоре была узкая спортивная рубашка, замечательно облегавшая мощный торс. Потертые джинсы в обтяжку сидели как влитые. Было непонятно, каким способом можно достичь такой гармонии формы и содержания.
Болезненная опустошенность только возросла при мысли, что в ее жизни больше не будет Тейлора. Ей будет не хватать его юмора. И его страсти.
– Обещаю, что буду отдыхать, – пробормотала Риа, смутившись.
– Ты должна правильно питаться. А ты не будешь, если я тебя не заставлю.
– Откуда ты знаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25